Н. Келби - Белые трюфели зимой

• Название: Белые трюфели зимой
• Автор: Н. Келби
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-59461-0

Огюст Эскофье был истинным французом, поэтому он превратил кухню в мастерскую художника, вдохнул в поварское дело поэзию и страсть. «Совершенство вкуса» — вот та вершина, которую он смог покорить, точно алхимик, смешивая ингредиенты, пробуя самые неожиданные сочетания продуктов.

Внешне далеко не мужественный, весьма субтильный, даже хрупкий, он покорял женские сердца страстностью, романтикой, умением увидеть необычное в самых обычных вещах.

Его любовницей была сама Сара Бернар, но сердце его разрывалось между чувством к этой великой актрисе и к своей жене, Дельфине. Они прожили в разлуке долгие десять лет, но под конец жизни Эскофье все же вернулся к ней и умер почти сразу после ее смерти.

Простила ли его Дельфина? Наверное, да. Ведь не зря в последние свои дни она велела принести много помидоров — чтобы чувствовать запах этого овоща, который они с Огюстом когда-то назвали яблоком любви…

---

Каждая кастрюля и сковорода, каждая банка консервов, каждая ложка и тарелка — все это было частью жизненной истории Эскофье. И все это теперь попросту собирало пыль.

Но что еще хуже, минувшим августом благодаря какому-то маленькому чуду помидоры уродились в невероятном изобилии, и мадам Эскофье велела Сабине притащить на кухню столько помидоров, сколько она сможет найти.

— Рвите помидоры на огороде. Покупайте. Крадите. Мне все равно, — сказала она. — Мы должны прямо-таки купаться в помидорах.

И они купались. На кухне были собраны помидоры всех оттенков и размеров — и розовые, толстокожие и приземистые; и красные, продолговатые, с тонкой и блестящей, как дешевый лак, кожицей. Ящики с помидорами стояли и на полу в кухне, и в коридоре, и у выхода на черную лестницу. Мелкие, жемчужной формы, или крупные, в форме груши, недозрелые или перезрелые, помидоры портились и истекали кровавым соком на белой мраморной столешнице кухонного стола, возле которого Сабина торчала часами, сдирая с проклятых овощей кожицу и недобрым словом поминая своих нынешних эксцентричных хозяев.

— Для чего вам столько помидоров?

— Для сочинения историй, — отвечала Дельфина.

— Сумасшедшие! — бурчала себе под нос Сабина.

Сабина успела проработать в семействе Эскофье всего неделю, но почти сразу же после ее появления дети стали высказывать Дельфине свои опасения. И она, безусловно, понимала их беспокойство. Сабина была весьма дерзкой девчонкой с рыжими волосами, упрямым взглядом и ярко выраженной хромотой, которая, как полагала Дельфина, и послужила причиной того, что отец Сабины чуть ли не силой заставил дочь служить у чужих людей. Он явно считал, что никто не возьмет замуж девицу с таким серьезным физическим недостатком, какой бы красавицей она ни была, — а Сабина действительно была настоящей красавицей, — и она так и будет всю жизнь переходить от одного хозяина к другому, из одной кухни в другую.

— Моя дочь принадлежит вам, — сказал он Дельфине, — до тех пор, пока сможет быть вам полезна. А в качестве ответной услуги месье Эскофье, возможно, окажет мне любезность и осмотрит мое хозяйство? А может, и советами своими поделится? Или деньжат подкинет? Мы могли бы отлично поработать с ним вместе, как он когда-то работал с месье Ритцем. Я ведь собираюсь открыть на курорте новое кафе, как только события примут иной оборот. Вы, может быть, слышали?

Она слышала. Все в Монте-Карло слышали об этом чудаке из Парижа. У него не было здесь ни связей, ни знакомых. «Как только события примут иной оборот» — это же просто смешно! Великая депрессия, охватившая Америку, накрыла своей тенью и все прочие страны мира, даже Монако. И богачи не были уже столь великолепно богаты. Они, правда, по-прежнему приезжали из Нью-Йорка в Париж, в Лондон, в Канны, в Голливуд, в Монте-Карло, в Биарриц, в Женеву — но потом возвращались обратно. Они по-прежнему пили перед завтраком пунш с молоком и бренди, а перед ланчем и обедом — мартини; они по-прежнему во время любой трапезы заказывали шампанское. Они по-прежнему с восторгом воспринимали автомобильные гонки на большой приз «Клуба Монако»; по-прежнему ставили целое состояние на алжирцев, французов и американцев на «Бугатти», «Феррари» или на любом другом авто, окрашенном в зеленые цвета английских состязаний в скорости. И все же прежний энтузиазм погас. Все разговоры были только о войне.

«Как только события примут иной оборот». Да он просто дурак! Война уже просачивалась в каждый дом, в каждую душу, в каждый сон.

В былые времена Дельфина наверняка отказалась бы от подобного предложения. Силой заставить дочь служить чужим людям? Это полностью противоречило всем ее убеждениям! И все же она взяла Сабину в свой дом. Она ощущала некое родство с этой девушкой. В конце концов, и ее, Дельфины, собственный отец некогда обошелся с нею аналогичным образом, сочтя ее непригодной для замужества. Впрочем, истинный смысл того, почему отец так поступил с Сабиной, был куда сложнее.

Эта девушка имела безусловное сходство с актрисой Сарой Бернар.

— Скажи-ка мне еще раз, как тебя зовут?

Даже в голосе Сабины звучали те же серебристые нотки, похожие на звуки флейты, которыми так славилась Сара Бернар. На мгновение Дельфина решила, что ей все это просто кажется, что морфин, к которому она давно уже была вынуждена прибегать, все-таки исказил ее восприятие. Она пришла в страшное возбуждение. Сара давным-давно умерла, уже лет тринадцать прошло, а то и больше, и все же вот она, стоит перед нею, как живая! А может, все-таки ей, Дельфине, это кажется? И вместе с возникшим перед нею призраком молодой Сары вновь пробудилась та старая боль, та старая ревность. Но ревность и боль, как ни странно, принесли ей некое успокоение. Когда Дельфина видела перед собой эту девушку, так сильно похожую на Сару, такую молодую и цветущую, такую живую и дерзкую, ей начинало казаться, что и сами они, Дельфина и Эскофье, вновь стали молодыми. И потом, Сара Бернар, разумеется, была Сарой Бернар.

И Дельфина ничего не смогла с собой поделать; она приняла Сабину в свой дом, испытывая к этой девушке какую-то странную нежность.

К сожалению, как повариха Сабина никуда не годилась. Ей буквально все приходилось объяснять по сто раз, и если бы Дельфина не была прикована к инвалидному креслу, она бы, наверное, предпочла готовить сама. Однако ни ее невестка Рита, вдова Даниэля, ни все ее многочисленные племянницы, пасшиеся у них в доме, не умели толком даже курицу поджарить. А ее родная дочь Жермена была слишком скромна и на кухне Эскофье не осмеливалась даже ложку в руки взять. Правда, Жанна, жена ее второго сына Поля, готовить умела, но ей было интересно только возиться с зимними заготовками; она обожала делать впрок разные варенья, маринады и прочие припасы, но делала это лишь в компании самого Эскофье. И потом, Поль с Жанной жили в Париже, неподалеку от площади Звезды, и приезжали только в тех случаях, если Дельфине или Эскофье становилось хуже.

Таким образом, повар в доме был просто необходим, но вместо повара они получили Сабину.

И теперь эта девица творила с помидорами нечто ужасное. Дельфина просто терпение теряла.

— Ты же знаешь, что, если опустить помидоры в горячую воду, кожица потрескается, и ее гораздо легче будет счистить. Да она попросту сама слезет.

— Знаю.

— Так почему же ты этого не делаешь?!

— От горячей воды на кухне еще жарче становится.

— Но ведь ты повреждаешь мякоть!

— А от кухонного жара у меня голова кружится!

«Бесполезно!» — Сабина пнула носком туфли ящик с помидорами.

— Как вы можете сочинять истории с помощью томатного соуса? В этом же нет ни капли смысла.

В общем, с этой Сабиной требовалось немалое терпение.

Дельфина хотела объяснить ей, что сочинение историй требует участия и сердца, и ума, и вкуса; только с помощью всего этого самое простое кушанье можно превратить в поистине роскошное блюдо. И хорошо рассказанная история, правдива она или нет, способна напомнить любому: мир — это некое волшебное место, в котором и ты, безусловно, можешь запросто очутиться, если уплатишь определенную цену. Ведь всякое волшебство непременно имеет свою цену; и порой эта цена — любовь. Но Сабина вытерла помидорный сок со щеки и заявила:

— Детей историями не накормишь!

И это была сущая правда. Дельфина понимала: в доме слишком много голодных ртов и слишком мало денег. Эскофье был знаменит, но совершенно разорен. Он потерял все, что сумел заработать за свою жизнь. Его пенсия была просто смешной: доллар в день. Мировая война сожрала и те немалые средства, которые он вложил в российские проекты; их дом был заложен-перезаложен, а новая книга Эскофье «Ma Cuisine», «Моя кухня», совсем не пользовалась спросом. Ну и ладно, это уже не имело значения. Все заготовки, сделанные нынешним летом, как теперь и все эти помидоры, были для него. Это был последний дар Дельфины.

И ей очень хотелось сказать Сабине: «Знаешь, история и то, как ты ее рассказываешь, — это и есть сама жизнь».

Но она сказала всего лишь:

— Сабина, пора звать месье Эскофье.

И горе-повариха, недовольно надув губы и сильно хромая, поплыла прочь, точно океанский лайнер в открытом море.

А через некоторое время на кухню спустился Эскофье. У него побаливало сердце; точнее, давало о себе знать. И руки сильно тряслись. И походка порой становилась какой-то странной — он словно скользил по полу, слегка приволакивая ногу; Дельфине было тяжело смотреть на все это.

— Девочка сказала, что теперь мы перешли к консервированию томатов? — спросил Эскофье и решительно вошел в кухню. Одет он был как всегда и полностью готов к приходу любых гостей. Его черный фрак — все тот же, времен Луи-Филиппа — несколько залоснился от старости, и галстук несколько выцвел, и рубашка совсем истончилась, и манжеты обтрепались.