Вадим Сухачевский - Ахилл

• Название: Ахилл
• Автор: Вадим Сухачевский
• Жанр: Исторические приключения

Приключенческий роман «Ахилл» посвящен одному из ключевых событий древней истории - Троянской войне. В книге представлен весьма оригинальный взгляд на обстоятельства этой войны, излагаемые как рассказ одного из ее участников. Читателя ждут яркие герои, увлекательные события с самой неожиданной развязкой.

---

Когда вернулись к своим кораблям, Агамемнон не стал обрушивать на нас свой гнев — мы и так выглядели, как побитые псы. Он приказал тут же, не тратя попусту времени, рубить колья и огораживать ими подход к берегу. Это означало, все понимали, что надежда с ходу овладеть Троей рухнула, а стало быть, предстоит долгая осада, и никому не дано знать, чем еще закончится она. Могущественна была Троя!

Агамемнон обещал, что нынче же она заполыхает, но ночью у стен Трои заполыхали совсем другие костры, и оттуда потянуло погребальной гарью — это троянцы, сжигали тела наших павших. И то еще было благо — что троянцы решили предать их огню по ахейскому обычаю, а не оставили на съедение псам, чтобы их тени не нашли потом дорогу в царство Аида и оглашали стенаниями дневной мир.

За то благо, как мы узнали позже, надо было славить Гектора: герой смело дрался с живыми, но не осквернял себя, глумясь над телами мертвых.

Ах, почему всевидящие боги об этом забыли и допустили потом глумление над его собственным прахом?.. Ну да про то я тебе еще расскажу...

К следующему утру подул ветер со стороны Трои, и пепел полетел в нашу сторону — все, что осталось от многих, еще недавно жаждавших поживиться троянскими сокровищами.

Сколько еще такого пепла предстояло разнести ветрам!

А где же в это время были Ахилл и Патрокл? — спросишь, наверно, ты.

Так уж случилось, что их обоих тогда среди нас не было.

Почему? Расскажу...

Но только после полуденной трапезы, для которой сейчас самая пора. Эй, Фамария!..

ПОЛДЕНЬ

О пище, войне и любви. — Ахилл и Брисеида. — Доносчики Агамемнона. — "Сладчайшая песня любви". — Похищение Брисеиды.

Трапеза была не столь обильной, сколь изысканной — мясо критских фазанов, дорогая из Эретрийского моря рыба, та, что похожа на змею, а вкус имеет нежнейший, седло барашка, всяческие сыры и множество разных вин; — хозяин то и дело объяснял гостю, какое из блюд каким вином лучше запивать.

— Знаю, — сказал Клеон, — у вас в Эпире основная трапеза бывает под вечер, когда спадает жара. И это, уверяю тебя, неправильно, Профоенор. Вечерняя прохлада приносит отдохновение, которому надо предаваться целиком, — так зачем же занимать эти часы чем-то еще, наподобие трапезы? Кроме того, и прохлада, и трапеза — все это блага, дарованные нам богами. Вот и выходит, что мы, микенцы, вкушаем эти блага дважды в день, а вы, эпирцы, — лишь единожды.

И еще одно благо: вкушая изысканные яства, ты забываешь об изнурительной жаре...

Отведай, непременно отведай этой эретрийской рыбы, Профоенор!.. Ну, как она тебе?

— Восхитительна!

— То-то же!.. А теперь скажи — изнемогаешь ли ты, как прежде, от жары?

— Да я... как-то и забыл о ней...

— О чем я тебе и говорил!

В мире, мой милый Профоенор, существует лишь три вещи, которые помогают забыть обо всем, что снаружи изнуряет плоть, в том числе — о полуденной жаре. И трапеза среди них, увы, лишь на последнем, третьем месте.

На втором же месте — война. Кто в жару битвы вспоминает о жаре полудня?

— А на первом?

— О, на первом!..

...Ах, погоди, мне любопытно то, о чем сейчас говорят наши слепцы. Все это время я их слушаю вскользь; — поверь, любопытно, весьма любопытно...

Слепцы в это время тоже трапезничали под навесом у входа в грот. Их голоса, приспособленные для пения были громки, и все, что они говорили, можно было без труда услышать и тут, в гроте.

— А ту первую стычку под Троей хозяин верно изобразил, — произнес один из них. — У меня рана от троянского копья на груди — как раз тогда получил. Жив остался — и то хвала Зевсу. Тебя там не было?

— Нет, я был тогда на корабле из Феноса, мы не успели сойти на берег. Но с корабля видел, — ибо еще был зряч, — видел, как вы трупами усыпали подножье их вала. Страшное было зрелище!.. А глаз-то лишился ты когда, Мерион?

— Позже... Помнишь, троянцы швыряли в нас огненные шары? Как раз тогда мне в лицо и полыхнуло... И ты тогда же ослеп?

— Нет, я позже — в самом конце войны. Мы ворвались в Трою, она уже горела, я вбежал в какой-то полыхавший дом, думал, добром каким-нибудь поживлюсь, а вместо этого мне — горящая балка на голову. С тех пор и не вижу дневного света. Ожидал разбогатеть на этой войне, — а вот она какая оказалась награда! Хорошо хоть, на лютне с детства играть умел — хотя бы этим могу себя прокормить. А то бы...

— Да, — отозвался другой, — бывало, что потом, после войны, изувеченные подыхали с голоду. Мне, как и тебе, тоже повезло — сызмальства все сразу запоминал. Сам не знаю, сколько я помню песен, тем и кормлюсь. Только не все такие щедрые, как этот хозяин. Иной даст костей да объедков — и иди вон!.. Хорошо, что мы с тобой встретились, давай так теперь и будем ходить вместе — может, и дальше будет везти.

— Это ты дело говоришь. Давай!.. Только в песнях твоих правды — чуть. Сам знаешь, если, пока был зряч, воочию видел эту войну.

— Не спорю — то верно. Но не я сочиняю — рапсоды, войны не видевшие. Я лишь пою... Да и какая, скажи, разница! Скоро — что рапсоды сочинили, то и будут считать правдой. Взять наших царей, что съехались к Трое поживиться тамошним добром! Сколько там было дураков, сколько трусов! А послушать мои песни — так все как один герои, что твой Геракл! Слишком долгой была эта война, оттого все худшее, что есть в человеке, успело из него выплеснуться. А все лучшее — оно за время войны как-то притухает.

— Да, долгая была война... А я вот все думаю: если б тот, первый приступ удался, — глядишь, и закончилась бы она тотчас же. И мы бы с тобой были сейчас и зрячи, и богаты. А ведь могли, могли тогда наши сломить троянских гоплитов! Если б не ринулись, как детвора, за Менелаем, если б Аякс сразу не напоролся на троянское копье, если бы Ахилл дрался тогда в наших рядах!.. Если бы он тогда был среди нас!.. Может, и по-другому все обернулось...

— О, будь тогда с нами Ахилл!.. — согласился второй слепец.

— В самом деле, — вспомнил Профоенор, — отчего тогда не было с вами Ахилла? Ты собирался рассказать.

— Да, да, собирался, — кивнул Клеон. — Но прежде, если ты помнишь, я собирался сказать о другом — о том, что понуждает нас забыть обо всем на свете, даже о войне... Ты уже насытился, Профоенор? Тогда... Эй, Фамария, убери все, оставь только вино... Не хочу, — снова обратился он к Профоенору, — чтобы вид объедков осквернял то, что я назову...

Лишь после того, как рабыня все вынесла, он продолжал:

— Ты уже, наверное, догадался, какое слово я назову. Конечно же, это — любовь! Лишь ее жар заставляет нас позабыть обо всем, даже о славе и о жаре битвы!

Ты спрашиваешь, почему не было Ахилла? Вот тебе и ответ. Что еще, как не любовь, могло удержать от битвы такого героя, рожденного добывать славу в бою!

— Брисеида? — спросил Профоенор.

— Догадаться, уверен, было нетрудно, — усмехнулся Клеон.

Впрочем, это началось у них позже. А поначалу...

Уже после того первого набега на прибрежный городок, — помнишь, я рассказывал, — такой способ ведения войны, избранный Агамемноном, пришелся не по душе Ахиллу: он был воин, а не насильник и грабитель. Поэтому сразу после того его мирмидонский корабль с черными парусами отплыл, и больше ни он, ни Патрокл, ни мирмидонцы в подобных набегах не участвовали. Они высадились на каком-то ионическом островке, разбили там лагерь, и долгое время никто не слышал о них.

Наконец спустя три месяца Агамемнон, разгневанный, решил отправиться с посольством на этот островок. В этом посольстве оказался и я, так что был всему очевидцем.

Приплыли мы. Конечно, Агамемнон был достаточно умен, чтобы не набрасываться на Ахилла с гневными речами — эдак, того и гляди, можно запросто разделить участь своего родственника Акторида; — нет, он лишь спросил: где Патрокл? Почему доблестный Патрокл, вопреки данной клятве, не помогает моему брату Менелаю? Понимал, что, если он увезет Патрокла, то Ахилл не отпустит друга на войну одного.

Однако в ответ услышал, что здесь, на острове, Патрокла нет, — отправился в Мирмидонское царство по просьбе Ахилла, проведать его матушку Фетиду.

Ах, какой благородное недоумение тогда Агамемнон изобразил!

— Как! — возопил он. — Славный Патрокл нарушил клятву во всем помогать моему брату! Клятву, скрепленную именем самого Зевса! Уж не шутишь ли ты, Ахилл? Не верю, что наш Патрокл способен на такое!

Ахилл на это ему спокойно отвечал: да, мол, клятва была принесена, того никто не отрицает. Но клятва — в чем? В том, чтобы обратить свое оружие против всех, кто нанесет обиду Менелаю. Такую обиду, похитив Елену, нанес Менелаю троянец Парис. Но в тех городках, которые так славно разоряют наши воины, готов поклясться всеми богами, ни Елены, ни Париса нет, про них там даже не все слышали. Так что клятва, данная Патроклом Менелаю, тут вовсе не причем. Мне же Патрокл тоже дал клятву: исполнять мои любые, не противоречащие той, первой клятве приказания. Вот ей-то, этой клятве, он и верен. Если отправил я его мою матушку проведать — мог ли он мне отказать?