Виталий Дымов - Мордюкова, которой безоглядно веришь

• Название: Мордюкова, которой безоглядно веришь
• Автор: Виталий Дымов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-58395-9

Редакционным советом британской энциклопедии «Кто есть кто» Нонна Мордюкова была признана одной из десяти самых выдающихся актрис ХХ века. Она снялась в 62 фильмах, ее героини самобытны, образы яркие, нестандартные и навсегда запоминающиеся. Спутать Нонну Мордюкову с кем-либо еще просто невозможно. Несмотря на безумную популярность, в биографии актрисы есть много «темных пятен», а официальные данные о ней зачастую расходятся с тем, что Мордюкова рассказывала о себе сама. Такой она была в жизни: немного странной, нелогичной и непредсказуемой; иногда слишком простой, иногда — слишком сложной. Но всегда — исключительно талантливой и до слез душевной…

---

Семья жила бедно, хотя в трудолюбии и упорстве никому из Мордюковых отказать было нельзя. Взрослые выбивались из сил, стремясь свести концы с концами и хоть немного улучшить своё материальное положение, но сил и времени на все работы не хватало. Неизбежно приходилось привлекать к работе детей. Но Нонна от работы никогда и не отлынивала. Ведь к матери она относилась с любовью, порой даже плакала от жалости к её нелёгкой доле. И порученные дела выполняла безо всяких отговорок. Другое дело, что детский возраст всё же брал порой своё: так хотелось искупнуться в реке, сбегать в ближайший лес, поиграть со сверстниками, что Нонна иногда могла сделать вид, будто не слышала маминого зова о помощи.

А семья между тем становилась всё больше. Один за другим у Нонны рождались братья и сёстры. Маленькие, ничего ещё не умеющие и ничего не знающие в этой жизни, но настоятельно требующие к себе внимания и заботы. Получалось так, что нянчить малышей, носить их на руках, убаюкивать, носы вытирать приходилось, прежде всего, самой старшей из детей сестре. А наносить топлива для растопки печки (на Кубани таким топливом служили чаще не дрова, а хворост), а притащить кукурузы для рассыпчатой мамалыги?.. По мере роста и прибавления силёнок Ноне пришлось заниматься всё более непростыми видами работ — вплоть до выходов в поле и ухода за скотом. А сколько тяжеленных вёдер с водой пришлось перетаскать, разве кто-нибудь сосчитает? Но работа в те времена воспринималась детьми из бедных крестьянских семей как неизбежность. Родился, получил имя и место жительства — так будь любезен, работай, помогай взрослым. Таков был жизненный уклад многих поколений, и изменить его при всём желании было невозможно.

Между тем Ирина Петровна была не слишком расположена к похвалам своей старшей дочери и прочим «сантиментам». И не по причине чрезмерной строгости или жестокости. Просто жизненные условия, суровая борьба за выживание не располагали к излишней мягкости. Материнская любовь и забота доставались маленьким на тот момент детям, а на старших возлагалась в первую очередь ответственность. Отголосок детской обиды слышится в воспоминаниях Нонны Викторовны, когда упоминает она, как мать ругала её за надкушенный пряник (лакомство, скорее всего, берегли к какому-то праздничному событию либо хотели побаловать им меньших детей). Даже «кобылой здоровой» обозвала Нонну. А когда та попыталась оправдаться, что не имеет никакого касательства к надкушенному прянику, то была сражена убойным аргументом: как же не ты, когда на нём следы твоих зубов остались?

А однажды посмотрела Нонна на свои ещё детские руки и увидела, что они уже напоминают во многом материнские, — такие же натруженные, утратившие данную природой красоту. И только вздохнула девочка, понимая, что не переломишь жизненные обстоятельства, не избежишь тяжёлой, но необходимой работы.

А как хотелось ей носить не перешитую-перелицованную одежду, где и размер-то далеко не всегда подходил, а что-то более красивое! В своих воспоминаниях Нонна Викторовна упомянула, как девятилетней девочкой зашла вместе с матерью в сельпо. Вообще-то детям там делать было нечего — денег на какие-либо невиданные лакомства им всё равно не давали. Да и не было в магазине этих самых конфет. На прилавке красовалась разве что сладкая патока, которой и угощали родители детей по редким праздникам, а в будни обычно — оставшимися после работы в поле кусками хлеба «от зайчика»… Но на сей раз Нонна увязалась за матерью, которая в этот день была в хорошем настроении. Накануне из города ей привезли шифоньерку, о которой давно мечталось. Простенькая, но городская мебель заметно украсила хату. Отчим поставил шифоньерку в красном углу (икон в своём доме коммунисты Мордюковы, понятное дело, не держали), Ирина Петровна постелила рядом домотканую дорожку — и обстановка хаты преобразилась, повеселела. (Добавим, кстати, что Мордюкова-старшая всегда охотно перенимала приметы городского быта: стриглась коротко, духами пользовалась, завела симпатичное кожаное пальто — атрибут тогдашних советских активисток.)

А в сельпо Нонна узрела вдруг подлинное чудо — матросский костюмчик для девочки. Столько лет прошло с тех пор, а навсегда запомнились и кашемировая материя, а причудливое сочетание белой, синей и красной расцветок, и кофточка, украшенная флотским воротником. Кажется, даже в темноте светился этот неописуемой красоты наряд!

Не день и не два ходила девочка за матерью и канючила, чтобы та купила ей матроску. Бегала ежедневно в сельпо, чтобы посмотреть, не забрал ли кто-нибудь это чудо. Но матроска по-прежнему красовалась на своём месте… Наивной девчонке подумалось даже: не для красоты ли её тут повесили? А может, это образец для тех, кто хочет научиться шить?

И всё-таки юной героине автобиографического рассказа повезло обрести обновку. К матери в колхоз приехало начальство, и в степи нужно было показать для гостей небольшой концерт, где собиралась петь и сама Ирина Петровна, а старшую дочку попросила закончить выступление тоже песней. Вот тут-то Нонна и сумела поставить своё условие. Посокрушалась мама из-за цены матроски (не на взрослую женщину ведь платье), но затем тоже прониклась красотой этого наряда. Захотелось сделать дочери что-то приятное. И перед концертом Нонна покрасовалась перед сельчанами на улице и во дворах, охотно демонстрируя обновку…

Несмотря на все тяжести тогдашней сельской жизни и материнскую суровость, актриса вспоминает о маме с любовью. Между матерью и старшей дочерью словно существовала какая-то не всегда осязаемая, но от этого не менее прочная душевная связь. Может, кто-то из младших ребятишек и был более красивым, хорошеньким, кого-то матери приятнее было понянчить, но Нонна зато понимала мать больше, чем кто-либо из остальных детей. В различных делах и начинаниях Ирина Петровна привыкла в первую очередь полагаться только на старшую дочь.

И всё-таки, всё-таки… Взаимоотношения даже самых близких, родных, любящих друг друга людей вряд ли могут оставаться всё время безукоризненно безоблачными, не замутнёнными обидами и горечью. Были такие моменты и у Нонны, что тут скрывать. И много позже в мемуарах вырвутся у неё искренние и в то же время горькие строки, что были у неё в жизни моменты, когда она свою мать ненавидела. И за её болезни (Ирина Петровна страдала от подагры на левой ноге), и за некоторую долю самодовольства, ибо председательница колхоза (возможно, подсознательно, а не преднамеренно) привыкла переносить жёсткий стиль руководства подчинёнными в семью, в отношения с детьми, считать своё мнение единственно верным и правильным. Как говорится о таких людях: слишком много она знает, слишком много на себя берёт. А тут ещё постоянные беременности (напомним, что после Нонны Ирина Петровна выносила и родила восьмерых детей, из которых трое рано умерли). Ведь нянчить-то детей всё время приходилось опять-таки Нонне!

Но не стоит думать, что в семье не было светлых дней, своих радостей и праздников. У матери будущей актрисы наряду с красивой внешностью был замечательный голос (настоящее меццо-сопрано и абсолютный слух, как позже отмечали знавшие Ирину Петровну актёры и режиссёры, друзья и коллеги Нонны), она прекрасно исполняла не только народные русские и казачьи песни, но и романсы, считавшиеся более городским жанром. Недаром в своё время с десятилетнего возраста Ирина пела в церкви на клиросе. И Нонна тоже с ранних лет разделила с мамой это её увлечение. Нередко мать и дочь пели вместе — и тяжкая работа казалась им тогда легче. Собственно говоря, вся семья Мордюковых была довольно музыкальная, петь здесь любили и умели. Пели, кстати, не только по-русски. Поскольку казаки в здешних краях издавна говорили преимущественно на «малороссийском наречии», то много пели и украинских песен.

Ирина Петровна одно время затеяла в колхозе даже такое необычное по тем временам дело, как самодеятельный театр, где пробовала ставить даже целые оперы. Конечно, оперная музыка — не совсем то, что подходило здешним самодеятельным артистам, но Мордюкову-старшую тянуло именно к этому музыкальному жанру. Видимо, его величавость напоминала ей собственное детство и пение в церковном хоре. Особенно любила Ирина Петровна исполнять арию из оперы «Наталка-Полтавка». Нонна уже в девятилетнем возрасте тоже не отставала в этом смысле — любимым её номером в концертах была песня дурачка — персонажа оперы «Сватанье в Гончаровке».

А разговоры по душам между матерью и старшей дочерью на самые разные темы? Другие дети были ещё слишком маленькими для таких задушевных бесед-«философствований», а вот с Нонной мать могла порассуждать, рассказать истории из своей жизни… И временами вырывались у измученной тяжкой жизненной долей женщины мечты. Созвучные той эпохе, малодостижимые в те времена и такие будничные и приземлённые для нас теперь. Например, купить валенки с калошами, без которых трудно приходилось в зимние холода. Или съездить на курорт (а ведь, если вдуматься, Кубанское побережье и само по себе было местом курортным, но одной «географии» для полноценного отдыха мало, а позволить себе поехать в настоящий санаторий Ирина Мордюкова не могла). Увы, ни валенок с калошами мама так и не купила, с оттенком горечи вспоминает актриса, ни на курорт не поехала. Много лет спустя, незадолго до смерти, наступившей от рака, Ирину Петровну положили в больницу, где её проведывала старшая дочь. Не избалованной уютом и комфортом женщине очень нравился уход в довольно скромной больничке, она даже связывала с ним надежду на скорое выздоровление. Но не суждено было…