Мария Арбатова - Мне 40 лет

• Название: Мне 40 лет
• Автор: Мария Арбатова
• Издательство: ЗАХАРОВ ACT
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: ISBN 5-8159-0013-3

Автобиография — это не литература, а инструмент, с помощью которого можно вглядеться в события собственной жизни и принять их. Эта книга не претендует ни на что, кроме истории женщины, которой с самого детства было лень притворяться. «Фанатизм искренности я отношу не к личным заслугам, а к тому, что принадлежу к первому поколению, родившемуся без Сталина. Надеюсь, что книга эта — не только обо мне, но и о времени, эдакий стриптиз на фоне второй половины двадцатого века».

---

За Галей появилась лицейская преподавательница наших детей, назовём её Жанна, с двумя совершенно невоспитанными отпрысками. Конечно, я сама была виновата, позвонила перед отъездом, что сыновья начнут учиться не с первого, а с двадцатого сентября, а она пожаловалась, что сорвались летние планы, и её дети на всё лето в Москве. У меня было чувство вины за своё украинское имение, и я пригласила всю компанию. Старший отпрыск ежедневно и сладострастно доводил маму до публичной истерики: запершись в деревянном туалете, по ночам с фонариком читал Тору и всё время обещал уехать в Москву. Младшая днём сидела под кустом ягод, сметая их, по-моему, вместе с листьями и ветками, а вечером мучилась животом и пила таблетки. Всё, что я готовила, заранее вызывало у неё отвращение. Жанна намекала, что у девочки строжайшая диета, но вставать к плите не рвалась, словно наняла меня в кухарки.

Жанна была филфаковка второго сорта, из тех, что преподают детям не потому, что любят их или умеют с ними общаться, а потому, что не состоялись как учёные. Она бесконечно ныла, жаловалась, была всем недовольна, генерировала у окружающих чувство тоски и требовала ежесекундного утешения за то, что у неё такие чудовищные дети. Вечером, когда гости ложились, мы собирались в своей комнате на семейный совет, обсуждая, как спасти золотые дни отдыха. Выход был найден, когда заметили, что у Жанны трепетные отношения с самогоном. Выпив рюмку, она обязательно громко сообщала, что это лучшее лечение для её язвы и переставала ныть. Боже, как стало хорошо. За завтраком мы говорили о лечении язвы и наливали ей самогона… Они достали нас так, что, когда мы сажали их в машину ехать на вокзал, не могли скрыть радости и устроили на следующий день праздник освобождения.

Истории дачных визитов я рассказываю так подробно потому, что за Пастырским закрепилась дурная слава: пожив там, люди прекращали московские отношения. Считалось, что во всем виноват пастырский климат, и многие боялись приезжать в гости.

И вот, наконец, соблаговолила приехать моя литинститутская подруга испанка Лена Эрнандес. У нас был промежуточный близкий персонаж — поэт Рафаэль Левчин. Я являлась ему боевой подругой по поэтическому цеху, а в Эрнандес он был влюблён. Рафаэль принадлежал к поэтам моего поколения, лидерами которых стали Александр Ерёменко, Иван Жданов и Алексей Парщиков. Стихи писал дивные, но не имел везухи.

Мы не успевали общаться с Эрнандес в институте, хотя мне она была очень интересна. Серьёзная, возвышенная, отлично образованная литературоведка с очень пружинистой походкой. Потом я увидела её в спектакле Александра Демидова «Ромео и Джульетта», где она была занята как пластическая актриса. Потом узнала, что она работает в театре Мицкявичуса. В моём сознании это плохо совмещалось, потому что я ещё не знала, что Эрнандес универсалистка.

В перестройку на канале «2x2» крутили популярный клип с цыганским танцем. Опознав в солистке однокурсницу из Литературного института, работающую в Центральном государственном литературном архиве, я не знала, что и подумать.

— Тут по телевизору ты вроде чего-то пляшешь? — спросила я её по телефону.

— Работаю цыганкой в ансамбле «Джанг», — пояснила она.

Биография Эрнандес была тяжёлой и таинственной. Она родилась в Толедо, училась в школе при католическом монастыре, трагически потеряла отца и брата, попала в Россию с мамой в четырнадцать лет, жила в академгородках по рабочим назначениям отчима, говорила на всех европейских языках, занималась карате, всё время выходила замуж за кого-то непонятного и рожала дома.

Когда она десять лет тому назад сообщила мне, что будет рожать в ванной, я орала как резаная. Сроки подходили, я бесновалась, а она твёрдила: «В советский роддом — только под дулом пистолета».

— Слушай, у меня тут схватки начались так не ко времени, я как раз ванную оклеиваю новой плёнкой. К тому же воды как назло нет, — позвонила она. Квартира Лены была на двадцать первом этаже, и напора воды всё время не хватало.

— До меня успеешь доехать? — испуганно спросила я.

— Да ты что? Зачем я тогда ванную оклеивала?

Через несколько часов она родила замечательную девочку Варю и носилась по дому, а муж звонил дружкам по телефону, рассказывая, как «они рожали», пока не упал спать от усталости. Через два дня Лена уже ставила танцы в одном из московских театров.

Опыт ей понравился, года через два она скова забеременела и снова начала оклеивать ванную. Захожу как-то, Лена мечется между стиркой, уборкой, готовкой и телефоном и говорит: «Смотайся, пожалуйста, в загс, подай заявку с моим мужем».

— В каком смысле? — спрашиваю я.

— Я подумала, может, хватит детей вне брака рожать, выйду замуж на всякий случай. Самой мне некогда, хрена они поймут, ты или я. Волосики на щёки надвинешь побольше и скажешь, что сильно на морду поправилась. А мне тут достирать надо, ребёнок и собака негуляные.

Я поехала подавать заявку с её мужем. В машине начала листать паспорт. В паспорте были три брака и три развода, он был залит красным вином и изжёван по краям то ли собакой, то ли ребёнком. Я поняла, что с таким паспортом непременно попаду в милицию.

— Юра, — может, повернём обратно? — пугливо попросила я.

— Лена сказала подать заявку, значит, надо подать заявку, — ответил её дрессированный муж.

Слава богу, загс оказался закрытым. А Эрнандес, второй ребёнок которой скоро пойдёт в школу, до сих пор некогда выйти замуж за отца своих детей.

Итак, Эрнандес озарила Пастырское своим приездом. Поскольку у неё в жизни всё происходило вверх ногами, то она отправила мужа в машине с прицепом, загрузив его буфетом, холодильником, швейной машинкой, посудой и прочими приметами отнюдь не пастырской жизни. А сама купила целое купе, засунув туда беременную себя, Варю, собаку и домашнюю утварь, не влезшую в машину с прицепом. Муж, конечно, опоздал к её приезду на двое суток, поскольку плохо усваивал пространственно-временные обязательства. Нам Эрнандес даже не дала телеграммы, материализовавшись на такси, выгребшем все деньги, с Варей на руках, у которой была температура сорок.

Мы давно не удивлялись происходящему с ней. Например, в Москве в лифте собственного дома её пытался изнасиловать крупный господин, невзирая на беременность и Варю в коляске. Лена долго увещевала господина отказаться от своих намерений, потом аккуратно дала ему ногой в причинное место (она какое-то время преподавала карате), спустилась вниз к консьержке, попросила, чтоб лежащему в лифте мужчине вызвали «скорую», и отправилась гулять с ребёнком.

— Я старалась бить не сильно, — сказала она потом. — Но детей после этого у него точно не будет. Я думаю, это справедливо.

Так что от Эрнандес в нашей семье ждали чего угодно, а дети называли её «ниндзя». Погасив Варину температуру без помощи лекарств — а у Лены всегда были свои колдовские приёмы оздоровления — она начала искать дом. Собственно, был договор с москвичами, что купит их задрипанный дом на Паланке, но осмотр оскорбил её эстетическое чувство. А тут насела Ларисина мамаша и начала всучивать их дом. Дом был красивый и начинался от моего забора, Лариса уже многократно объясняла, что жить в нём не будет, так что всё сходилось. Эрнандес переселилась в него и начала наводить марафет с целью в октябре оформить сделку.

Прелестная хатка, превращённая старухой в грязный сарай, мгновенно засияла. Появились элегантные занавески, клетчатые скатерти, керамическая посуда, качели, гамак. Зацвёл палисадник, был вычищен колодец, в который вернулась вода, и т. д.

В доме запахло кофе и флоксами. Лена извращалась до того, что, везя Варю в коляске купаться в пруд, брала с собой плетёную соломенную корзинку с бутербродами в матерчатых салфетках и вычесанного болонистого Ноню с бантом. Учитывая стирку и мытьё посуды колодезной водой, это было не слабо. Я, не отличавшаяся отсутствием трудового темперамента, совершенно не понимала, как она успевает делать в десять раз больше меня. Просто палящее солнце, вынимающее из меня всю душу, было для неё витамином и родным естественным климатом.

Но жизнь в изысканном интерьере не ладилась. Пятилетняя Варька рыдала ночи напролёт, всё время от чего-то отмахивалась и что-то с себя стряхивала. В глазах был страх, причины которого она не могла объяснить. Старухи велели пойти к колдунье бабе Саньке на другой конец села; баба Санька налила банку воды, разбила в неё куриное яйцо, смотрела, плевала и бормотала. Потом объявила, что Варя в порядке, но дом порченый, что Лариска уже приходила к ней, жаловалась, что в доме спать невозможно, по ночам черти бегают. Мне показалось странным, что Лариса скрыла от всех поход к бабе Саньке. Я не особенно мистична, но что-то в этом было. Всегда было неприятно ходить мимо дома ночью. Эрнандес, будучи католичкой, немедленно крестила Варю в соседнем селе, взяв в крёстные певунью Ганну и Христофорыча.