Юрий Алянский - Варвара Асенкова

• Название: Варвара Асенкова
• Автор: Юрий Алянский
• Издательство: Искусство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1974

Документальная повесть о судьбе русской артистки в восьми главах и двух письмах автора героине.

Документальная повесть Ю. Алянского рассказывает о судьбе знаменитой актрисы Варвары Николаевны Асенковой, блиставшей на подмостках Александрийской сцены в конце 30-х годов прошлого века.

Ее удивительному искусству были подвластны и бойкий водевиль, и высокая трагедия. Многие современники (В. Г Белинский, Н. А. Некрасов и др.) высоко ценили ее талант; ей посвящались статьи и стихотворения, специально для нее писались пьесы. Коротка и трагична личная биография Асенковой. Она ушла из жизни в 24 года.

Ю. Алянский во многом по-новому освещает жизнь актрисы, стремясь разгадать подробности ее биографии, ее сложных и острых взаимоотношений с тогдашним обществом. В книге впервые публикуются письма Асенковой, некоторые интереснейшие документы, новонайденный портрет, изображающий ее в жизни.

---

Как-то в Петергофе, перед началом представления, Николай вызвал из артистической уборной артиста А. М. Максимова. Тот явился в костюме франта-писаря, уже надетом для водевиля.

— А отчего ты без перчаток? — спросил Николай.

— Ваше величество, писаря не имеют права перчаток носить, — отвечал Максимов.

— Ну, писарь создание особое, он именно то и делает, что ему запрещают, — со знанием дела заметил царь.

— По-моему, ты перчатки надень, — поддержал брата Михаил Павлович. — А только заметишь в толпе офицеров — тотчас снимай!

И все-таки водевиль тридцатых годов вовсе не всегда являлся такой безделицей, о которой следует говорить пренебрежительно.

«Купцы, чиновники, разночинцы, актеры пестрой толпой выходят на сцену водевиля 30-х годов, — пишет исследователь русского музыкального театра А. А. Гозенпуд. — Иногда мелькает и блуза мастерового. Гуще становятся жанровые краски, явственнее ощущается связь с бытом. Хотя по-прежнему драматурги обращаются к переводам и переделкам произведений иностранных авторов, но все чаще появляются пьесы, связанные, с русской действительностью. Один из современников так описывает встречу Ленского с Пушкиным. Великий поэт сказал водевилисту «Я посоветовал бы вам не переводить и не переделывать, а самому сочинять»…

Если авторы предшествующей поры довольствовались колкими выпадами по адресу противников… то водевилисты 30-40-х годов непосредственно выводят их на сцену. Булгарин появляется под призрачным псевдонимом Задарина в «Петербургских квартирах» Кони, рецензент «Северной пчелы» Яковлев становится героем «Знакомых незнакомцев» Каратыгина, и актер, игравший его роль, воспроизводил на сцене внешние черты оригинала. Ленский вывел в «Льве Гурыче Синичкине» Кони под именем Борзикова и т. д..»

Надо сказать, что ни значительные, ни легкомысленные водевили первой половины прошлого века не могли существовать без ярких, талантливых, многогранно одаренных актеров — только их вдохновением мог он резвиться и веселить публику И такие актеры явились. Зрители Александринского театра весело смеялись и аплодировали лучшим водевильным артистам России — Асенковой и Дюру Водевиль утверждал свое существование под звуки маршеобразных или танцевальных увертюр, зажигательных куплетов и криков «Асенкову». Именно ей обязаны своим успехом многие водевили Кони, Ленского, Каратыгина, Григорьева.

Играть в водевилях брались многие русские актеры, но овладеть этим труднейшим сценическим жанром удалось единицам. Можно было играть его, лишь обладая от природы той удивительной легкостью, музыкальностью, даром импровизации, кокетливым очарованием, блеском и изяществом, какими обладала Асенкова. И в водевилях более серьезных, где отчетливо сквозили социальные черты, и в водевилях развлекательных, особенно с переодеванием, где героин?? появляется в мужском костюме в порядке мистификации или даже играет мужскую роль, — Асенкова не знала себе равных. Петербургская публика замирала в восхищении, когда артистка пела какой-нибудь куплет, чуть звеня в такт шпорами или показывая ножку:

Как военные все странны!
Вот народ-то пресмешной!
Так и бредят беспрестанно
Только службой фрунтовой!
И чтоб с ней не расставаться,
То хотят нас приучить
По команде в них влюбляться
И по форме их любить!

«Водевиль хорош, хоть в нем толку мало. Водевиль может быть мил и без него, особенно, если играют г Дюр и девица Асенкова», — писали газеты.

Обаяние Асенковой становилось для многих ее зрителей обаянием водевиля. И если бы артистка не сыграла своих лучших комедийных и драматических ролей, а явилась бы только «героиней водевиля», как назвал ее один из современников, она все равно осталась бы тою Асенковой, имя которой звучит сегодня как легенда.

Рядом с именем Асенковой часто звучало имя Дюра. Он стал ее постоянным и главным партнером до последнего дня своей жизни.

Памяти этого своеобразного артиста посчастливилось еще меньше, чем памяти Асенковой: о Дюре не написано не единой книги. Хотя в те дни Кони назвал Дюра «первоклассным актером России».

Жан Батист Дюр, выходец из Лиона — дед будущего актера, — стал живописцем при дворе последнего польского короля Станислава Понятовского. А потом легко поменял кисть портретиста на оружие более опасное и пал, защищая чужого ему монарха. Жизнь его наследника Иосифа Дюра похожа на жизнь Фигаро. Переменив множество городов и профессий, он стал модным дамским парикмахером в Петербурге. В декабре 1807 года у него родился сын Николай Дюр, которому судьба предначертала прославить свою короткую фамилию в истории русского искусства.

В девять лет отец отдал сына в Театральное училище.

Его учили танцу и истории, прыжкам и. географии. Но походы Александра Македонского и климат Африки увлекали его значительно меньше, чем батманы и глиссады. Учитель, Дидло, сразу разглядел в мальчике драгоценные качества таланта: душевность, грацию, лукавство, искренность и совершенную свободу владения своим телом.

Множество исполненных Дюром балетных партий радовали его, но не давали достаточного выхода темпераменту, стремлению выразить себя еще полнее. Тогда явилась идея устроить в дортуарах училища свой ученический театр. «Театр» ставил французские и русские комедии, а Дюр, стройный белокурый юноша, играл в них женские роли, разумеется — комические.

Это, собственно говоря, было обращением к водевилю. И когда учение в Театральной школе закончилось, Дюр вышел на сцену русского театра настоящим универсалом: он прекрасно играл на флажолете (инструмент, родственный флейте) и на фортепьяно, сочинял музыку, пел, танцевал, декламировал. С одинаковым блеском выступал в опере, исполняя ведущие баритонные партии мягким, гибким, чрезвычайно подвижным голосом, играл в комедиях и трагедиях, выступал в балете.

И именно потому, что обладал он самыми разнородными сценическими способностями, Дюр стал королем водевиля, а вскоре удостоился и королевы — Асенковой.

Асенкова нашла в его лице не только прекрасного партнера, но и замечательного товарища. Дюр отличался удивительной добротой и честностью, трудолюбием и скромностью. Все эти качества импонировали Асенковой, сближали ее с Николаем Осиповичем, хотя он был старше ее на целых десять лет Увлекаясь сценической игрой, он превращался в ребенка — как и она. Работал не щадя себя ни в чем — как и она; он сам пометил в записной книжке, что за десять лет — с 1828 по 1838 год — сыграл 250 новых ролей и действовал в 1500 спектаклях. За эти десять лет он получил один отпуск — ¦ на двадцать восемь дней. И провел его в Москве, выступая со своими коронными ролями на московской сцене.

Стремясь запечатлеть его творческий, сценический облик, Федор Кони сделал попытку «разъять алгеброй гармонию» и разложить удивительное обаяние Дюра и его талант на составные элементы. Этими элементами оказались: 1) веселость, 2) разнообразие, 3) любовь к театру, превышающая чувство самосохранения; так же, по мнению Кони, жили и сжигали себя во имя творчества Гайдн, Тассо, Мольер, Тальма… Наконец, 4) совершенное владение голосом, телом, всем своим актерским организмом.

«Большая часть наших молодых актеров, за исключением г-На Мартынова и еще немногих, не умеют говорить, — писал Ф. Кони. — Разговор их похож на монотонный шум колес у парохода…»

Асенковой посчастливилось с партнерами: Дюр и Мартынов «умели говорить» Эти мастера умели превращать даже скучный, заурядный водевиль в веселую, блестящую игру И эта игра захватывала зрителей — всех без различия. И если в очередном водевиле имелась роль повесы, ветреника, молодого волокиты, легкомысленного франта, — никаких колебаний в выборе актера не возникало: для подобных ролей Дюр был рожден, в них он не знал соперников.

Дюр не разоблачал своих легкомысленных героев, не высмеивал их, не подвергал их суду художника, и в этом можно при желании упрекнуть его. Но он блестяще перевоплощался. Он сгущал и поэтизировал краски и напевы самой жизни. И делал это виртуозно.

Играл Николай Дюр и несколько серьезных ролей: Молчалина в «Горе от ума» и Хлестакова в «Ревизоре». Современники пишут, что в этих ролях Дюр оказался поверхностным, неглубоким. Относительно исполнения им роли Хлестакова критически высказался сам автор комедии, и было бы странно стремиться уйти от его оценки. Но нам сегодня не менее важно помнить и другое: Николай Дюр явился первым исполнителем обеих знаменитых ролей, когда сценическая история комедий только зарождалась, когда не существовало еще никаких исполнительских традиций, когда персонажи этих великих произведений только что проникли на сцену сквозь пеструю толпу водевильных и прочих легкомысленных героев и производили впечатление выходцев из иного мира, еще неясного и удивительного.