Анастасия Доронина - Сезон любви

• Название: Сезон любви
• Автор: Анастасия Доронина
• Издательство: Гелеос
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-8189-0860-1

Она, Он и Его жена. Сюжет вечный. Как часто возникают в жизни такие треугольники!

Ольга преподает в университете. Нет, она не кисейная барышня и не синий чулок. Просто очень одинокая молодая женщина… Однажды вечером в парке в нее попадает снежок: дурачатся папа и дочка, девочка не рассчитала броска и попала в незнакомку. Ее папа, ровесник нашей героини, стал извиняться, озорно смеясь глазами. И Ольга попалась… Не спасло даже профессиональное знание литературы и вечных любовных сюжетов. Задушевная беседа за чашечкой чая, робкий взгляд и слова благодарности, и Ольга влюбилась безоглядно… А спустя время узнала, что жена Вадима лежит в роддоме…

---

Эти слова он произносил несерьезным, шутливым тоном. Нужно было пошутить в ответ, сказать что-нибудь остроумное и одновременно немножечко колкое — чтобы не забывался, но я стояла месте, как прилипшая к полу, и ощущала в голове звонкую пустоту. «Спокойно, — подумала я, — появление этого человека может лишить меня равновесия, которое я с таким трудом завоевала за сегодняшний день!»

— А я думала, что у мировых знаменитостей нет времени посещать музеи, — выдавила я из себя наконец. — Я думала, они все свободное время пальцы тренируют на фортепьянах.

— Отчасти вы правы, но лишь отчасти, — весело сказал он, подходя. Теперь тонкое лицо, которое я видела совсем рядом, выражало смущение, как у сбежавшего с уроков первоклассника. — Мой администратор действительно упаковал расписание концертов так, что свободного времени порой хватает только на то, чтобы переодеть фрак. Но месяц отпуска в Москве у старушки-мамы мне отбить все-таки удалось. Сегодня как раз первый день моей свободы. Хотите, проведем его вместе?

— Уже вечер.

— Так тем лучше!

— Если вас не смущает, что меня потом придется далеко провожать…

— Нисколько не смущает. Вы себе представить не можете, как давно я не провожал до дому понравившуюся мне девушку. Слава, о которой вы говорите, имеет один существенный недостаток: чем больше тебе аплодируют, тем меньше времени остается на то, чтобы этим как следует насладиться.

— Хорошо, — внезапно решилась я. — Куда мы пойдем?

— Я шесть лет не гулял по Москве. Вы можете показать мне, как она изменилась за это время?

* * *

…А Москва, хоть и продолжала хмурить на нас косматые брови дождевых облаков, тем не менее по неизвестной причине казалась пахнущей весной и надеждой. Мы шли по широким проспектам, сверкающим стеклобетонными окнами башен-новоделов, потом вдруг сворачивали на тихие аллейки, вслушиваясь в доносимые до нас ветром смех и споры вечеринок — где-то были открыты окна, но и те, что были закрыты и мерцали отблесками телеэкранов, внушали уверенность, что жизнь продолжается…

А потом снова пошел дождь, он лился над Москвой, как музыка. Я хотела сказать об этом Васенину, но постеснялась — вдруг его, музыканта, может обидеть такое сравнение? Я вслушивалась в эту музыку и слышала в ней грусть, надежду на лучшее и обещание, что эта осень исчерпала еще далеко не все солнечные дни.

Чуть размытые серебряной пеленой дождя акварельные краски домов быстро оттенялись пестрыми зонтами, которые оказались в руках почти у всех прохожих. Кроме нас двоих.

— Мы промокнем окончательно, — сказал Константин и вдруг сжал мою руку. — Знаете что? Я знаю одно местечко, оно совсем недалеко. Там нас никто не потревожит, и, право же, я познакомлю вас с очень-очень интересной компанией. Пойдемте?

Я покраснела, чихнула и кивнула.

А он, не выпуская моей руки, повлек меня за собой абсолютно незнакомыми переулками старой Москвы. И вдруг — остановился у двери в какой-то подвал, сплошь заклеенной старыми афишами и разрисованной непонятными символами и подписями незнакомых мне людей.

— Что это?

— Это? Это изумительное место, Оля. Оно вам обязательно понравится.

Пианист толкнул дверь, и мы оказались в действительно удивительном помещении. Я даже не знала, что такие бывают! Подвальчик оказался и кафе, и концертной площадкой одновременно. Небольшая круглая эстрада в центре и несколько столиков по краям. Большой концертный рояль, бог знает как оказавшийся здесь, занимал чуть ли не половину места, отведенного для исполнителей.

Но больше всего поражала публика. Молодые, даже юные лица — и рядом с ними благородные седины много пожившего мэтра (то, что перед вами именно мэтр, можно было понять по бархатной блузе а-ля Владимир Маяковский. На улице или в любом другом ресторане Москвы такое одеяние казалось бы карнавальным нарядом. А здесь — вполне вписывалось в атмосферу типичного богемного подвальчика).

— Сюда вы можете приходить хоть каждый день. И я уверен, будете это делать, потому что в «Чертоге» не может не понравится, особенно девушкам с такой отзывчивой на настоящее искусство натурой, как ваша, — наклонившись к самому моему уху, сказал Васенин. — Здесь собираются музыканты — знаменитые и не очень, — чтобы спеть всем известные и новые авторские песни, чтобы поговорить и просто отдохнуть в уютной атмосфере, совершенно особенной, потому что такой больше нет нигде в Москве. Конечно, сюда приходят не только музыканты — есть и поэты, и художники, и даже люди совершенно не творческих профессий. Но в целом все мы — одна семья, по уши влюбленная в искусство.

— Мы? — прошептала я, завороженно вглядываясь в сидящих за столиками людей. — Вы тоже имеете к этому всему отношение? Вы же пианист! То есть, я хотела сказать: вы же исполняете классическую музыку, выступаете в консерватории…

— Какая вы наивная девушка, Оля! — он снова — в который раз за вечер! — сжал мою руку и приблизил ко мне смеющиеся глаза. — И потом, сразу видно, что вы не читаете газет. Как написали обо мне в одном чрезвычайно серьезном издании, посвятившем приезду Константина Васенина в Москву целых сто двадцать строчек в нижнем «подвале» последней полосы: «Его репертуарные пристрастия исключительно широки». Я большой поклонник классической музыки, но это вовсе не помешало мне прослыть неплохим джазистом — правда, в несколько менее академических кругах. Когда я еще учился в музыкальной школе и не знал, что стану победителем престижного конкурса молодых исполнителей имени Чайковского, то проводил в «Чертоге» все свободное время. Первую композицию собственного сочинения сыграл вот на этом рояле — дедушке всех джазовых роялей, по крайней мере, мне хочется об этом думать… Но давайте все-таки сядем.

Он повел меня к одному из свободных столиков, которые прятались в тени абажуров, сделанных из гофрированного алюминия. Рассеянный свет добавлял в и без того романтичную атмосферу некую ноту таинственности и волшебства.

— Сейчас я представлю вас хозяйке этого ни на что не похожего заведения. Это Лола. Она у нас и сама ни на что не похожа, — сказал Васенин.

А я смотрела не на него. К нашему столику приближалась фигура, в которой если и угадывалась «хозяйка заведения» (ибо кто еще мог пройти сквозь зальчик, сопровождаемый приветственными криками гостей?), то совершенно особенная хозяйка. Никак не отвечающая представлениям о подтянутой благовоспитанной леди.

— Костик! Ах ты, паскудник, приехал все-таки! — высокая, почти одного роста с Васениным и такая же худая старуха в тельняшке и платке, по-пиратски повязанном поверх длинной пегой гривы, обняла моего спутника. — Сколько лет, сколько зим! Сподобился все-таки, значит, в кои-то веки заскочить в родное гнездо? Не засосала еще тебя мировая слава?

— Что ты, Лола, дорогая, разве ж я б смог!

— Смог, смог, уже смог, смог, — старушенция вдруг ловким и привычным жестом ухватила Васенина за ухо и несколько раз не сильно, но все же чувствительно стукнула его головой о стенку. Я замерла от неожиданности, — а мой спутник засмеялся и, ловко вывернувшись из старухиной хватки, обхватил ее за талию и расцеловал в обе щеки.

— Шельма! — крикнула она и тоже засмеялась.

Они заговорили, как двое давно знакомых и старых друзей — перебивая друг друга, улыбаясь и активно жестикулируя. Я почувствовала грусть от собственной непричастности к этому бурному и, наверное, увлекательному разговору. Но Васенин спохватился совсем скоро.

— Лола! — сказал он, посмотрев на меня виновато. — Это Оля.

— Кто она? — спросила старуха, поправляя на голове платок и оглядывая меня с головы до ног острыми, живо блестящими глазами.

— Очень хороший человек. Первый, кого я встретил в Москве. Так, понимаешь, повезло: первый встречный незнакомый человек — и сразу хороший.

— Ну ты, везунчик! — снова крикнула она — так, что на нас заоглядывались с соседних столиков. Я заметила, что Лола вообще говорила очень громко, как кричала. Это манера речи еще больше роднила ее с образом списанной на берег пиратки, на которую так походила «милая старушенция», как назвал ее Васенин. Да, прямо так ей в глаза и сказал: «милая старушенция».

— Милая старушенция! Мы очень долго бродили по городу и очень, очень голодны.

— Хм, — сказала Лола.

— Мы бы даже выпили чего-нибудь, и даже не чего-нибудь, а конкретно твоего любимого ямайского рому. Если, конечно, у тебя найдется бутылочка этого янтарного напитка для старого друга, прибывшего так издалека.

— Не старого друга, а блудного сына, — проворчала Лола.

— Если ты готова ради меня зарезать упитанного тельца, то я согласен и на блудного сына. Только побыстрее.

— Щас все будет, деточка, — подмигнула ему корсарша. Я уж было подумала, что она сунет в рот два пальца и засвистит — но нет, Лола развернулась и, подбоченившись, величественно прошла через весь зал и скрылась на кухне.