Мария Арбатова - Мне 40 лет

• Название: Мне 40 лет
• Автор: Мария Арбатова
• Издательство: ЗАХАРОВ ACT
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: ISBN 5-8159-0013-3

Автобиография — это не литература, а инструмент, с помощью которого можно вглядеться в события собственной жизни и принять их. Эта книга не претендует ни на что, кроме истории женщины, которой с самого детства было лень притворяться. «Фанатизм искренности я отношу не к личным заслугам, а к тому, что принадлежу к первому поколению, родившемуся без Сталина. Надеюсь, что книга эта — не только обо мне, но и о времени, эдакий стриптиз на фоне второй половины двадцатого века».

---

Немного полегчало, но стало казаться, что находящиеся в доме потихоньку свихиваются, и, приходя к Лене на кофе, я нервно озиралась по углам. Когда однажды она ворвалась к нам в шесть утра с криком: «В Москве переворот! Вернулись коммунисты! Горбачёв убит!» — мы, естественно, решили, что жизнь в порченом доме дала обширные результаты. Глаза у неё были как у тяжёлого психиатрического пациента. Она трясла меня и требовала, чтоб я нашла в приёмнике радио «Свобода». Я с ужасом подумала, что история с Ларискиной мамашей повторяется, и кому же теперь давать телеграмму, заверенную врачом. Но тут Саша поймал радио «Свободу», мы превратились в точно таких же пациентов и начали носиться по селу. Билетов в Москву, естественно, не было. В конце августа по трассе Одесса — Москва нельзя было выехать ни с какой взяткой.

Аборигены относились к этому без всякого интереса:

— Так и надо Горбачёву-подлюке, вин нам крупу по талонам зробил! Нехай посидит, нехай сэбэ подумает!

Только когда низко над нами полетели военные вертолёты, старухи заплакали и заголосили: «До помоги!», что означало «до победы», хотя не силились понять, кого над кем. Три дня мы вжимались ушами в приёмники, тряслись, молились, спорили и ссорились. Ещё перед поездкой в Пастырское я обещала одной режиссёрше инсценировать «Капитанскую дочку» и лежала в саду под яблоней, излистывая Пушкина в клочья. А тут по киевскому радио некто Гринёв, пока ещё все украинские власти воды в рот набрали по поводу путча, вдруг говорит: я, мол, присягал президенту, ему и буду служить, а ваше, типа пугачёвское, ГКЧП в гробу видал. Просто сюр какой-то. Думаю, зачем инсценировать «Капитанскую дочку», когда она уже играется на такой сценище?

А ещё были грустные мысли. Садились, разливали горилку и обсуждали, что если гэкачеписты победят, и всех начнут сажать, как было обещано, то мы просто не вернёмся в Москву, а устроимся все в сельскую школу. Я буду преподавать литературу, Саша — музыку и пение, Эрнандес — танец и физкультуру, её муж — компьютерное дело. Вырастим новое поколение, и оно точно уже свергнет коммунистов.

Но прошло три этих ужасных дня, и мы начали праздновать победу. В селе на нас косо посматривали, поскольку не понимали, кто кому проиграл…

Едва зализали раны, нанесённые путчем, как в Пастырском случилось новое событие. Ровно через неделю Эрнандес снова влетела к нам в шесть утра с горящим взором:

— Лариса прислала в дом беременную бабу с четырьмя детьми, пьяным мужем и беременной овчаркой. Они требуют, чтоб я выметалась.

Я поняла, что соседский дом надо срочно освящать, а Эрнандес — лечить.

— Сядь, успокойся, — попросила я спросонья. — Я не поняла, кто беременный?

— Баба и овчарка. Не веришь, пойди посмотри!

Я подумала, что если разделить на три, то Лариса действительно могла прислать каких-то людей с детьми и болонкой. Но почему в дом, который уже практически отдан Лене? Пока я занималась подобной математикой, компания материализовалась во дворе именно в описанном Эрнандес составе и качестве.

Алкашного вида молодые — мужик и изо всех сил беременная баба, бледные плохо одетые недокормленные дети пионерского возраста и кривоногая, волочащая пузо по земле овчарка. Просто обличительное полотно из жизни трущоб.

— Здравствуйте, — сказала гостья. — Вам Лариса записочку прислала.

В записке было о том, что она посылает семью, у которой сложности, и просит меня оказать всяческое содействие. Писала, что понимает, что дом занят Леной, и просит как-нибудь разместить гостей.

— Какие милые ребятишки, — сказала я сквозь зубы, заметив, что дети без разрешения ташат всё, что попадается под руку, а овчарка писает на мои любимые цветы.

— Да, — сказала гостья, поглаживая живот. — Мы с мужем решили, что у нас будет детей столько, сколько бог даст.

И муж, пьяно икая, кивнул лохматой головой.

Мы посовещались, и Лена отправила компанию в домик москвичей, в котором сама собиралась жить. Как испанская интеллигентка, отнесла туда все имеющиеся продукты. Даже бегала через всю улицу с кастрюлей каши для четырёх детей, что не помешало им в этот же день обокрасть соседские сады и подвалы, а беременной овчарке загрызть пару чужих кур. Это было шоком для местных: взрослых жестоко наказывали за воровство, прецедентов детских краж до этого никогда не было, а собаки, за исключением нашего умного Поля, сидели на цепи.

Муж Эрнандес посадил беременную гостью в машину, повёз звонить Ларисе в Москву, и вроде был достигнут компромисс: новички поживут в домике москвичей, а семья Лены останется в Ларисином. К вечеру гости напились и поведали, что Лариса крутит серьёзный обмен, в который включено их жильё. И ей надо семейку где-то передержать, чтоб потом подселить к одинокой старушке, которая быстро от этого соседства загнётся, и всем будет хорошо. Мы похолодели.

А потом, видно, порченый дом сам решил включиться в игру. Утром я снова проснулась от диких криков. И, выбежав на двор, увидела двух своих ближайших подруг, выпускниц Литературного института Лену и Ларису, бьющими друг другу морды по всем правилам пастырского женского боя. Их пытался разнять муж Лены, а со своих земель уже неслись старухи, и в этой кашемале воплей и обвинений ничего нельзя было понять.

В таком кино я ещё не снималась: Лариса кричала, что Лена вышвырнула её из собственного дома и избила, а Лена кричала, что Лариса предварительно ворвалась в дом с криками «Вон!» и начала сбрасывать спящую Варьку с кровати. Зная обеих, я безусловно приняла сторону Эрнандес. Лариса последнее время занималась квартирным бизнесом, и психика её, надорванная матерью-садисткой, мужем-придурком, тяжёлым переходным возрастом дочек и сложной работой, не выдерживала. С ней происходил стандартный для новых русских адаптационный психоз, когда сил на выживание не хватает, человек перестаёт «фильтровать базар» и ему начинает казаться, что «всё можно». Такие вещи обычно проходят через несколько лет успешной работы в бизнесе, но ни Лена, ни её дочка Варя не обязаны были это глотать и усваивать организмом. Я какое-то время пыталась прощать, но это был мой частный выбор, продиктованный любовью к Ларисе и пониманием её трудной жизни.

Услышав, что она приехала выселять Эрнандес из дому, потому что передумала, и в нём будут жить целый год те, кого она прислала, потому что её больше не интересует продажа дома, а интересует удачная сделка с их жильём, я поняла, что Лариса заигралась. Моя близкая подруга начала играть в людей и деньги, а от таких вещей у меня внутри всё покрывалось толстой коркой льда.

Вытерев кровь с лица, Лариса потребовала, чтобы в двухдневный срок дом был освобождён Леной, и уехала вечерним поездом. Эрнандес, месяц мывшая и чистящая авгиевы конюшни, начала собирать манатки и переселяться в домик москвичей, который буйные адвентисты — а они заявили, что они адвентисты — успели загадить с невероятной быстротой. Они били сырые яйца на скатерть, использовали в качестве салфеток занавески, а кастрюлю, в которой Лена носила им кашу, любовно накрытую белоснежным полотенцем, использовали как детский туалет. Их агрессивная нечистоплотность не была мотивированной, просто они так осваивали любое пространство.

Эрнандес начала искать другой дом. А адвентисты начали загаживать Ларисин. Дополнительный секрет их приезда состоял в том, что в селе была сильная адвентистская община, которой они собрались сесть на шею, поскольку в Москве кормились аналогичным образом. Но город большой, а в селе ничего не скроешь. В первую же неделю старушка-адвентистка, припёршая мешок еды к калитке ларисиного дома, услышала страшные вопли. Подкралась к окошку и узрела, как беременная мамаша избивает детей чем попало. На старушку это произвело такое впечатление, что она понесла мешок обратно и сообщила своим, что это никакие не адвентисты, а просто сволочи.

Приток еды кончился. Многодетный папаша, напившись, лежал в луже возле магазина. Беременная мамаша рвала и метала. Дети уже украли, что могли, а привязанная овчарка выла на луну и солнце. «Адвентисты» объявили всем, что Лариса их обманула, что в доме оказалось во много раз меньше комнат и постелей, чем было обещано в Москве, что хохлы злые, климат ужасный, и вернулись в столицу. С Ларисой мы больше не встречались. Я очень люблю её, но боюсь, что та Лариса, которую я люблю, осталась в прошлом, потому что слишком дорого заплатила за свою финансовую успешность.

Короче, село уже давно перестало обсуждать латиноамериканские сериалы, поскольку московские дачники затмевали их сложностью интриг.

Глава 24 ПЕРЕСТРОЕЧНАЯ МОЗАИКА

Я активно участвовала в войнах молодых литераторов с Союзом писателей, и Владислав Листьев предложил дать интервью «Взгляду» о том, что молодые думают о мохнатых и махровых, всё захвативших в литературе. Я была чрезвычайно горда, привела друзей, и мы долго распинались перед камерами, поливая правление СП. В тот день, когда программа «Взгляд» с моими текстами должна была выйти в эфир, на улице подвалил псих с фотоаппаратом.