Светлана Багдерина - Не будите Гаурдака

• Название: Не будите Гаурдака
• Автор: Светлана Багдерина
• Издательство: Журнал «Самиздат»
• Жанр: Фэнтези

Еженедельный прием населения Лукоморья по личным вопросам подходил к концу, когда в зал аудиенций уверенно спотыкающейся поступью вошел тот, кого царь Василий ждал и хотел увидеть меньше всего. На следующий день царский дворец был поднят по тревоге: ночью, а может, вечером, хотя, не исключено, что и днем, нелогично, таинственно и внезапно пропал младший брат царя, Иванушка. Красна душа-девица царевна Серафима, супруга потерявшегося Ивана, и Масдай, старый ворчливый ковер-самолет, стряхнув назойливых придворных и нафталин, срочно вылетают на поиски. Предстоит ли им спасти Белый Свет, или снова стать посмешищем Пяти Родов — наследников Выживших, изгнавших тысячу лет назад полубога-полудемона Гаурдака из их мира?

---

По отхлынувшей с лица девушки краске и рваному испуганному вздоху все поняли, что на этот раз стрела вопроса угодила точно в цель.

Дальше отпираться было бессмысленно.

Яфья уронила голову, уткнулась в ладошки, и ее длинные черные спутанные волосы цвета полуночного шелка занавесили от пытливых, соболезнующих и просто любопытных взглядов изменившееся миловидное личико, на котором за мировое господство боролись две равновеликие силы — страх и стыд.

— Ну, давай, давай, Яфа, рассказывай. Хуже не будет.

— Я… не могу… я… не должна была… я… это… преступление… наверное… он узнал… и за это… за это…

— Ну же, ну же, ну, деточка, — мягкая теплая длань Селима легла безудержно дрожащей наложнице на плечо, и тут тщательно возводимую уже несколько минут дамбу слез прорвало.

Жалостно всхлипнув, Яфья бросилась на грудь старого стражника, уткнулась лицом в жесткую, пропахшую потом и специями рубаху и заревела, горько и безутешно, как маленькая девочка, какой, по сущности, она и была: пятнадцать лет — разве это возраст?..

История, рассказанная Яфьей, была стара, как пра-пра-прадед пра-пра-прадеда Селима и проста, как его же тюбетейка.

Великий визирь Гаран-эфенди купил Яфью у ее семьи — кочевников-бедуинов, и подарил калифу на именины с полгода назад. Калиф визиря поблагодарил, погладил девочку по головке, сказал пышный как его именинный торт комплимент, и… забыл. Со дня дарения прошел месяц, другой, третий, четвертый… Калиф приходил в гарем почти каждый день, выбирал себе подругу на ночь, но мимо Яфьи его глаза каждый раз проскальзывали, как будто она превратилась в невидимку. Яфья ревела по ночам в подушку, днем красилась, румянилась, делала умопомрачительные прически, покупала у приходящих из города торговок самые откровенные и вызывающие наряды, тратя за раз все отпущенные ей на неделю деньги, но ничего не шло впрок. Девушки постарше стали над неудачливой новенькой ехидненько подхихикивать — сначала за ее спиной, а на пятый месяц уже и прямо в лицо. Бедняжка уже подумывала, а не покончить ли ей с ее ужасным положением одним глубоким и долгим нырком в бассейн, или иным нетрудоемким, но эффективным способом, но тут подвернулся один невероятный по своевременности шанс, отказываться от которого было бы глупо.

А соглашаться — преступно.

Скрипя зубами и страдая от насмешек и растущего не по дням а по часам комплекса неполноценности, девочка прорвалась еще через месяц издевок, шпилек и ночных страданий…

А потом сдалась.

Среди коммерсантш, допускаемых в гарем его сиятельного величества, была одна старуха — торговка благовониями и притираниями. Новая наложница — а вернее, ее бедственное положение — сразу бросилось Муфиде-апе в наметанные острые глаза, и через несколько месяцев наблюдений за развитием ситуации она предложила Яфье — тайно и на ушко, естественно — верное средство от калифского равнодушия.

Волшебный горшочек.

Всё, что требовалось от девушки — это ночью, когда все лягут спать, выставить горшок за пределы комнаты, отвинтить крышку и быстро удалиться в свои апартаменты. Утром, сразу после восхода солнца, горшок надо было закрывать и забирать. Через несколько таких ночей, самое позднее — через неделю-другую, гарантировала убедительная Муфида, калиф будет выбирать каждую ночь ее, и только ее. И пусть все, кто был так скор на колкость и унижение, позеленеют и облысеют от зависти.

Последний аргумент оказался для обойденной добрым вниманием наложницы решающим, и она, не сомневаясь больше и не раздумывая, купила способный решить одним махом крышки все ее проблемы дивный сосуд, выложив за него стоимость десяти новых шелковых платьев.

Ночь за ночью загоревшаяся новой надеждой Яфья прилежно делала всё, как научила ее старуха…

И однажды ее мечта сбылась.

Несколько дней назад, утром, едва солнце притронулось к краю неба на востоке, портьера, отделяющая комнату Яфьи от общего зала, отодвинулась, и она увидела, что на пороге стоит ни кто иной, как сам калиф Ахмет Гийядин Амн-аль-Хасс.

Собирающаяся потихоньку выйти и забрать горшочек наложница радостно вскрикнула при виде чудесного воплощения своей мечты, протянула к нему руки со словами любви и преданности… и тут произошло то, что ей не могло присниться и в самом страшном сне.

Ахмет одарил ее обжигающим злобным взглядом и, не говоря ни единого слова, развернулся и кинулся прочь.

Без чувств повалилась она на пол, а когда пришла в себя и вышла, чтобы забрать горшок, то не нашла его.

— Н-нда… — задумчиво протянула Серафима, дослушав рассказ наложницы до конца. — Присуха. Насилие над личностью. И даже не из любви — из каприза… Статьи не знаю, но бить за такое всем гаремом можно долго и со вкусом.

Девочка понурила голову, словно выслушав обвинительный приговор, и еле заметно кивнула, словно расписываясь: «Ознакомлена. Претензий и наследников не имею».

— Я виновата… мне очень… очень жаль… я не хотела… целый месяц… я правду говорю… честное слово… — на собравшихся вдруг глянули ее блестящие от заново собирающегося озера слез глаза, а с дрожащих губ посыпались, сталкиваясь и рассыпаясь, сбивчивые, отчаянные слова. — Но… Я бы никогда на такое не решилась… я правду говорю… Но они… они… Они злые… завистливые… жестокие… Они смеялись… говорили… они такое говорили про меня… гадости… я должна была доказать… но как… я не знала… я… я была готова их побить… всех…

— Ну, и надо было, — уже чуть мягче повела плечами Сенька и вздохнула. — Ну, да что теперь говорить…

— К нашему делу это всё равно отношения не имеет, — галантно поддержал готовую снова вот-вот разреветься девочку Кириан.

— Но всё равно, убивать за это — преступление, даже для калифа! — подал из своего угла возмущенный голос Абуджалиль. — Если Яфья не угодила ему, разгневала — то он мог бы изгнать ее, продать, передарить… достойному человеку… Кхм. Но подсылать среди ночи ассасина!..

— Тем более что приворот не сработал, — поддержал разумным доводом страстную речь юного вольнодумца Селим.

— А интересно, — всерьез задумалась царевна, — если приворот не сработал, то как Ахмет оказался в такой непартикулярный час в гареме? Да еще и у Яфьи? Он часто приходил к вам по утрам, Яфья?

Девушка старательно замотала головой.

— Нет. Никогда не приходил.

— И почему он зашел именно в твою комнату?

— Не знаю…

— А, может, он заходил во все комнаты споподряд? — брюзгливо заметил, не поворачивая головы, прикованный на ночь к постельному режиму чародей.

— Если бы наш господин и повелитель заглянул к кому-нибудь еще, они бы такой шум подняли… — горько проговорила опальная наложница, стыдливо опустив снова подтекающие глаза. — Ведь это… такая честь…

— И та, кому бы выпало это счастье, раскудахталась бы на весь гарем, да погромче, чтобы остальные обзавидовались, ведь так? — предположила Эссельте, ласково заглядывая в бледное, осунувшееся лицо девушки.

Та молча, но энергично закивала, ободренная пониманием вопроса.

— Тогда тем более непонятно… — недоуменно поджал губы Олаф, и его честная, обгоревшая так, что впервые конопушек стало почти не видно, физиономия исказилась будто в попытке решить систему дифференциальных уравнений в уме. — Чего ему не спалось-то?!

— А-а, так это-то как раз понятно, — махнул над столом рукой Селим, то ли отгоняя от крошек пирога муху, то ли изображая, до какой высокой степени ему это понятно. — Его сиятельное величество в последние дни до того, как кончилось это безобразие, взялся ходить с патрулями по всей территории дворца. Чтобы самолично поймать злодея, если таковой имелся во плоти. Ну, и чтобы приободрить ночные патрули, как говорил сотник Хабибулла. Дабы им не так страшно было.

— Герои… — фыркнул тихо (То есть, в здании через дорогу его слышно было не очень хорошо) Олаф.

— Я бы на тебя посмотрел, будь ты хоть в два раза выше и в три — шире, как бы ты ходил по темноте, когда такая свистопляска каждую ночь кругом творилась! — обиженно надулся стражник. — Небось, палкой из казармы бы не выгнать было!

— Так вас из казармы палкой выгоняли?! — расхохотался отряг так, что даже Иванушка заворочался во сне.

— Тихо вы, погодите! — сердито прикрикнула на распетушившихся вояк Серафима и устремила вопросительный взгляд на сулейманина. — А давно ли это… безобразие… перестало твориться?

— Да как Казима казнили, о любознательная пэри, — бросив уничижительный взор на широко ухмыляющегося конунга, куртуазно склонил голову в ее сторону Селим. — Дня… три назад?..

— Ч-четыре, — любезно подсказал Абуджалиль, нервически потирая шею.

— Долго суд шел?

— Над кем? Над ним? — поднял удивленно брови домиком Охотник. — Да нет, не особо. Около десяти минут, говорят. Он пришел к главным воротам со своими бесстыжими заявлениями, его проводили к его сиятельному величеству, а через десять минут уже предали в руки палача. Следующую же ночь дворец спал спокойно. И это доказывает вину парня как дважды два…