Эдуард Дворкин - Государство и светомузыка, или Идущие на убыль

• Название: Государство и светомузыка, или Идущие на убыль
• Автор: Эдуард Дворкин
• Издательство: Амфора
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-94278-240-7

Историческая фантасмагория Эдуарда Дворкина отсылает читателя в причудливо трансформированную действительность предреволюционной России. В этой действительности Владимиру Ленину не удается возглавить революционное движение, поскольку его устраняет более молодой и решительный конкурент. На фоне этой коллизии гений от музыки Скрябин то и дело попадает в опасные ситуации, из которых его неизменно вытаскивает верный друг и великий мыслитель Плеханов — личность, сильная не только духом, но и телом.

---

— Нет! Нет! — Генриетта Антоновна отчаянно замахала руками. — Как вы могли подумать!

— Хорошо. — Профессор намылил низы баронессы и опробовал лезвие. — Внезапно его рука остановилась. — Знаете, я вспомнил отчего-то тот зимний концерт в вашем доме… Помните, вы пригласили странного человека… Скрябина… он играл нечто необыкновенное, проникающее… я наблюдал за вами, и мне показалось…

Генриетта Антоновна покраснела. Она никогда не забывала того вечера и своих, связанных с ним ощущений.

— Конечно, все это очень необычно, — уже увереннее ступая по нащупанной умозрительной тропке, продолжал профессор и гениальный провидец, — но я видел, что происходило тогда… мы знаем, какая мощная сила искусство, в особенности искусство музыкальное. — Сергей Петрович спокойно продолжил начатое дело. — Я сам в молодости серьезно занимался симфонизмом… скажите же мне со всей откровенностью — тогда, во время исполнения поэмы, вы почувствовали энгармонизм?

— Да, — смутилась роженица. — В нижнем регистре… на органном пункте тоники.

Знаменитый лекарь полностью завершил подготовку и откровенно любовался делом своих рук.

— Все ясно! — обрадовался он подтверждению гипотезы. — Я склонен объяснить произошедшее так. Слушая симфонию, вы эмоционально раскрылись и впустили альтерированный нонаккорд с секстой — отсюда и ощущения… Далее естественным образом произошло экспрессивное задержание от си-бемоль через си-дубль к ля-бемоль. — Достав флакон со спиртом, он протер обнажившееся место. — Возникла ритмоинтонационная выпуклость, переродившаяся в здоровом и заждавшемся большого чувства женском организме в новое тематическое образование… Вот вам и беременность!.. Еще одно подтверждение, что одинакового результата можно добиться разными способами!.. — Он снова посмотрел на часы. — Осталось около минуты… я попрошу вас упереться вот так и приготовиться…

Потолок над Генриеттой Антоновной закачался, ей стало совсем невмоготу, что-то стукнуло ее изнутри, она крикнула, дернулась, доктор Боткин, подобно чемпиону по плаванию, нырнул куда-то — и тут же стало необъяснимо легко.

Она услышала мощный, насыщенный басовыми тритонами плач.

На руках у доктора заливался прекрасный крупный младенец.

— У вас мальчик, мамаша, — широко улыбаясь, сообщил Сергей Петрович. — Удивительно, между прочим, похож на отца… Ребенок полностью здоров, весит десять фунтов ровно. Маленький негодник проголодался и требует у мамы молочка…

Генриетта Антоновна взяла сына, выпростала налитую персю и засунула ее соском в прожорливой розовый ротик.

37

Великий Композитор очнулся на какой-то открытой веранде.

Ярко сияло солнце, слышался мерный рокот прибоя, пышнейшая зелень колыхалась вокруг, вдали виднелись горные вершины.

В уютнейшем шезлонге он сидел за изящно сервированным столом, в руке у него была серебряная вилочка, он тянулся к аппетитнейшему на вид матлоту из налимов.

— Где я? Что со мной? — с трудом прожевывая нежнейший филейчик, простонал Скрябин, и тотчас вокруг него возник какой-то шум, суета, крики. Медленно повернув голову, он увидел множество людей в белых халатах. Заботливые руки помогли ему сесть прямо, кто-то по капле вливал в его пересохший рот целительное французское шампанское.

Мелькнуло и пробилось среди прочих большелобое, чуть грубоватое лицо с широкими кустистыми бровями, ослепительно улыбающееся.

— Георгий Валентинович! — узнал Скрябин. — Объясните же…

— Пришел в себя! Наконец-то! — Плеханов радостно обхватил его за плечи, помогая встать. — А мы, признаться, опасались худшего…

— Что за загадки! — притопнул Александр Николаевич. — Намерены вы пролить свет на обстоятельства?

Великий Мыслитель жестом показал ему на природу.

Друзья вышли наружу. Они стояли на вершине живописного холма, вниз сбегала выложенная камнем извилистая дорожка. Покидая помещение, Великий Композитор успел оглядеть себя в зеркале — он был в шелковой зеленоватой сорочке, кремовых летних брюках, на голове красовалась ярко-желтая панама, ноги были обуты в высокие голубые сандалии…

Плеханов шел впереди, раздвигая руками нависающие над головой кусты чайных роз и прогнувшиеся под тяжестью вызревающего урожая ветви кофейного дерева. Тропинка перешла в лестницу с пологими, сточенными ступенями. Мужчины спустились к морю, разулись и, загребая пальцами горячий песок, двинулись вдоль пляжа.

— Итак?.. — поторопил один Великий другого.

— Итак, — патетично подхватил другой, — худшее, что называется, позади. Вы справились с недугом и, надеюсь, еще не единожды порадуете нас своими удивительными звуками…

Великий Композитор взглянул на море. Море смеялось. Александра Николаевича окатила сильнейшая волна раздражения. Перегородив дорогу спутнику, он дернул его за рукав и принудил остановиться.

— Какого черта! Это не Швейцария!.. Что же?.. Греция? Португалия? Франция?

— Италия. — Памятуя о недавнем поражении в буфете цюрихской оперы, Плеханов предпочел более не увиливать от прямых вопросов. — Сан-Ремо.

— Какого черта?! — повторился Великий Композитор.

Великий Мыслитель мягко высвободился. Они пошли по самой кромке, и набегавшая вода приятно щекотала им пятки.

— У вас было эмоциональное перенапряжение. — Георгий Валентинович тщательно подбирал слова. — Вы не помнили себя… необходимо было переменить обстановку… предоставить вам уход… здесь, в санатории отличные специалисты… процедуры, шестиразовое питание… вечерами танцы, легкий флирт, ни к чему не обязывающие клятвы под луною… уста, сливающиеся воедино… тела, изнемогающие от любовных судорог…

Рисуя чудесные перспективы, заботливый друг, как мог, старался увести незадачливого пациента со скользкой и опасной тропы воспоминаний — ассоциации, однако же, отбросили Скрябина к ужасающей картине.

— Я вспомнил! Вспомнил!.. — Александр Николаевич побелел лицом. — Вышивальщица из поезда! Маделен Гот! Вышивальщик!.. Конгресс Интернационала… потом у меня дома… царь Соломон… и этот огромный… мужской… там… неожиданно… без предупреждения!.. — Великого Композитор била крупная дрожь.

Георгий Валентинович с перекосившимся от сострадания лицом схватил руку Скрябина.

— Немедленно забудьте! Заклинаю вас! Ошибиться может каждый! Множество истинных женщин жаждет вашей любви! Санатория переполнена ими! Все многократно осмотрены гинекологами… гарантия стопроцентная…

Какие-то девушки, смуглые и востроглазые, увитые с головы до ног побегами дикого винограда, в тоненьких красных юбчонках, звеня браслетами и белозубо смеясь, окружили их и защебетали на языке великого Данта.

— Чего они хотят? — В полнейшем смятении Скрябин попятился к Плеханову.

— Они предлагают свои поцелуи, — обрадовавшись неожиданной разрядке, объяснил Георгий Валентинович. — Недорого. По лире за дюжину. Пожалуй, я возьму несколько… за вас заплатить?

Он швырнул несколько монет и тут же слился в продолжительном орале с самой полненькой из претенденток.

Две или три проказницы, вытянув шеи, прицелились в Александра Николаевича напомаженными мясистыми лепестками, обнаженные до подмышек ручки готовы были захлестнуться у него за спиною — может быть, еще неделю назад Великий Композитор не спустил бы подобного ни единой девчушке, но сейчас…

Ему представилось…

Сорванная, скомканная юбчонка яркой птицею улетает в далекие края…

Белья, разумеется, никакого…

Очаровательный выпуклый лобок, аккуратно подстриженный и завитый на раскаленных щипцах… этакое маленькое чудо и самое совершенство… магический треугольник с проведенной Создателем сладчайшей биссектрисой…

И вдруг…

Все рушится…

Прекрасное женское — не более, чем фикция и искусные декорации…

Круша и корежа непрочную бутафорию, наружу с грохотом выпрастывается истинная сущность порочного организма…

Огромный… мужской… глумливый… разящий наповал…

Коварная ловушка… смертельная западня… губительное болото, прикинувшееся цветущим лугом…

Он оттолкнул кого-то и, высоко подкидывая колени, побежал по бесконечной пляжной полосе. Георгий Валентинович не без труда нагнал его и пристроился рядом трусцою.

Великий Мыслитель более не разубеждал и не успокаивал. Резко переменив тему, он заговорил о том большом и главном, что должно было забить неприятные частности и вернуть пострадавшего на магистральную жизненную стезю.

Творчество. Могучий процесс исторического музыкального развития. Его импульсивный пульс. Усилия новаторской мысли, стремящейся разрушить привычные рамки мажора и минора. Интенсивность и психологическая значимость смены гармоний. Колыхание в больших амплитудах свежайших из них, пребывающих в медлительных переборах и тут же оживающих в быстрых фигурациях. Возникновение на фоне вытаптываемых аккордов энергичного сопровождения смелой, гордой темы разгона и взлета…