Николай Устрялов - Германия. В круговороте фашистской свастики

• Название: Германия. В круговороте фашистской свастики
• Автор: Николай Устрялов
• Жанр: Публицистика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-4438-0111-7

Книга известного отечественного социолога, теоретика и представителя правого национал-большевизма И. В. Устрялова (1890–1937) впервые увидела свет в 1933 году. И в этом же году, как известно, совершенно законным, конституционным путем к власти пришел Гитлер (30 января 1933 года он был назначен канцлером). Исследование относится к ряду знаковых, на протяжении многих лет малодоступных трудов по истории немецкого национал-социализма Книга снимает пелену таинственности со стремлений нацистских лидеров, заставляет читателя переосмыслить не только историю Германии после 1918 года, но и по-новому взглянуть на события 1930-х годов в контексте мировой истории.

Перед нами немецкая национал-социалистическая революция — глазами обвиненного 14 сентября 1937 года в «шпионаже, контрреволюционной деятельности и антисоветской агитации» и в тот же день расстрелянного диссидента-радикала.

---

Существуют высшие и низшие расы. Господство лучших и сильных, порабощение дурных и слабых — веление Вечной Воли, непреложный естественный закон. Природа аристократична сверху донизу.

Прирожденными, от века избранными водителями и властителями человечества являются, конечно, арийцы. Погибни сейчас арийцы — земной шар погрузился бы снова в темную ночь бескультурья. «Ариец — Прометей человечества; из его лучезарного чела спокон веков высекаются божественные искры гения». Только ариец — Человек в полном и высшем смысле этого слова. Только он способен и призван к подлинному творчеству культуры.

Если арийцы — избранная ветвь человечества, то избранный народ арийства, конечно, германцы: Herrenvolk, народ господ. Старые домыслы Гобино и затем Чемберлена оживляются и популяризируются в широкой массовой пропаганде, приятно щекочущей самолюбие рядового немца. Образ и подобие Божие, в сущности, — привилегия лишь длинноголового, голубоглазого, белокурого арийца, северной германской расы. «Осеверение» должно быть идеалом и недостижимою мечтою других племен, безнадежно и неотвратимо ущербленных в их человеческом качестве (Minus mensch). О долге осеверения надлежит помнить и самим немцам, поскольку громадная их часть, в силу превратностей исторической судьбы, обладает нечистой, замутненной кровью. Тем же, в чьих жилах чистая кровь, следует бережно, свято и благоговейно хранить эту священную расовую чистоту. Вся политика германского государства обязана в первую очередь руководствоваться именно этим, биологическим императивом. «Если бы, — пишет Гитлер, — немецкий народ в своем историческом развитии сохранил свое племенное единство, германская империя ныне была бы, конечно, владычицей земного шара».

Отсюда лишь своекровные, лишь соплеменники могут быть полноправными гражданами грядущей немецкой державы, да и то лишь после подобающего национального воспитания, военного обучения и, наконец, торжественной присяги, клятвы блюсти чистоту крови. Что же касается инокровных, то они на всю жизнь остаются только подданными, причастными государству (Staatsangehorige), но не участвующими в определении его воли. Государство о них заботится, но они лишены избирательного права, активного и пассивного: на них нельзя вполне положиться. От иностранцев они отличаются только тем, что не принадлежат к населению какого-либо другого государства. Женщины приобретают гражданство лишь через брак с гражданином.

Так демагогический биологизм научного полусвета служит службу зоологизму в социологии и расизму в политике. Это сомнительное блюдо подается массам под религиозным соусом: Высшая сила недаром установила незыблемые свойства и преграды крови.

В свое время французские философы католической реакции (особенно Бональд) любили утверждать, что законы природы суть веления Божии и что поэтому органические, сверхиндивидуальные основы общества и общественного развития — заповеданы и освящены свыше. Об этом характерном синтезе натуралистической и теологической точек зрения невольно вспоминаешь теперь, при чтении национал-социалистической литературы. Не заметно, чтобы Гитлер был осведомлен о традициях этой своей идеи, но он не раз возвращается к мысли, что его зоологическая концепция человечества, его, можно сказать, бестиальный биологизм, — покоится на соизволении и даже прямом указании Божества. Русский автор Степун удачно называет этот круг расистских утверждений — «христианско-коннозаводческой метафизикой». Разумеется, Бональд и его друзья пришли бы в ужас от нынешней вульгаризации их философских узрений. Но ясно: в своем расизме Гитлер выступает законченным эпигоном реакционеров прошлого века. Необходимо тут же отметить, что в итальянском фашизме расистский дух отсутствует начисто: Муссолини для него и достаточно культурен, и достаточно дальновиден. Иначе говоря, расизм отнюдь не есть необходимый элемент фашистской идеологии.

Нет надобности останавливаться на расистском биологизме по существу и углубляться в темную проблему «расы». Современная антропология убедительно доказывает, что «чистая раса» представляет собой чистейшую абстракцию; реально даны лишь смешанные антропологические элементы, так называемые расовые мозаики. Допустим, что в культурно-историческом (а не биологическом) разрезе можно еще ставить проблему «белой расы» и ее роли в судьбах человечества. Но центр тяжести гитлеровского расизма в другом: в утверждении расового первородства германской нации.

Тут уже протестует не только добросовестная антропология, но и современная социология. Нельзя построить теорию нации на «расовом» базисе. Нации — не природные, а историко-социальные образования. Не мифическая «общая кровь», а конкретная общность исторической судьбы творит нацию. Смешивать в наше время национальную и расовую формацию — значит допускать элементарную путаницу понятий.

Но с точки зрения чисто политической бросается в глаза несообразность пунктов 4 и 5 национал-социалистической программы. Всякая серьезная попытка осуществить эти пункты на деле привела бы к глубочайшему потрясению государства. Ибо где критерий «чистоты расового корня»? Не без основания иронизируют, что ближайшее окружение самого вождя подлежало бы тогда основательной и чуть ли не сплошной чистке; некоторые сомневаются, подошел ли бы и сам он под понятие «соплеменника». Южные немцы значительно отличны от северных по антропологическому типу. Ранке нашел в Баварии всего 1 % длинночерепных и 83 % широкочерепных. Остальные 16 % падали на смесь тех и других. Известно, что среди немцев широкочерепные более распространены, чем среди англичан; отчего бы тогда не править миром именно англичанам? То же и относительно «белокурости»: даже среди северогерманцев 38–50 % темноволосы; а среди южных германцев процент брюнетов поднимается до 70–99 %. Северная треть Франции и половина Бельгии, с этой точки зрения, более «германские», нежели южная Германия. Лютер, Гете и Бетховен не могут быть причислены к «германскому типу»; Шиллер, Шуман, Лист, Ницше тоже весьма подозрительны по своему «расовому» корню. Еще более сложен вопрос о языке. Дойди дело до реального воплощения расистских планов, — можно себе представить, какой невероятный сумбур поднялся бы в стране, какая разгорелась бы вакханалия нелепых тяжб о «чистоте крови», об овцах и козлищах! Государство бы превратилось бы в сумасшедший дом.

Но возможно, что никто из расистских вождей и не думает всерьез о буквальном осуществлении соответствующих параграфов программы. Может быть, смысл расизма — в создании полезных настроений, в подъеме национальной гордости немцев?

Если так, то псевдорасовое самомнение — неумный путь для достижения этой цели. Едва ли расчетливо любовь к своему народу строить на презрении к другим. Опасно разжигать националистическую заносчивость там, где необходимо лишь чувство и сознание национального достоинства. Когда Гитлер тоном дешевого высокомерия говорит о негризации Франции, юдаизации Англии и Америки, монголизации славян и т. д. — он хочет внушить своим массам убеждение, что есть лишь одна высшая раса и один избранный народ: немцы. На всех остальных они могут смотреть сверху вниз, как на объект господства. Это ли не дурной самообман? Это ли не гибельный путь традиционного пангерманизма, ведущий не только к тяжким общеевропейским потрясениям, но также к изоляции самой Германии — и к изоляции вовсе не «блестящей», как это показал 1918 год.

Рискованность и дурная реакционность расистского пути еще и в том, что он обычно приводит к оправданию кастовой замкнутости носителей высшей породы. Не случайно германская «расовая наука» тяготела к родовой аристократии по преимуществу: «чистая кровь», мол, и спасительный «инстинкт власти» сохранились именно в нем, в этом биологически высшем и исторически торжествующем ведущем слое. Нет ничего более опасного для национального бытия, нежели подобные теории: искусственно поощряя в наше время сословную, кастовую спесь старого дворянства, они способны лишь подорвать, надломить сознание общенационального единства. Правда, Гитлер, массовый вождь, остерегается окрашивать свой расизм в сословно-аристократические цвета. Но история и логика расистской концепции с ее мистикой крови неудержимо льют воду на мельницу родовой знати, касты юнкеров, доселе вопреки рассудку не только уцелевшей в Германии, но сохранившей, как мы увидим далее, огромное влияние и на государственную ее политику.

Но, быть может, для Гитлера и гитлеровцев весь этот вульгарный «расизм» есть не что иное, как псевдонаучное прикрытие бешеного антисемитизма? — Практически за эти годы, в сущности, так и было. Движение насыщено площадным антисемитизмом, живо напоминающим собою стиль нашего русского дореволюционного черносотенства. Сами вожди упорно и демонстративно гнут эту линию, разжигают эти страсти. «Антисемитизм, — провозглашает Г. Федер, — является в известном смысле эмоциональной подпочвой нашего движения… Каждый антисемит, раз он признает в еврее носителя чумы и отравителя расового здоровья нации, выражает это чувство в личной ненависти к каждому отдельному еврею, а также в деловых своих отношениях».