Эдуард Дворкин - Государство и светомузыка, или Идущие на убыль

• Название: Государство и светомузыка, или Идущие на убыль
• Автор: Эдуард Дворкин
• Издательство: Амфора
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-94278-240-7

Историческая фантасмагория Эдуарда Дворкина отсылает читателя в причудливо трансформированную действительность предреволюционной России. В этой действительности Владимиру Ленину не удается возглавить революционное движение, поскольку его устраняет более молодой и решительный конкурент. На фоне этой коллизии гений от музыки Скрябин то и дело попадает в опасные ситуации, из которых его неизменно вытаскивает верный друг и великий мыслитель Плеханов — личность, сильная не только духом, но и телом.

---

Плеханов говорил пылко, и его усилия не пропали даром. Великий Композитор менялся на глазах. Испытываемые им сильнейшие отрицательные эмоции плавно понижались до разряда более слабых и безопасных. Отвращение и ужас сошли к простому житейскому неприятию и заурядному испугу, на смену им явились равнодушие и очищающее забывание. Внутри Александра Николаевича возникла целительная пустота. Это кратковременное состояние, необходимое для дезинфекции души, не могло продолжаться долго — пустоты не терпела сама природа Скрябина. Подобно очистившемуся от затхлости колодцу, он вновь наполнялся от свежих родниковых струй. Слова Плеханова, которым до поры он внимал пассивно, начали находить в нем живейший отклик. Он принялся повторять их, вначале бездумно, а потом вполне осмысленно. Разговор пошел на равных, мнения слегка разошлись, возникла нормальная философская дискуссия, и Великий Композитор на своей творческой территории легко порушил чуть поверхностные тезисы Великого Мыслителя.

Все вернулось на круги своя. Александр Николаевич был здоров, бодр, целенаправлен, встречных женщин воспринимал именно как женщин, улыбался им и махал сорванной с головы панамою.

Женщин было много и на любой вкус.

Сновали туда и сюда напоенные солнцем бесхитростные крестьянские девушки. Прохаживались под белыми кружевными зонтиками анемичные дамы из общества. Шныряли и скалились оборванные девочки и старухи.

Высматривая типы и обмениваясь оживленными комментариями, мужчины шли по целебному золотому песку. Александр Николаевич, смеясь и жестикулируя, доказывал Георгию Валентиновичу преимущества брюнеток перед блондинками. Георгий Валентинович, не соглашаясь, советовал Александру Николаевичу пренебречь худощавыми и отдать предпочтение толстушкам.

Внезапно, как по команде, мужчины замерли. В десятке шагов от них две дамы в смелых купальных костюмах самозабвенно играли в волейбол. Попеременно срезая высоко взлетевший мяч, они падали на песок, ловко отбивали крученые сильные удары и, раззадоривая друг друга, обменивались азартными репликами на чистейшем русском языке.

— Что это? — Скрябин взял Плеханова под локоть. — Дама в малиновом… если не ошибаюсь, супруга ваша Розалия Марковна… а та, другая, в сиреневом… спиною к нам…

— Спиною к нам — Татьяна Федоровна. — Великий Мыслитель почесал пяткою колено. — Розалия Марковна телеграфировала ей, что вы здесь и пригласила погостить… ваша жена живет на вилле более недели…

Не сговариваясь, друзья повернули назад. Близилось время обеда. И оба чувствовали, что проголодались.

Вернувшись той же дорогою, мужчины наелись за табльдотом запеченных в тесте ракушек, выпили по нескольку рюмок ароматной граппы. После кофе, ликеров и сыра Георгий Валентинович предложил Александру Николаевичу пройти на второй этаж.

Они поднялись по широкой мраморной лестнице и оказались в просторном холле, убранство которого поражало своим великолепием. Повсюду расставлены были величественные статуи, развешены дорогостоящие полотна, постелены ковры редкой ручной работы. В углу распухший от водянки господин тренькал на прекрасном концертном инструменте. Изображая из себя аккомпаниатора, он провоцировал замученную крапивной лихорадкою немолодую даму на некое подобие мелодического кваканья. Еще несколько пациентов с расстроенными слуховыми способностями, напустив на лица сентиментальное выражение, восседали вокруг рояля на высоких золоченых стульях.

Решительнейшим образом попросив публику немедленно удалиться и дождавшись, пока последний из клиников не покинет пределов помещения, Плеханов уселся за рояль и тщательно протер клавиши.

Приготовившись к каком-то сюрпризу, Великий Композитор расположился на скользкой сафьяновой козетке и принялся обмахиваться снятой с головы панамой. Висевшие под потолком вентиляторы отчего-то не работали, и внутри было душно.

Плеханов сидел прямо. Его руки были скрещены на могучей груди, глаза закрыты, красиво посаженная голова раскачивалась из стороны в сторону — он настраивался внутренно и скоро должен был заиграть.

Прошла минута, другая — и вот две большие мускулистые руки взметнулись, казалось, к самому потолку и пикирующими орлами бросились на беззащитную черно-белую добычу.

Скрябин вздрогнул. Могучие и страстные звуки — этот прорывающийся наружу страшноватый иронический смех… все, несомненно, было отлично ему знакомо, но он, обладатель уникальной музыкальной памяти, не мог вспомнить автора и названия вещи.

— Это Лист? — схватил он Плеханова за руку, едва тот кончил. — Похоже на его «Мефисто-вальсы»…

Великий Мыслитель выбрал из пачки самую толстую папиросу.

— Нет, — как-то особенно произнес он. — Это не Лист.

Александр Николаевич возбужденно забегал по интерьеру.

— Глинка? — торопливо бросал он. — Рубинштейн? Балакирев? Римский-Корсаков?.. Может быть, Шостакович?

Интригующе улыбаясь, Плеханов пускал в потолок густые синие струи и отрицательно поматывал головою.

— Сдаюсь! — Великий Композитор сокрушенно развел руками. — Не могу определить… такое со мной впервые. Скажите же, не мучайте меня более…

Георгий Валентинович встал и сделался серьезным.

— Это — Скрябин! «Сатаническая поэма».

— Ничего не понимаю! — Александр Николаевич дернул себя за нос. — Как? Почему? Когда?

Великий Мыслитель мягко положил руку на плечо друга.

— В Цюрихе. — Он говорил уже не боясь коснуться окончательно зарубцевавшейся раны. — Я пришел к вам… вы играли… это было бессознательно… я опасался, что вы позабудете и решился записать. Вот. — Он сунул руку за пазуху и вынул лист нотной бумаги.

Скрябин торопливо пробежал партитуру.

— Тут надо кое-что изменить… совсем немного… кварто-квинтовое и секундово-септимовое соотношение звуков…

Он сел за рояль, уже никого не видя и не слыша.

Плеханов подошел к дверям, широко развел руки и так, никого не впуская, стоял, пока последний гениальный звук не истаял под высоким лепным потолком.

38

Дни летели незаметно, время протекало беззаботно, мужчины в изобилии ели фрукты, подолгу лежали в глубоких полосатых шезлонгах, ныряли с высоких утесов в голубую прозрачную воду, отчаянно флиртовали и предавались естественным радостям жизни.

Александр Николаевич загорел, окреп, его лицо лоснилось, он поправился на несколько фунтов. Чувствуя, что немаловажный период его жизни благополучно завершился, а время следующего еще не подоспело, он с удовольствием отдыхал от всех и вся.

Мысли в голове были медленные, ленивые. Появляясь, они проползали под черепной коробкой и, никак не затрагивая эмоциональной сферы, бесследно растворялись в эмпирических субстанциях… одна, впрочем, повторялась и несколько тревожила.

— Скажите, Георгий Валентинович, — распластавшись на песке, поинтересовался как-то Скрябин, — мои апартаменты… питание… медицинское обслуживание… все это стоит недешево, а у меня денег нет вовсе…

Плеханов перевернулся на подстилке с живота на спину.

— Не стоит беспокоиться, — широко зевнул он. — Ни вам, ни Татьяне Федоровне оплачивать ничего не придется…

— Как так? — удивился Великий Композитор. Он поднял голову и приспособил ее на согнутой в локте руке. — С чего бы это хозяину санатории делать мне этакий презент?

Великий Мыслитель сел, скрестил руки на могучей волосатой груди.

— Хозяева санатории почитают за честь держать у себя столь знаменитого человека, — вглядываясь куда-то вдаль, ответил он. — Не думайте ни о чем… посмотрите, там, на горизонте, уж, не турецкий ли фрегат?!

Александр Николаевич почувствовал фальшивинку, неверную нотку, легчайшего «петушка», проскочившего в отлично поставленном голосе друга. Поднявшись, он загородил Плеханову виды.

— Я вижу, вы со мной играете в какие-то игры… я категорически протестую… извольте немедленно бросить этот тон!.. Кто хозяин виллы?

Плеханов сосредоточенно откусывал заусеницу.

— Хозяин — богатый промышленник из Милана.

— Где он? Я хочу видеть его и благодарить за гостеприимство!

— Он здесь не живет… вилла сдана в аренду…

— Кто же, черт возьми, всем здесь заправляет?! Кто этот арендатор?!

Георгий Валентинович щелкнул резинкой купальных трусов.

— Арендатор виллы — Розалия Марковна. Она же и главный врач санатории.

Великий Композитор расхохотался.

— Полноте, друг мой! Всем известно, что ваш тесть и отец Розалии Марковны пересылает вам пятьдесят рублей в месяц! На такие деньги не разгуляешься!.. Вы ведь спиртовки себе приобрести не могли — помнится, яйца сырыми кушали! Адреса аптекарю надписывали, марки клеили на конверты, чтобы на хлеб заработать… а тут — вилла!.. Нет, Георгий Валентинович, оставьте, прошу вас… не смешите… ох, уморили! Арендаторы!..