Мария Дмитриенко - Веласкес

• Название: Веласкес
• Автор: Мария Дмитриенко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1965

Происходил из небогатой дворянской семьи. Учился в Севилье у Ф. Эрреры-Старшего и у Ф. Пачеко (1611-17), на дочери которого Хуане Миранде, женился в 1618. В 1617 получил звание мастера. Работал в Севилье и Мадриде, куда переехал в 1623, назначенный придворным художником с исключительным правом писать портреты короля. Занимал различные должности при дворе Филиппа IV, вплоть до гофмаршала двора в 1652; в круг его служебных обязанностей, отнимавших много сил и времени, входила организация всех празднеств, приемов, убранство дворцовых покоев, а также пополнение королевских собраний произведениями искусства. Превосходя современных ему испанских художников не только творческим диапазоном, но и смелостью и новизной художественных решений, Веласкес писал картины на жанровые, мифологические, исторические, религиозные сюжеты, портреты, пейзажи. Человек высокого нравственного благородства, он был назван современниками «художником Истины».

---

Когда путники вышли в сад, вечер подстерегал их у порога. Слабо освещенные деревья бросали мягкие тени на воду и белый мрамор. Альказар принял волшебный вид. Фрески, которые днем казались выгоревшими, преобразились, ожили, везде блестела позолота. Синим сиянием вспыхивали эмали.

Взволнованный Диего крепко сжал руку Хуаны. Потрясенная всем виденным, она ответила ему пожатием. Хотелось ему взять на руки девушку, прижать к стучащему сердцу и понести через сад, сквозь нежное кружево цветущего жасмина.

Но у ворот сада их ждал экипаж, и сенья Марта ворчала, что пора возвращаться.

Дни бежали за днями, сменяя минуты вдохновения часами мучительных раздумий. Картины Диего уже нельзя было считать работами ученика. Дон Пачеко, уважавший в каждом человеке прежде всего талант, не стеснял творческой свободы молодого живописца. Стены родительского дома художника украсили картины, о которых знатоки говорили с уважением.

Донье Херониме более всего пришлась по душе простенькая по сюжету «Служанка» — девушка из народа, юное человеческое дитя. Спокойно, без позы и сентиментальности стояла она среди кухонного реквизита. Из-под белого чепца немного пугливо смотрели на мир внимательные глаза. Правая рука девушки, ища поддержки, задержалась на краю стола, левая повисла на ушке кувшина. Служанка находилась среди вещей, которыми пользовалась ежедневно.

Было у Веласкеса еще несколько бодегонес на «кухонные темы», как шутливо называл их дон Пачеко: «Старая кухарка», «Старая женщина, приготовляющая яичницу». Самому маэстро больше нравилась последняя. Ему казалось, что в ней полнее, чем в других, ранних, произведениях, он раскрыл индивидуальные характеры своих героев, впрочем и тут еще можно было желать лучшего.

Серьезно лицо у старой женщины, готовящей яичницу. Печальные складки лица, тени в морщинах под глазами, возле подбородка — свидетельство нелегко прожитой жизни. Женщина, кажется, говорит что-то мальчику, принесшему в прозрачной бутыли вино.

Если для дона Пачеко эти полотна, равно как и «Два юноши за едой», и «Молодая женщина», и «Музыкант», всего лишь ступеньки в творчестве Веласкеса, потомки увидят в них и иное — появление в изобразительном искусстве своеобразной трактовки сюжетов на тему бодегонес. Хотя Веласкес-художник только становился на самостоятельный путь, он уже стремился расширить рамки своей живописи собственным представлением о жизни, о правде живописи. Туда, где раньше царило безраздельно идеальное, входило простое, обыденное, типичное.

Учителя в ученике в ту пору радовало больше другое. Диего начал поговаривать о картине о «непорочном зачатии» и уже сделал первые наброски. Кроме того, внимательно присмотревшись к последним полотнам молодого художника, Пачеко отметил прекрасные натюрморты, в которых художник словно любуется четкими формами предметов, выписывая их точные силуэты.

Тем временем шел 1617 год. Многие перемены нес он Диего. В один из дней марта, когда земля, просыпаясь, протягивала солнцу первые весенние цветы, дон Пачеко позвал Диего в свой кабинет.

— Я хочу сообщить тебе, мой друг, — сказал он, — что мне уже нечему учить тебя. На протяжении пяти лет мой дом был для тебя родным. Теперь у орленка выросли крылья. Тебе надлежит получить звание маэстро.

14 марта 1617 года художнику Диего Родригес де Сильва-и-Веласкес был выдан документ, давший ему право «писать для храмов и общественных мест, а также иметь учеников». Молодой маэстро, получив звание maestro en el arte — мастера искусства, — был принят в корпорацию художников Севильи — гильдию святого Луки.

Год пролетел незаметно. Художник устроил свою собственную мастерскую и работал от зари до зари. Только иногда, отложив в сторону кисти, он предавался мечтам.

Прошло пять лет с тех пор, как он впервые увидел Хуану де Миранду, маленькую «королеву», так поразившую когда-то его воображение. Прелестная девочка теперь превратилась в очаровательную девушку.

Сначала их дружба походила на дружбу тысяч других мальчиков и девочек. Он рисовал для нее то вздыбленного Буцефала[15], то почти летящего Бабьека[16] с пригнувшимся к гриве всадником. Хуана очень любила животных, особенно лошадей. Иногда они, усевшись в прохладной тени патио, читали о Лассарильо из Тормеса, хохотали до слез над новеллами дона Сервантеса. Зимними вечерами, когда донья Мария и служанки садились за рукоделие, Диего рассказывал им сказки. С широко раскрытыми глазами слушала Хуана о приключениях храброго великана Фьерабраса[17], о кознях и проделках Перико, чье имя заставляло содрогаться тех, у кого нечиста совесть.

Обычно в часы, когда семья и ученики дона Пачеко собирались в большой гостиной послушать очередные главы из его книги, Диего рисовал. Его грифель быстро бегал по листку. Но все чаще, когда он отводил руку, из затейливой рамки выглядывали красивые головки. Все они были похожи одна на другую, и это давало повод Алонсо Кано подтрунивать над Диего. Раздосадованный, тот рвал рисунки, но через некоторое время упрямый грифель вновь чертил женский профиль.

Кончилось детство Диего. Юность принесла любовь. Наступила прекрасная пора, когда каждое слово, сказанное любимой, звучит песней, жесты и взгляды приобретают особую значимость, а сердце всегда открыто навстречу добру. Если бы мог, Диего для своей избранницы собрал бы все цветы мира и уложил ковром у ее ног. Пока же ранним утром он бегал за ними на соко — старый арабский рынок.

Там на площади никогда не было так шумно, как на обычном базаре. Великолепие нежного товара заставляло замолкнуть даже очень говорливых.

Продавцы цветов привозили свою драгоценную поклажу иногда за десятки километров. На рассвете их ослики, запряженные в тележки, чинно шествовали улицами города, оставляя за собою нежный аромат гор.

Диего медленно шел вдоль цветочных рядов. Чисто белые лилии прихорашивались, словно девушки в бальных нарядах. В густой свежей зелени кокетливо прятались фиалки, выдавая себя лишь запахом. Стройные маргаритки гордо держали на тонких шейках свои золотые головки-пуговки. Пламенели шапочки гвоздик. И над всем этим благоухающим морем гордо царствовали магнолии, окаймлявшие весь базар живой изгородью из лакированных листьев.

Больше всего на возках было роз, лилий и гвоздик. Севилью недаром звали городом роз, хотя сердце севильянцев принадлежало махровой гвоздике.

Диего сам подбирал букет, живо представляя себе, как сегодня за завтраком в волосах Хуаны де Миранды будет алеть роза, которую она закалывала по обычаю испанок. Диего уже сказал ей о своей любви, и девушка приняла ее. Теперь, получив звание маэстро и возможность содержать семью, он решил, наконец, просить дона Франсиско и донью Марию дать согласие на брак с их дочерью.

В понедельник 23 апреля 1618 года в севильской церкви Сан-Мигель состоялось венчание маэстро Диего Родригес де Сильва-и-Веласкес с единственной дочерью дона Франсиско Пачеко и доньи Марии де Парамо.

Когда священник вложил в руку жениха руку невесты, Диего ощутил с радостью, как доверчиво успокоилась она в его ладони. Оба были очень взволнованы и не слышали, как священник сказал последнее аминь, как свидетели свадьбы дон Хуан Перес Пачеко — брат отца невесты, его жена, доктор Акоста, отец Павон и их большой друг Франсиско де Риоха называли свои имена и звания бакалавру Андресу, чтобы тот занес их в книгу свидетелей.

А на улице молодую чету ждало солнце. Юный маэстро огляделся вокруг. Его взгляд охватил синие небеса, чернеющие вдали вершины Сьерра-Морены. Диего готов был обнять весь мир. Это был самый счастливый день для Диего и Хуаны.

Счастливым он был и для Испании — в этот солнечный день в Севилье в старой церкви Магдалены был крещен именем Эстебан мальчик, сын четы Мурильо, который в будущем тоже станет великим художником, гордостью своей страны.

Вечером дон Франсиско, уставший от событий дня, открыл свою рукопись и сделал очередную запись: «Диего де Сильва Веласкес занимает [с полным основанием] третье место [в живописи]; после пяти лет обучения и образования я отдал за него замуж свою дочь, побуждаемый его добродетелью, чистотой и другими хорошими качествами, а также в надежде на его природный и великий гений. И поскольку быть учителем — значит больше, чем быть тестем, да не будет позволено кому бы то ни было присваивать эту славу».

Год поспешно листал свой календарь. В зависимости от времени года меняла свои наряды Севилья. Робкую зелень весны она сменила на яркие краски лета. Изнывая от солнца, она пряталась в серебристой дымке, тысячью горячих босоногих тропинок сбегала к желтоватым водам Гвадалквивира. Он, унося в мир рассказы о красавице Севилье, извилистый и могучий, мчался под дугами мостов. Проходил месяц, и она набрасывала новое платье из золотой листвы, украшала себя жемчугом маслин и яхонтами винограда. Вечерами некогда царственная столица все чаще стала закутываться в плащ из тумана, вздыхала и вслушивалась в перезвоны гитар, в четкую дробь кастаньет или подпевала задумчиво серранилье[18].