Виталий Дымов - Мордюкова, которой безоглядно веришь

• Название: Мордюкова, которой безоглядно веришь
• Автор: Виталий Дымов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-58395-9

Редакционным советом британской энциклопедии «Кто есть кто» Нонна Мордюкова была признана одной из десяти самых выдающихся актрис ХХ века. Она снялась в 62 фильмах, ее героини самобытны, образы яркие, нестандартные и навсегда запоминающиеся. Спутать Нонну Мордюкову с кем-либо еще просто невозможно. Несмотря на безумную популярность, в биографии актрисы есть много «темных пятен», а официальные данные о ней зачастую расходятся с тем, что Мордюкова рассказывала о себе сама. Такой она была в жизни: немного странной, нелогичной и непредсказуемой; иногда слишком простой, иногда — слишком сложной. Но всегда — исключительно талантливой и до слез душевной…

---

Нонна не верила собственным глазам. В реальности происходящего её убедила бумага, на которой было написано письмо, — плотная, желтоватая, шелковистая на ощупь, схожая с теми листами, что встречались в старинных книгах… Мордвинов писал, что для обретения актёрской профессии желательно закончить ВГИК — Всесоюзный государственный институт кинематографии в Москве, но для этого нужно предварительно получить аттестат за десять классов. В любом случае, констатировал Николай Дмитриевич, среднее школьное образование необходимо для полноценной жизни и работы.

Нонна была тронута искренностью и добротой, которая ощущалась в строках письма. К тому же Мордвинов приглашал её в будущем приехать в Москву и разыскать его там, рассказывал о ВГИКе… Счастливая школьница зачитывала присланное письмо всем знакомым и друзьям, при этом более всего старалась, чтобы важностью события прониклась Ирина Петровна.

Увы, в скором времени семье Мордюковых предстояло изведать совсем иные маршруты, чем поездка в Москву… Начало войны на несколько лет перечеркнуло планы Нонны стать актрисой. Хотя даже все ужасы военных лет не заставили её изменить своей мечте. Но обо всём по порядку.

Глава 2

Первый год войны, с лета 41-го до лета 42-го, воспринимался жителями кубанских станиц ещё как бы отстранённо, опосредованно, потому что эти края далеко не сразу стали ареной военных действий. Понятное дело, с первых же дней началась мобилизация военнообязанных. Немало было и добровольцев, у военкоматов выстраивались очереди из желающих попасть на фронт. Случалось, те, кому отказывали по каким-то причинам (возрасту или болезни, например), плакали. Наблюдая за происходящим, не могла сдержать слёз и Нонна. А однажды она увидела, как потеряла возле колодца сознание и упала на землю женщина, получившая извещение о гибели мужа. Нонне казалось в тот миг, что она живёт чувствами этой женщины, что это ей самой принесли похоронку на близкого человека. И это не было притворством или наигранностью — это было сопереживанием иной судьбе, иному человеку, своеобразным перевоплощением в него, без чего, по большому счёту, невозможна никакая актёрская игра…

Отчим Нонны Виктор Константинович, человек с армейским опытом, тоже ушёл на фронт, а на оставшихся трудоспособных членов семьи легла двойная нагрузка. Лозунги призывали: «Всё для фронта, всё для победы!» А в свободное от работы время были мучительные минуты неизвестности за судьбу своих близких и тревоги от кажущегося порой необратимым движения немецких полчищ в глубь страны. Когда пал Ростов-на-Дону, казалось, что вскоре оккупанты придут и на Кубань. Однако в конце сорок первого звучавшие по радио сводки Совинформбюро принесли радостные вести о поражении немцев под Москвой. Тогда же советскими войсками был освобождён от гитлеровцев Ростов, начались наступательные десантные операции в Крыму, направленные на снятие вражеской осады с Севастополя. Люди верили, что в войне наступил перелом. А вскоре в кубанских сёлах появились исхудавшие человеческие фигуры, мало чем напоминающие нормальных людей. Но это были люди, чудом вывезенные по ладожской «Дороге жизни», жители блокадного Ленинграда, переживавшего самую страшную зиму в своей истории.

Весна сорок второго года обещала вроде бы осуществление надежд на скорую победу. Красная Армия развернула ряд наступательных операций, в том числе под Харьковом. Однако через несколько дней наступили тяжкие дни — череда сокрушительных поражений. Советские войска были разгромлены в Крыму, им пришлось оставить и Севастополь. Но главные события разворачивались севернее, в излучине Дона и Волги. Гитлеровцы рвались на восток, к Сталинграду, частью своих сил поворачивая на юг — на плодородные Кубань и Ставрополье, к горам Кавказа, за которыми уже маячил для них призрак бакинской нефти, столь необходимой для вермахта. Враг снова захватил Ростов-на-Дону. Вот-вот немецкие солдаты должны были появиться на Кубани.

Ирина Петровна, председатель колхоза, коммунистка и жена фронтовика, не питала иллюзий относительно своей возможной судьбы, если их село захватят фашисты. Было решено уходить на восток, в эвакуацию. Усадив детей на подводу, Мордюкова отправилась в страшный и трудный путь. В эти летние дни сорок второго пришлось узнать и голод, и изнуряющий зной, и налёты немецкой авиации на дороги и мосты, по которым передвигались колонны беженцев и отступающие красноармейцы. Под влиянием слухов и достоверных известий о военной обстановке, стремясь не попасть в руки немцам, Мордюковы постепенно отклонялись всё дальше на юго-восток, пересекая весь Краснодарский край и приближаясь к предгорьям Кавказа.

И всё-таки уйти от врага не удалось — слишком стремительным было продвижение немецких моторизованных частей. Позади остался Армавир, всё ближе была административная граница Краснодарского края и горной автономной Карачаево-Черкесии, прошли беженцы уже и станицу Отрадную, когда немцы настигли их.

Семья Мордюковых осела не в самой станице, а на хуторе Труболет, неподалёку от неё. Несколько необычно название хутора (впрочем, позже он стал называться Ново-Урупским). Не исключено, что связано словцо «труболет» с бытующим кое-где названием погорельцев, жильцов места, где был пожар, где всё достояние «в трубу вылетело»… Хутор Труболет, кстати, — место рождения писателя Ивана Бойко, прозванного позже «батькой кубанской частушки».

Как бы там ни было, нужно было привыкать к новым местам, а самое главное — к оккупационным порядкам. А порядки эти, кстати, на Кубани и Северном Кавказе были своеобразные. Оккупанты стремились привлечь на свою сторону хотя бы часть здешнего населения, полагая, что былые антисоветские настроения казачества и зажиточного крестьянства можно возродить и поставить себе на службу. Началось формирование местной полиции, казачьих подразделений, а также национальных отрядов горцев на службе у гитлеровцев. Фашисты щедро раздавали обещания: кому — предоставить автономию, кому — наделить землёй. И в то же время сохранили колхозы, объявив их временным явлением, пока идёт война, а на самом деле полагая, что осуществлять контроль за работой подневольных людей, взимать с них налоги и всевозможные поборы будет проще при сохранении коллективного земледелия. Как бы там ни было, а Ирине Петровне пришлось идти работать в поле, Нонне — помогать ей и нянчить меньших детей. Некоторые из ребят пошли в школу, которую оккупанты решили не закрывать.

Однако в своей политике «задабривания» гитлеровцы просчитались. Большинство населения не принимало новую власть, хорошо успев рассмотреть её нечеловеческий облик. Оккупанты грабили местных жителей, практически подчистую изымая у них продовольствие, забирая тёплые вещи и многое другое. Голод стал постоянным спутником жителей некогда плодородного края. Случалось, что в дальнюю дорогу к родственникам или знакомым, у которых можно было разжиться кукурузой или тыквами, мать посылала не только старшую дочь, но и меньших детей (бывало иногда, что даже семилетнюю девочку), которых соглашались подвезти до нужной станицы знакомые… И никто из младших не роптал — понимали, что иначе останутся совсем голодными.

Не только взрослые, но и дети научились разбираться во время авианалётов по характерному завыванию бомб, где взорвётся смертоносный груз — рядом или поодаль.

С ненавистью и болью смотрели многие казаки и беженцы, как оккупанты казнили на виселице в станице схваченных ими партизан. Партизанское движение ещё не получило здесь большого развития, но гитлеровцы без суда и следствия расправлялись со всеми заподозренными в пособничестве «бандитам». А тут ещё вернулся к семье с фронта Виктор Мордюков. Вернулся инвалидом, без ноги. Передвигался на костылях. Приходилось прятать его от вражеских глаз, чтобы не забрали в лагерь или того хуже. Ведь сколько было случаев, когда вызывали людей в немецкую комендатуру, а оттуда они уже не возвращались.

Во время отступления советских войск некоторые отставшие или попавшие в окружение солдаты оказались во вражеском тылу. Теперь население по мере сил прятало их, нередко выдавая за своих родственников.

И всё-таки иногда молодость и жизнерадостность брали своё даже в таких нечеловеческих условиях, вспоминала позже Нонна Викторовна. Как ни старались оккупанты парализовать жизнь, запугать всех, им это не удавалось. Случалось, что собиралась молодёжь в какой-нибудь хате, завешивала одеялами окна и при тусклом огоньке коптилки или лучины пела песни. Бывало, что кто-нибудь, умевший играть на гитаре, брал в руки чудом уцелевший от реквизиций инструмент. И в такие вечера казалось, что война с её ужасами и страданиями куда-то отступила. И неизменная кукурузная каша на столе (а иногда и её не было) казалась не такой приевшейся, даже без соли. Соль вообще стала острейшим дефицитом. Иногда удавалось у какого-нибудь немецкого солдата посердобольнее выпросить или выменять щепотку, и это был настоящий праздник.