Светлана Багдерина - Не будите Гаурдака

• Название: Не будите Гаурдака
• Автор: Светлана Багдерина
• Издательство: Журнал «Самиздат»
• Жанр: Фэнтези

Еженедельный прием населения Лукоморья по личным вопросам подходил к концу, когда в зал аудиенций уверенно спотыкающейся поступью вошел тот, кого царь Василий ждал и хотел увидеть меньше всего. На следующий день царский дворец был поднят по тревоге: ночью, а может, вечером, хотя, не исключено, что и днем, нелогично, таинственно и внезапно пропал младший брат царя, Иванушка. Красна душа-девица царевна Серафима, супруга потерявшегося Ивана, и Масдай, старый ворчливый ковер-самолет, стряхнув назойливых придворных и нафталин, срочно вылетают на поиски. Предстоит ли им спасти Белый Свет, или снова стать посмешищем Пяти Родов — наследников Выживших, изгнавших тысячу лет назад полубога-полудемона Гаурдака из их мира?

---

— Вот, готово… — с самодовольным удовлетворением хозяин города рассмотрел получившуюся надпись и щелкнул пальцами.

Луч пропал, будто его и не было.

— А теперь… — маг повел руками, и статуэтка поднялась в воздух и бережно опустилась на руки хозяину, — …вызывай. Ибо, не знаю, как вы, но я не останусь в этом благословенном городе — да будь он проклят в столетиях — ни одной лишней минуты.

— Вызывать?..

— Вызывать кого?..

— Кэмеля, естественно, о невинные из невинных!

И тут — впервые за время их знакомства — старый волшебник рассмеялся.

— Ибо только Кэмелю — крылатому верблюду Смерти — подвластно пересекать туманы забвения между этим Светом и Тем!

— Но… на верблюде может поместиться…

— На этом верблюде может поместиться хоть весь мой город, приди мне в голову такая блажь — потащить его с собой! — расхохотался ибн Садык. — А теперь, о совершеннейший и изысканнейший из поэтов Белого Света — вперед! Потри его лоб тремя средними пальцами правой руки! Назови по имени! Прикажи явиться сюда! Мы улетаем! Сулеймания ждет нас… Ждет меня! Ибо пусть осталось всего несколько дней из отпущенного мне премудрым Сулейманом времени, но прожить их я намереваюсь как человек, а не как кадавр. А, что скажешь, ваше премудрие?

И он хитро подмигнул покрасневшему Агафону.

С тщательно, но не слишком успешно скрываемым тихим ужасом на простодушном смуглом лице, Селим оттопырил большой палец и мизинец правой руки и опасливо, будто касался спящего кооба, дотронулся до широкого шишковатого лба золотого верблюда.

— Три, три, три! — просуфлировали приглушенным, но дружным шепотом его болельщики.

— Сколько раз? — задержал руку и растерянно скосил круглые от волнения глаза на ибн Садыка стражник.

— Три, — посоветовал тот.

— Да потру я, о премудрый из наимудрейших, всенепременнейше потру, но только скажите мне, сколько…

— Раз, два, три, — снова, но теперь уже с расстановкой и наглядной демонстрацией пальцев любезно подсказал хозяин города.

— Ага, понял, — истово закивал Охотник, и точно указанные три раза провел дрожащими как осиновые веточки под грозой пальцами между флегматично полуприкрытыми глазами скульптурки.

— Вы-зы-вай! — возбужденно проскандировали друзья.

— КАК?!.. — звенящим нервическим шепотом возопил Селим.

— Сивка-бурка, вещая каурка… — очень своевременно пришло на память Серафиме.

Группа поддержки прыснула, стражник заулыбался и, скорее по наитию, нежели осмысленно, проговорил торжественно и четко:

— Приблизься к нам из чужедальних стран,
Летящий сквозь забвения туман!

Явись скорей, услышь мои мольбы,
Корабль в пустыни жизни и судьбы!

Нам покажись хоть на одно мгновенье,
Кэмель, несущий смерть и вдохновенье!..

Когда в звенящей от напряжения тишине растаял последний звук стиха, зрители с замиранием сердца затаили дыхание, и в десять пар глаз очарованно воззрились на бесстрастную статуэтку в ожидании дива.

Прошло десять секунд…

Пятнадцать…

Еще пятнадцать…

Двадцать…

Ничего не происходило.

Набранный в восхищении воздух стал тихо и постепенно выходить с понурыми разочарованными вздохами, хотя чего они ждали — люди и сами толком выразить сумели бы вряд ли.

Грома и молний?

Землетрясения?

Чудесных знамений?

Светового шоу с разноцветным дымом и искрами?

Просто молча материализовавшегося посреди комнаты экзотического четвероногого двурукого двукрылого?

Или материализовавшегося с полупоклоном и традиционным «Слушаюсь и повинуюсь»?

Или это джинны так приходят?

Или ифриты?

Или дэвы?

Или золотые рыбки?..

Впрочем, что бы это ни было, не было ничего, и бесстрастный металлический верблюд продолжал равнодушно взирать на окруживших его людей как и минуту, и десять, и тридцать минут и, не исключено, что тридцать или триста, или три тысячи лет назад.

В самые пессимистически настроенные головы стали серыми толпами закрадываться хмурые сомнения насчет верности легенды, аутентичности статуэтки, правильности методики вызова, твердости памяти и восприятия действительности особы, методику порекомендовавшей, да и вообще самого существования Кэмеля как личности.

Самые оптимистичные головы закрутились по сторонам с удвоенной энергией, выглядывая хоть какие-нибудь признаки скорого появления вызываемого или причин, вызвавших задержку.

Безрезультатно.

Через пять минут сдался даже Селим.

Старый стражник жалко обвел разочарованных друзей печальными глазами, сделал изначально обреченную на неудачу попытку ободряюще улыбнуться, но махнул рукой и убито пожал плечами.

— Ну, вот… я так и думал… Извините меня…

— Да ты-то тут при чем?.. — демонстративно не посмотрел на ибн Садыка Кириан.

— А давайте подождем еще! — жизнерадостно предложил Иванушка.

— Чего?.. — невесело вопросил Абуджалиль.

— Ужина! — фыркнул бард.

— Тебе бы, Кириан, только по…есть! — загорелись праведным возмущением глаза не прочитавшей подтекста Эссельте.

— А еще попить, ваше высочество, — ернически закивал Кириан. — И песни погорланить. А еще я домой хочу!!! Меня почти семья в Гвенте почти ждет!!!.. Но кого это тут интересует?!..

— Кириан, миленький, прости меня, не расстраивайся, пожалуйста… — спохватилась и возмутилась собственному жестокосердию и бесчувственности принцесса.

— Не расстраиваться?.. Не расстраиваться?!.. — голос поэта взлетел по лесенке нот, мимоходом пробил верхнее «си», и с новой целеустремленностью рванул дальше. — Не расстраиваться?!.. Да я не расстраиваюсь, ваше добрейшее высочество… с чего вы взяли, что я расстраиваюсь… Я не расстраиваюсь! Я на стены готов лезть, кусаться и выть!!! Подумать только!.. Так поманить, вскружить голову, наобещать с три короба — и низвергнуть в трам-тарарам… трах-тарарах… тартарары!..

— Кто тебе чего наобещал? — нахмурился Олаф.

— Не будем тыкать лютней!..

Хозяин города хотел что-то возразить или добавить, но разошедшийся бард не дал никому и слова вставить в свой горестный монолог.

— Сорок лет и три года мотался человек по Белому Свету как цветок по поверхности океана! Сорок лет с лишним никому до него дела не было, никто в душу заглянуть ему не хотел, все только погоняли-понукали, спой это, расскажи то, забацай ламца-дрица!.. Лакей от музыки! Швейцар в преддверии поэтического общежития! Баян на празднике чужой жизни! И вот когда, наконец, появилась она, чьи взоры душу томят, как жар печи — горшочек молока, вся жизнь, и без того не мед в сахаре… мед засахаренный… не сахар и не мед… то есть… валится под откос, в канаву, как рваная калоша, пропущенная через мясорубку!..

— Слушай, Кириан, не стони. Не у одного тебя дома невеста, — огрел суровым взглядом беспорядочно мечущегося по комнате миннезингера отряг.

— Мне чужих невест не надо, конунг, но и своей я отдавать никому не собираюсь!.. — бард остановился перед ним и вызывающе скрестил на груди руки. — Не собирался… то есть… Когда был жив… Киря жил, Киря жив, Киря будет жить… Подпись — Киря… На памятнике… за оградкой…

— Кириан, — скрипнул зубами и опасно подался вперед отряг. — Да заткнешься ты сегодня или нет?!?!?!

— Олаф, только не ногами, только не по лютне, я всё понял, у других людей тоже есть невесты!..

— Да!!!

— …Но от этого мне вовсе не стало хотеться остаться здесь до… до… до… Боги всемилостивые, до чего мне тут оставаться?.. А самое главное — для чего?! Тут ничего не происходит!!! Ни одной темы для шедевра! Полный застой архетипов и мыслеформ! Темпоральный запор! Экзистенциальный коллапс и ступор бытия!.. И всё из-за какого-то…

— Кириан, будь другом, помолчи, а?

— А чего опять — Кириан?! Орать на поэта всякий может, у кого голос громкий и противны… ой!.. Молчу, молчу!..

Рука конунга мягко поставила прикусившего язык менестреля на ковер и снова уцепилась за ремень.

— Ох, как хорошо сразу стало… — блаженно откинулся на подушки Агафон.

— Ты к нему несправедлив! — вспыхнула принцесса. — Кириан — натура тонкая, творческая, и у него случился… случилось… случилась… Что у тебя случилось, Кириан?

— Нервоз, — хмуро исподлобья буркнул пришедший в чувства бард. — На почве истощения. Нервного.

— Если бы я был к нему справедлив, Селя, — снова приподнялся на своем ложе чародей, — он бы уже у меня… я бы его уже… как бы это сказать… чтоб сюрприз не испортить…

— Агафон!..

— А чего Агафон? Я сегодня на голову контуженный, мне можно…

— Уважаемый ибн Садык, — обратил Абуджалиль почтительный взгляд на застывшего — неподвижно и непроницаемо — подобно одному из своих изваяний хозяина города. — Что нам делать теперь?