Морис Дрюон - Это моя война, моя Франция, моя боль. Перекрестки истории

• Название: Это моя война, моя Франция, моя боль. Перекрестки истории
• Автор: Морис Дрюон
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-54125-6

Морис Дрюон — один из самых знаменитых французских писателей — никогда не запирался в башню из слоновой кости, не был писателем-отшельником. Всю свою долгую жизнь он был окружен столпами искусства, политики и просто неравнодушными людьми. Вместе с ними он искал пути в будущее.

Он видел войну, разбивающую романтические мечты, и понял, что многие носят внутри себя чудовище, которому нельзя давать пищу. Он наблюдал за своим временем не только с восторгом, но и с тревогой.

От Мориса Дрюона, подарившего нам сагу «Проклятые короли».

---

Несмотря на сообщение 12 сентября о победе на Марне, Пуанкаре и председатель Совета Вивиани возвращаются в Париж только 8 декабря, особым поездом.

Бордо понадобилось подождать всего лишь двадцать шесть лет, чтобы вновь стать нашей скорбной столицей.

Вечером 14 июня 1940 года длинная вереница черных машин проехала по Каменному мосту, перевозя все власти республики. Президент Лебрен, как до него Пуанкаре, был помещен в особняке префекта на улице Виталь-Карл, бывшем дворце правителей Гиени. Особняк военного командования, совсем неподалеку, был предоставлен председателю Совета Полю Рейно и его любовнице, графине де Порт. Жорж Мандель, верный своей привычке, обосновался в здании самой префектуры, на рабочем месте.

Город был наводнен беженцами. На улицах и площадях царили столпотворение и замешательство. Мэр Адриен Марке, громогласный человек высокого роста, управлявший Бордо пятнадцать лет, делал все, что мог, чтобы удержать ситуацию под контролем.

Что касается маршала Петена, то он выбрал для проживания периферию Бордо, бульвар Вильсона, 304, большой частный особняк, владельцы которого отсутствовали.

Почему такое отдаленное положение? По причинам безопасности, как утверждает его военный секретариат? Или же чтобы держаться подальше от мест политической суеты?

Очень любопытна позиция Петена в течение этих часов, одновременно мрачных и беспокойных. Бедный президент Лебрен подавлен; он внезапно разражается слезами и поддерживает себя только стаканами анисового алкоголя. Поль Рейно встревожен и возбужден. Графиня де Порт, в блузке кремового шелка, которую не меняла уже несколько дней, отчего та приняла сомнительный оттенок, присутствует при всех его беседах, а когда он пишет, склоняется к его плечу.

Петен же спокоен и словно безразличен. Прекрасные голубые глаза, короткие, аккуратно подстриженные седые усы, свежие щеки, гладкие руки; у него слегка дрожит голос, но не из-за волнения, а от старости. Он неподвижно сидит в своем кресле.

И бульвар Вильсона становится центром активности вокруг бесстрастного старца. Телефон звонит не переставая, толпятся визитеры, принося не поддающиеся проверке новости, которые маршал спокойно выслушивает. Именно сюда беспрерывно прибывают курьеры, разносчики переданных через министерства телеграмм из войск. Отсюда же маршал дает приказ генералу Вейгану, еще находившемуся в Бриаре, эвакуировать Генеральный штаб из Виши и прибыть в Бордо в кратчайшие сроки.

Маршал ждет.

С 10 мая события теснили людей, преследовали, подавляли, пугали. Сейчас же именно люди, с их противоположными характерами и разнообразными слабостями, собирались придать форму развязке.

Множились личные инициативы. Каждый, считая, что способен отдавать приказы, барахтался в силках несчастья.

15 июня в восемь тридцать утра генерал Лафон, комендант военного округа и верный сторонник Петена, прибывает на бульвар Вильсона, 304, чтобы доложить маршалу, что Поль Рейно возымел намерение продолжить войну в Северной Африке.

— Я люблю Северную Африку и наши колонии, быть может, даже больше, чем кто бы то ни было. И знаю их важность, — отвечает маршал. — Но Франция здесь. Если мы покинем отчизну, то как и когда обретем ее вновь?

Для него три французских департамента Алжира, протектораты Тунис и Марокко — не более чем колониальные территории.

В девять часов Поль Рейно в городской ратуше беседует с адмиралом Дарланом, которого вызвал из Генерального штаба военно-морского флота в Рошфоре, и приказывает ему организовать эвакуацию девятисот тысяч человек и ста тысяч тонн снаряжения. Дарлан воздевает руки к небу. Понадобятся две сотни кораблей большого тоннажа. Где они? И где девятьсот тысяч человек?

В одиннадцать часов собирается Совет в сокращенном составе, где Петен настаивает на необходимости срочного перемирия.

Сразу же после этого настает черед появиться Вейгану, и дискуссия перерастает в ссору между председателем Совета и главнокомандующим. Рейно требует от Вейгана, чтобы тот решился на капитуляцию сухопутных войск. При слове «капитуляция» Вейган аж подпрыгивает.

— Я никогда не запятнаю таким позором наших знамен!

Он стоит прямой, сухой, нахохлившийся, как петух, и от бешенства его индейская голова словно съеживается. В свои семьдесят три года он по-прежнему не знает, кто была его мать: ему заменила ее армия. И он не выносит, когда ее бесчестят. Впрочем, армия была превосходна. Это правительство не сумело ею командовать — так что правительству и сносить поражение.

Рейно думает, что был не прав, вызвав Вейгана из Сирии. Решительно, Франции не повезло с теми, кого считали наиболее способными.

Гамелен был начальником штаба при Жоффре во время Первой мировой войны. А Вейган возглавлял штаб у Фоша. Способность передавать и исполнять приказы не означает понимания того, какие приказы надо отдавать. Недостаточно быть хорошим вторым лицом, чтобы стать первым.

В шестнадцать часов — заседание Совета министров на улице Виталь-Карл, в большом зале с деревянными панелями и зеркалами, занимающими весь простенок. Вейгана и Дарлана, присутствующих в начале заседания, просят удалиться в соседнюю комнату.

Поскольку надо заставить Вейгана сменить позицию, Рейно, оглядывается и понимает, что по-настоящему его готовы поддержать только шесть министров с Манделем во главе, который и слушать не желает о переговорах. Остальные склоняются на сторону Петена. Рейно дает понять Альберу Лебрену, что если дело обернется таким образом, то он подаст в отставку. И предпринимает новую попытку договориться с Вейганом. Тот взрывается и с шумом возвращается в зал заседаний. Президент Лебрен вынужден просить его успокоиться и снизить тон.

Вейган вновь возвращается в свой штаб, но сначала заворачивает на бульвар Вильсона, к Петену.

В восемь часов начальник гражданского секретариата Петена Рафаэль Алибер, бывший ходатай по делам, является к генералу Лафону с просьбой усилить охрану маршала. Якобы ходят слухи о заговоре: маршала могут похитить, незаконно лишить свободы. Но кто распространяет эти слухи?

Лафон выделяет двадцать хорошо вооруженных офицеров-резервистов, более дисциплинированных, чем кадровые военные, и размещает их в доме напротив резиденции Петена.

Генерал Лафон думает, что уже покончил сданным вопросом, как вдруг его вызывает в префектуру Мандель.

Мандель упрекает его за то, что он отдает приказы полиции, тогда как она в ведении министра внутренних дел. Лафон возражает, пренебрегая вежливостью, что лишь использует власть, которую ему дает осадное положение. Мандель с трудом это принимает. Во всяком случае, ему нужны национальные гвардейцы.

— Вам надо только попросить их у меня, — отвечает начальник округа.

— Мне нужно пять сотен.

— Могу дать только сто пятьдесят.

Что же рассчитывал делать бывший соратник Клемансо с пятьюстами национальными гвардейцами? Какое уклонение от выполнения долга хотел предотвратить, какое предательство нейтрализовать?

В городской ратуше Пьер Лаваль, приглашенный Адриеном Марке, наблюдал и критиковал правительство, членом которого не был. Какая глупость — отстранить его от власти, в то время как он знает лучше всех, даже как вести переговоры с неприятелем!

В тот же самый день, 15 июня, генерал де Голль, на которого Рейно возложил миссию просить британское правительство послать весь возможный транспорт, чтобы перевезти остатки нашей армии в Северную Африку, сел в Бресте на борт эскадренного миноносца «Сокол».

II 16 июня

16 июня — быть может, худший, во всяком случае, самый позорный день во всей французской истории, — стоит того, чтобы пересказать его час за часом и почти минута за минутой. Часовой механизм несчастья впечатляет.[7]

В шесть часов утра председатели обеих ассамблей Эррио и Жанне были вызваны Полем Рейно, который попросил их дать благоприятное мнение о передаче государственной власти в Северную Африку. Затем председатель Совета принял посла Великобритании сэра Дональда Кэмпбелла, которого сопровождал генерал Спирс, специалист по французским делам (фигура сомнительная и спорная). Однако Спирс был личным другом Черчилля и действовал как его неофициальный посланник.

Вот сообщение, которое они передали: английское правительство, несмотря на свои предыдущие обязательства, позволит французскому правительству осведомиться об условиях перемирия, с оговоркой, что французский флот будет предварительно направлен в британские порты.

В одиннадцать часов краткое заседание совета правительства позволило председателям нижней палаты и сената одобрить передачу власти за пределы метрополии.

Немедленно после этого открывается заседание Совета министров, где оглашен ответ президента Рузвельта на призыв о помощи, с которым Рейно обратился к нему накануне. Послание сердечное, но не содержащее никаких военных обязательств со стороны Соединенных Штатов.