Пол Теру - Старый патагонский экспресс

• Название: Старый патагонский экспресс
• Автор: Пол Теру
• Издательство: Астрель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-40447-4

«Старый патагонский экспресс» — это множество пугающих и опасных тайн двух континентов в книге Пола Теру, профессионального путешественника с мировым именем, автора сценариев к популярным фильмам «Святой Джек», «Рождественский снег», «Берег Москитов» с Гаррисоном Фордом, «Улица полумесяца», «Китайская шкатулка».

Блеск и нищета самых загадочных и легендарных стран Центральной Америки — Гондураса, Колумбии и Панамы, футбольный угар в задавленном нищетой Сальвадоре, неподвластные времени и белому человеку горные твердыни инков в Чили, скрытый под маской мецената оскал военного диктатора в Бразилии.

«Старый патагонский экспресс» — один из его нашумевших бестселлеров, завораживающее своей неподкупностью описание приключений романтика-одиночки, не побоявшегося купить билет и сесть на поезд, чтобы оказаться на краю земли.

---

Я видел стада скота, и летящих уток, и круживших совсем высоко больших черных птиц — скорее всего хищников, — но даже здесь, почти в тысяче миль от Чикаго, деревья все еще оставались голыми. На протяжении целых четырех дней пути я не увидел ни одного зеленого дерева. Я не отрывался от окна, но мимо нас мелькали лишь крылатые силуэты хищников, да ветряные мельницы, да пасущиеся лошади. Дома попадались довольно часто, но я не увидел ни одного их скопления, которое можно было назвать хотя бы поселком. Все деревья казались мертвыми, однако упрямо тянули свои ветви к небу, как позабытые кем-то вешалки вдоль берегов ручьев. Позади одиноких построек под широкой ржавой крышей, между изгородью из колючей проволоки и трактором я увидел давно ожидаемую картину: коровье кладбище. Выбеленные ветром позвонки, узловатые бедренные кости, проломленные черепа с пустыми глазницами.

Воплощенную гордость Техаса, дружелюбную, но навязчивую простоту представлял во плоти невероятно толстый мужчина в ковбойской шляпе, оказавшийся в феврале в салуне «Серебряный доллар» в Форт-Уорте. Скорее всего, это было демонстрацией стойкости: день выдался мрачным и холодным, а в баре было темно, как в могиле (единственным источником тусклого света служил аквариум, каким-то чудом затесавшийся на полке среди бутылок виски). Я заскочил туда в надежде согреться и без помех почитать местную газету. Подождав, пока мои глаз; привыкнут к темноте, я уселся возле аквариума и развернул газету. Кроме того, мне предстояло решить: оставаться ли на ночь в Форт-Уорте или через пару часов сесть на поезд до Ларедо. Свой чемодан я оставил в камере хранения на вокзале. Вид Форт-Уорта не внушил мне доверия.

Правда, мне описывали его как более дружелюбное и симпатичное место, чем Даллас, но в этот февральский полдень он казался уныло серым и продрогшим. Злобный ветер налетал из пустыни и безо всякого почтения к этой гордости Техаса швырял измазанные кетчупом упаковки от хот-догов в лица мужчинам, с трудом удерживавшим на голове свои смешные шляпы. Все публичные места были похожи двумя неприятными особенностями. Во-первых, на лицах у всех явственно читалось нечто вроде «Не обязательно быть ненормальным, чтобы здесь работать, но так вам будет легче!» А во-вторых, там висели объявления:

«Эта собственность может находиться под охраной вооруженных полицейских. Если вам прикажут остановиться — пожалуйста, выполните приказ!»

Управление полиции города Форт-Уорт

Видимо, это как раз и подтверждало дружелюбие жителей данного города, которым требовалось напоминание о том, что человек с оружием занимается делом, а не вырядился полицейским ради праздника.

Это объявление преследовало меня и в банках, и в магазинах, торговавших ковбойскими нарядами, — их оказалось немало в Форт-Уорте, специализировавшемся на двух видах развлечений: вы могли взять кредит или вырядиться в ковбойский костюм буквально на каждом углу. Такое объявление имелось и в приемной донорского центра (по пятьдесят долларов за пинту крови, и двое бомжей в ожидании, когда им вскроют вены), и в ломбарде (обещавшем обслуживание двадцать четыре часа в сутки), и в забегаловках, торговавших хот-догами. Оно красовалось также и в «Серебряном долларе», но к тому времени, как я туда попал, так успело примелькаться, что уже утратило свой гипнотизирующий эффект.

В неверном свете аквариума я прочел местную газету. Заголовки были посвящены исключительно местным проблемам. Я пролистал ее до новостей спорта. Здесь главной новостью являлся бесспорный триумф парней из юго-западных штатов на родео Фэт-Сток-шоу. Никаких упоминаний о бейсболе или футболе, или хоккее — исключительно американский эквивалент травли медведей. Но разве родео вообще можно считать спортом? Однако отчет о нем занимал всю спортивную страницу и еще добрый кусок следующей («Скачки на быках», «Клеймение скота»). Да, эти ребята явно не шутили.

— Не то, чтобы совсем отвратительно давно, — сообщил толстяк в ковбойской шляпе, составляя предложения доселе незнакомым мне способом и усиливая эффект медлительностью своей речи, как бы ставившей точку после каждого слова, — здесь парни сочиняли революцию, если не могли узнать счет на родео. Так теперь хорошо, что мы его знаем.

Но новости родео представляли собой не более чем перечень парней, получивших призы за особо удачное издевательство над быками. Я никак не могу взять в толк, почему это считается победой и награждается совершенно неприличной суммой в две тысячи долларов. Во всей статье я не нашел ни единого упоминания о технике этой неоспоримой победы — если это вообще можно было считать победой. Но даже если позабыть о варварской подоплеке этого, с позволения сказать, состязания, я впервые в жизни видел спортивную страницу, где ни одна цифра счета в соревнованиях не сопровождалась бы определенным долларовым эквивалентом.

В отчаянной надежде найти более легкое чтение я обратился к письмам в редакцию. В конце концов, если я собираюсь остаться здесь на ночь, следует познакомиться хотя бы с характером местных жителей. Первое письмо начиналось со слов: «Широко известно, что в средних школах преподают теорию эволюции в свете…» Засим следовали довольно неуклюжие попытки уличить преподавателей теории эволюции в муниципальных школах в бессовестном попирании «моральных устоев общества», явно ведущие к тому, что очень скоро в Форт-Уорте главной новостью дня вместо родео станет вторая серия Обезьяньего процесса[6]. Письмо второе: «Черт побери, верните нам Панамский канал!» Письмо третье грозило некоему Цезарю Чейвзу: «Пусть только сунется в Техас!» Насколько я понял, этот Чейвз вызвал неудовольствие читателя своими попытками организовать сезонных рабочих, пожелавших защитить свои права. Письмо кончалось так: «Профсоюзы твердо намерены разрушить нашу экономику, нагнетая атмосферу нетерпимости и провоцируя рост безработицы».

Профсоюзы, канал, Библия. Нетленные ценности Форт-Уорта. Они никогда не сойдут с первой полосы здешней газеты. Я не был силен ни в общественной морали, ни в работе профсоюзов, а потому подарил газету мистеру Толстяку и покинул «Серебряный доллар», направляясь мимо рекламных щитов («Слушайте радио „Реднек“!») обратно к вокзалу.

Мне не сразу удалось уехать отсюда, зато я познакомился с невероятно счастливым человеком. Он приехал в Форт-Уорт недавно, но шести месяцев, проведенных в городе, было достаточно, чтобы убедиться: имеющиеся здесь неограниченные возможности разнообразить свой досуг позволят мне не заметить, как пролетит время.

— Теннис, гольф, боулинг, — с восторгом перечислял он, — плавание…

— Все это можно получить и в Кливленде, — слабо сопротивлялся я.

— Но только здесь вы можете делать что угодно.

Что угодно?

И я спросил с подозрением:

— Так вы англичанин?

Да, я не ошибся, он приехал из Лондона. Он был полицейским в каких-то трущобах на юге Лондона, но ему надоели налоги, и туман над головой, и знаменитый британский сплин. Он переехал в Форт-Уорт:

— Больше всего ради детей.

В Лондоне он был нелепым бобби в дурацком шлеме, вооруженным лишь жезлом и свистком, над которым издевались все кому не лень. А ведь он всю жизнь так мечтал играть в гольф. Но полицейские в Лондоне не могут позволить себе играть в гольф. Он любил плавание. Но разве можно стать хорошим пловцом в муниципальном бассейне в Тутинге? Он едва сводил концы с концами и занимал одну из самых низкооплачиваемых ступенек на общественной лестнице. Зато в этом городе ковбоев, укротителей быков и поборников моральных устоев его южнолондонский акцент сделал его особой голубых кровей и столпом местной церковной общины.

— Я останусь здесь навсегда! — заявил он.

— Вы бы могли и здесь стать полицейским, — предположил я.

— Они и так отлично справляются, — сказал он.

Я пожелал ему удачи и, по-прежнему вынужденный следовать ковбойским маршрутом — точнее, тропой Крисхольма, унаследованной железной дорогой, — сел на поезд до Ларедо.

Глава 3. «Ацтекский орел»

В Ларедо нас встретил дождливый вечер — час не такой уж поздний, однако на улицах не было видно ни души. Респектабельный чистенький городок на самом конце железнодорожной ветки, принадлежащей «Амтраку», представлял собой геометрическую решетку из блестевших чернотой улиц и квадратов земли, настолько перепаханной, как будто здесь прошел ураган. Где-то внизу, в глубоком ущелье, молчаливо несла свои могучие воды Рио-Гранде. На том берегу уже лежала Мексика.

Повсюду на улицах светили фонари, отчего их пустота буквально резала глаз. В этом отношении Ларедо скорее был ближе к Мексике, чем к Техасу. Огни горят, предполагая жизнь, как это принято у людей. Но где же эти самые люди? На перекрестках исправно работали светофоры, чередуя команды «стойте» и «идите». Двухэтажные здания с магазинами на первом этаже сияли витринами, а в окнах одноэтажных жилых домов уютно светили люстры. Уличные фонари отражались в дождевых лужах, превращая их в загадочные провалы посреди мокрой мостовой. Вся эта иллюминация создавала какой-то призрачный эффект, как будто город вымер от чумы и светом пытается отогнать орды мародеров. На дверях магазинов висели тяжелые амбарные замки, сильные прожекторы высвечивали колокольни церквей, и не было видно ни одного бара. Словом, все это обилие света вместо впечатления тепла и привычной людской суеты подчеркивало мертвенную атмосферу заброшенности.