Евгений Лотош - Несомненная реальность

• Название: Несомненная реальность
• Автор: Евгений Лотош
• Жанр: Научная Фантастика

В этом мире больше нет Хранителей. Но его проблемы не исчезли вместе с таинственной организацией. Молодой и неопытный Народный Председатель отчаянно пытается бороться одновременно и с нарастающим кризисом в экономике, и с откровенным саботажем старой бюрократической гвардии. И, кажется, борьбу эту он проигрывает по всем фронтам. Его последний шанс – секретный план, который в тайне от всех разработала и запустила его канцелярия. Но на его реализацию требуется время. То самое время, которого ему отчаянно не хватает.

Но и это – лишь часть его проблем. Странные сны преследуют его ночами. Чужой мир, похожий и непохожий на его собственный, властно предъявляет на него права. Странно искаженная история его собственного мира развертывается перед его глазами. Но не было в его мире ни Российской империи, ни города по имени Москва, ни Охранного отделения, и невиданные устройства – самолеты – рассекают там воздух, и бурная осень 1905 года накатывает на страну подобно шторму…

Сон? Сумасшествие? Реальность? Неизвестно. И остается только барахтаться в окружающем молоке в надежде когда-нибудь сбить из него масло и выкарабкаться из проклятой ловушки. Две огромные империи трещат по всем швам, разваливаясь на части, и судьбы обеих во многом зависят от того, чего именно сумеет добиться один-единственный человек.

---

Государственная власть шаталась, словно пьяная.

Зубатов, с которым Олег как-то поделился своими выводами, зло усмехнулся.

— Хотите, дам почитать копии своих докладов товарищу министра внутренних дел? Он, к сведению, высшее лицо в государстве, заведующее всей полицией и жандармерией. То, что вы мне рассказываете сейчас, я пишу на протяжении последних пяти лет, только куда более пространно. И ситуация, скажу вам честно, час от часу ухудшается, страна на грани взрыва. А знаете, что мне неизменно отвечают сверху, если снисходят до такого? «Для паники нет оснований, народ лоялен государю императору». Когда меня вышибли в отставку, Плеве лично назвал меня трусом, паникером, а заодно и провокатором, не умеющим толком справиться с порученным делом! Трусом!

— Плеве – которого потом бомбой убили? — уточнил Олег. — Ну, время показало, кто из вас прав. Кстати, а что там за история случилась с вашими профсоюзами? Вы как-то упоминали. Не расскажете подробности?

— Меня, что называется, подсидели, — помрачнел директор Московского отделения. — Понимаете, несколько лет назад по стране начали стихийно возникать рабочие профессиональные союзы, причем контролируемые бунтовщиками. Бунтовщиков мне по должности положено арестовывать, но вот сами профсоюзы… Вы ведь ездили по заводам, видели, как они живут и работают. Что скажете по сему поводу?

— Ну, я побывал только у Гакенталя на фабрике, — Олег наморщил лоб. — Не знаю, насколько она типична, но двенадцатичасовой рабочий день – перебор. И техника безопасности там никудышная, я вам как специалист говорю. Травматизм выше всяких границ, причем не в последнюю очередь от переутомления. Отпуск, кстати, у рабочих какой?

— Что? — удивился Зубатов.

— Ну, на сколько они могут прерывать работу с сохранением зарплаты? Неделя, две, три? В год?

— Прерывать работу с сохранением жалования? — еще сильнее удивился собеседник. — Не знаю такого. За невыход на работу обычно штрафуют, а то и увольняют.

— Тем более, — кивнул Олег. — Знаете, я бы в таких условиях тоже взбунтовался.

— А ведь фабрика Гакенталя еще из лучших, — задумчиво сообщил ему Зубатов. — Вам стоит посетить завод Гужона. Вот где народ калечится, так это там. Его прямо называют «костоломкой». И двенадцать часов – не так много, на некоторых фабриках до пятнадцати-шестнадцати доходит несмотря на все постановления о максимальных двенадцати часах. Даже фабричная инспекция ничего поделать не может: хозяину выгоднее штрафы платить, чем в соответствии с законами работу организовывать. А иногда инспекция просто не хочет вмешиваться, полагая предприятия за рамками своей компетенции.

Начальник Охранного отделения горько хмыкнул.

— Согласен с вами, Олег Захарович, взбунтоваться в таких условиях раз плюнуть. Вот я и начал организовывать профсоюзы под эгидой Охранного отделения. Чтобы и настоящих смутьянов в стороне держать, и людям в чем-то помочь. Москва, Санкт-Петербург, Киев, Харьков, Екатеринослав, Николаев, Пермь, Минск, Вильнюс, Бобруйск… Все города уже и не упомнишь. Там решались вопросы, связанные с трудом и бытом, конфликтные комиссии имелись, помощь при общении со всякой бюрократией оказывали… Промышленники, разумеется, были недовольны, но у меня имелась власть, и я успешно затыкал им рты.

Он хлопнул ладонью по столу.

— А потом летом девятьсот третьего по югу России прокатилась большая волна стачек, устроенных эсдеками. И профсоюзы в Одессе и Николаеве приняли в ней участие. Мои люди недосмотрели, упустили момент, что мне не замедлили припомнить. В ноябре меня вызвали в Петербург – тогда я являлся начальником Особого отдела департамента полиции, и я пришел к Плеве с докладом. Он меня даже не выслушал – наговорил кучу нехороших слов по поводу Еврейской рабочей партии, с которой я тоже работал, и сообщил, что я уволен. И не просто уволен, а сослан во Владимир с запрещением проживать в столицах и столичных губерниях, а также принимать участие в политической деятельности в каком бы то ни было качестве. Все мои профсоюзы разогнали, а сам я больше года провел в опале. Государь император не ответил ни на одно мое прошение – наверное, они до него и не доходили.

Зубатов вздохнул.

— Наверное, грешно так говорить, но я в какой-то степени рад, что оказался прав я, а не Плеве. Действительно, нас с ним рассудило само время. Его убили террористы, а заменивший его Святополк-Мирский вытащил меня из ссылки и даже отдал мне обратно Московское охранное отделение. Но знаете, Олег Захарович, Святополк-Мирский хоть мне и друг, но совершенно не соответствует нынешней тяжелой ситуации. Если его отправят в отставку, а такое может случиться со дня на день, то и я на своей должности не задержусь. И не обманывайтесь из-за белой вороны вроде меня – с другим начальником вам придется очень тяжело. С вашими-то начальничьими замашками… Даже с Медниковым, уж на что он умный и понимающий человек, вы не сработаетесь.

Он побарабанил пальцами по столу.

— Я внимательно ознакомился с отчетами о вашей, Олег Захарович, деятельности. То, что вы связались с промышленником, с Гакенталем, очень хорошо. По крайней мере, вы не пропадете, когда вас вышибут на улицу. Вот интеллигенция, с которой вы пытаетесь обсуждать научные проблемы, много опаснее. Она почти поголовно заражена вольнодумием. Втянуть вас во что-то предосудительное – раз плюнуть. Вы уж, пожалуйста, постарайтесь с ними поаккуратнее. Если хотите, я могу задействовать остатки своих связей среди промышленников и банкиров, чтобы помочь в ваших начинаниях.

— За связи буду благодарен, — кивнул Олег. — Вот тут на прошлой неделе Гакенталь упомянул о каких-то братьях Бромлей…

— Серьезная фирма, — кивнул Зубатов. — Паровые машины выпускают и какие-то там насосы. И соучредители у них серьезные – «Русский банк» и еще пара кредитных учреждений поменьше. Могу устроить встречу с управляющим завода.

— Прекрасно, — Олег щелкнул пальцами в воздухе. — Сообщите, где и когда. Не хочется больше Московской управой прикрываться, опасно – еще раскроют обман. Скажите, Сергей Васильевич, вот что. Вы человек опытный в делах вашего мира. Почему ваши промышленники настолько недальновидны? Рабочие трудятся в нечеловеческих условиях, благодаря чему фабриканты наживают деньги. Но ведь потом начинается стачка, и предприятие встает – на неделю или больше. И все прибыли из-за простоя вылетают в трубу. Ну ладно еще какие-нибудь ткачи забастуют. Но ведь если в ваших домнах металл застынет большой чушкой – «медведями», кажется, их Овчинников называл – только взрывать и остается, как я понимаю, и заново строить. Неужели дешевле, чем нормальный рабочий день устроить?

— Вы меня зря спрашиваете, — усмехнулся директор отделения. — Я не промышленник, в тонкостях не разбираюсь. Лучше сами спросите при оказии.

— Обязательно спрошу. Вам тогда другой вопрос – за счет чего вообще существует революционное движение? Я имею в виду не стихийные бунты, а упорядоченные подпольные партии. Где они средства находят? Ведь их деятельность требует денег, и немалых. Газеты, как я понимаю, они вынуждены печатать за границей и провозить их сюда тайно. Оружие – револьвер стоит рублей десять-двенадцать, а их, я читал, жандармы во время волнений конфискуют десятками и сотнями. И это лишь малая часть ходящего по рукам. Явочные квартиры нужно содержать, по стране ездить, да просто есть-пить тоже требуется. Откуда средства?

— Хм… — Зубатов задумчиво почесал кончик носа. — Источники у них разные. Во-первых, сочувствующие финансируют. Купцы, например, недовольные тем, что у них есть деньги, но нет политического влияния. Богатые староверы-раскольники, недовольные ущемленным положением своей веры. Евреи, которых загнали в угол, опять же, не в последнюю голову благодаря антисемитам из РПЦ, и не намерены оттуда выпускать. Даже Манифест о веротерпимости от семнадцатого апреля всей этой братии свободу только формально дал – как православная церковь их прижимала, так и продолжает прижимать, хотя после Манифеста немного полегче стало. Наконец, часть дворянства, полагая себя друзьями народа, тоже играет в опасные игры. Значительная часть финансовых поступлений идет за счет банальных грабежей банков и магазинов, которые на жаргоне революционеров называют «экспроприациями» или просто «эксами». Наконец, мы подозреваем, хотя и не можем твердо доказать, что определенные средства поступают из-за рубежа от сил, которых вполне устраивает дестабилизация положения в Российской империи. Та же Англия, например, вполне способна на такое…

— Н-да, — Олег побарабанил пальцами по столу. — Классическая картина. Пар разрывает котел, предохранительный клапан закручен намертво, а желающих подбросить дровишек хоть отбавляй. И открутить клапан некому. Наоборот, еще сильнее закручивают. Что там со староверами и евреями? Речь о каких-то культах? Прошу прощения, я еще не до конца разобрался со смешными местными верованиями, а в газетах толком не пишут.