Анастасия Доронина - Сезон любви

• Название: Сезон любви
• Автор: Анастасия Доронина
• Издательство: Гелеос
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-8189-0860-1

Она, Он и Его жена. Сюжет вечный. Как часто возникают в жизни такие треугольники!

Ольга преподает в университете. Нет, она не кисейная барышня и не синий чулок. Просто очень одинокая молодая женщина… Однажды вечером в парке в нее попадает снежок: дурачатся папа и дочка, девочка не рассчитала броска и попала в незнакомку. Ее папа, ровесник нашей героини, стал извиняться, озорно смеясь глазами. И Ольга попалась… Не спасло даже профессиональное знание литературы и вечных любовных сюжетов. Задушевная беседа за чашечкой чая, робкий взгляд и слова благодарности, и Ольга влюбилась безоглядно… А спустя время узнала, что жена Вадима лежит в роддоме…

---

— Но почему…

— Потому что это ущемляет мое мужское самолюбие. Почему женщина, которую я люблю, отдает предпочтение другому? Чем я хуже его? Ведь именно со мной она изменилась в лучшую сторону! Почему сейчас этим пользуется другой?

— Ты говоришь так, как будто бы я УЖЕ тебе изменила!

— Я надеюсь, что этого никогда не случится. А чтобы этого не случилось, никогда не надо торопиться делать глупости. Ты не пойдешь на этот день рождения. Ты будешь сидеть вот здесь, на этом диване и ждать меня. А я буду знать, что ты ждешь только меня, и буду счастлив от этого, так счастлив, как только смогу…

Все это было и жестоко, и страшно, и до дрожи несправедливо, и даже отдавало каким-то восточным тиранством, — но он держал меня на своих коленях, и проводил рукой по спине, и легонько брал губами мочку моего уха — и сердце в который раз обрушивалось в пропасть, и, плача, я целовала его и клялась, что мне больше никто, никто не нужен, и я никуда от него не уйду…

* * *

И вот однажды…

Был грустный и бесприютный осенний вечер. Холодный, каким только может быть вечер в конце сентября, когда на улице темно, на душе — нагромождение хандры и неуюта… Батареи центрального отопления еще не наполнились журчащим теплом. И в комнате не то, чтобы холодно, — но любое прикосновение к прохладной поверхности предметов заставляет испуганно отнимать руку: кажется, что они мертвы. А если одернуть штору и вглядеться сквозь чернильную синь в окна дома напротив, то сердце сожмется в ледяной кулак. От того, что теплый свет окон, где есть семья, есть жизнь, есть тепло, светит не для тебя. Нет, не для тебя. Никогда не для тебя…

И вдруг квартира взорвалась дикой трелью дверного звонка — именно дикой, потому что кто-то, и я даже не могла представить себе, кто бы это мог быть, с бешеной настойчивостью давил на кнопку, будто хотел навсегда вдавить ее внутрь. Я еще приходила в себя от этого перезвона, а неизвестный и совершенно нежданный гость, не оставляя в покое звонок, принялся пинать входную дверь. Она ходила ходуном, как живая, пока я в страхе от того, что случилось что-то ужасное, открывала ее, даже по не подумав, что следовало бы сперва накинуть цепочку.

…Мелькнули большие, темные, странно знакомые глаза, до краев налитые слезами… Узкие губы, сжатые так крепко, что превратились в одну извилистую линию… Тоненькая девушка, почти подросток, в замызганном грязью плащике, из которого она явно уже выросла, ворвалась в мой дом и, с силой оттолкнув меня, бросилась в комнату. И сразу же вернулась, глядя на меня зло и требовательно. Я догадалась, что она не обнаружила у меня кого-то, кого надеялась застать. А кого искала эта девушка, я поняла с первого взгляда на нее.

Это была Галя, его дочь. Я не видела ее шесть лет, с самого дня нашей первой и последней встречи, и за это время из неуклюжего тоненького подростка она превратилась в высокую, но по-прежнему худую девушку. И все-таки я сразу узнала ее, и ноги враз перестали меня держать.

Она ошпарила меня презрительным взглядом. Не разуваясь, не раздеваясь и не спрашивая разрешения, прошла на кухню, отвернул кран с холодной водой, достала из шкафа стакан, сунула его под струю. Воду пила торопливо, шумными большими глотками, проливая ее себе на грудь и рукава. Один стакан, другой…

Потом снова подняла на меня заплаканные глаза.

— Я все знаю! — закричала она истошно и как-то сразу, вдруг. — Папа изменил маме! Папа, который был во всем примером для меня! Ни за что в жизни не поверила бы в это! Никогда! И думать бы не смогла, что такое может случиться, если бы сама мама мне об этом не сказала! Да!!! Мама тоже все знает! Это же подумать страшно, каково ей теперь: двадцать лет совместной жизни, все беды и невзгоды пережиты вместе, столько пройдено пути… и, вдруг… измена!!! Предательство! Я знаю, на кого он променял ее — на вас! Это… это ужас! Вы не стоите и маминого мизинца, понимаете — не стоите!!! Никогда, никогда я не прошу ему этого!!!

Стакан, который Галя до этого машинально крутила в руке, полетел в мою голову — я еле успела уклониться, снаряд пролетал в сантиметре от моего виска, я даже почувствовала, как его обдало ветерком.

Не похоже было, что девушка пришла требовать от меня оправданий или объяснений. Если бы у меня и было желание что-то сказать, то Галя не дала бы даже вставить слово: она плакала, стоя у раковины и совершенно по-детски размазывая слезы по худенькому личику, и в перерывах между рыданиями вставляла отрывистые фразы:

— Не могу, не могу, не могу поверить!!! Мой папа! Я его так любила! Всегда! С папой у меня особые отношения! Я всегда, с самого детства, во всех спорах между ним и мамой была на его стороне! Я чаще ссорилась с мамой, а с ним — никогда! И он предал меня! Предал! И меня! И брата! И маму! А мама этого не заслужила! Получается, что в этом мире нельзя верить никому!!! Нельзя никого любить всем сердцем, посвящать ему свою жизнь! Да!!! И я сейчас хочу умереть!!!

— Чего ты хочешь от меня? — спросила я, не в силах больше слушать это. Стыд жег меня изнутри.

— Чего я хочу?! Да объяснений, если можно. Если вы снизойдете до объяснений! Почему так происходит? И как этого избежать? И как могли вы — вы!!! — так поступить со всеми нами? Что я сделала вам плохого? И зачем вам нужен мой отец? Хотя нет, я понимаю! Вам уже далеко за тридцать, последний шанс, да? Но причем здесь мой папа?!

— Галя, то, что ты говоришь — это очень жестоко…

Она задохнулась от возмущения:

— Это вы-то, вы-то будете говорить мне о жестокости?! Да кто вы вообще такая? Подлая, наглая баба, которая думает только о себе! Ведь это подлость, неужели вы этого не понимаете? Подлость наипакостнейшая! Что вы испытываете сейчас, глядя, как я тут плачу перед вами, вот скажите, что? Вы торжествуете?!

— Галя… Я знаю, у тебя есть все основания мне не поверить, но сейчас я не чувствую ничего, кроме стыда, ощущения собственной ничтожности и презрения к себе…

— Врете! А если не врете, так поделом вам. И живите с этим грузом до самой смерти. Я даже желаю вам как можно дольше не умирать! Желаю вам жить до ста лет! И все сто лет, и даже больше — нет!! — сто пятьдесят лет видеть постоянные измены, скандалы, предательство, ложь! Каждый день! И пусть вам будут каждый день срывать почтовые ящики, и пусть сожгут вам лицо серной кислотой, и подожгут дверь, и обкрадут квартиру, и… — она замолкла, не в силах придумать, какой еще карой можно поразить меня. И вдруг, моментально потеряв силы, села на пол и заплакала горько, навзрыд, совершенно по-детски…

— Галочка… — сказала я, чисто инстинктивно потянувшись приласкать ее, как ласкают маленького, потерявшегося в большом и страшном мире взрослых людей, ребенка.

— Не надо! — взвизгнула девочка, моментально вскакивая на ноги.

И так же стремительно, как ворвалась сюда, кинулась прочь… Входная дверь хлопнула. Я даже не вышла в коридор закрыть ее. И не поежилась от сквозняка.

Холоднее, чем сейчас, мне уже просто не могло быть…

* * *

Телефон ожил в моей руке, затрепыхавшись на виброзвонке, как пойманная птичка. С минуту я смотрела на него испуганно: кольнуло тревожное предчувствие.

— Оленька? — Вадим говорил приглушенно, очевидно, прикрывая трубку ладонью. Голос его глухо звучал на фоне льющейся воды. Заперся в душе!

— Оленька!

— Да, родной?

— Оленька, я не смогу к тебе завтра прийти.

— Почему?

— Понимаешь… Ведь ты у меня все всегда понимаешь… Она откуда-то узнала о наших отношениях.

— Она? Кто?

— Нина.

У меня перехватило дыхание.

— Оленька! Ты меня слышишь?

— Да…

— У нас был очень сложный и очень тяжелый разговор, но дело не в этом… Нина сейчас в больнице. Ее увезли ночью. На «Скорой». Сердце. Врачи говорят, ничего страшного, все это от нервов, но… Ты меня понимаешь?

Я стояла, зажмурившись: слезы текли по щекам ручьями, как будто мерно гудящий за окном дождь прокрался ко мне в комнату и стегал меня по лицу.

— Оленька…

— Да, родной.

— Мы не расстаемся с тобой, ни в коем случае не расстаемся! Но мы должны… подождать. Ты меня слышишь?

— Да, милый. Я тебя слышу. Я тебя всегда слышу…

— Я тебе позвоню. Обещай мне, что ты будешь ждать моего звонка!

— Да, милый. Конечно, я буду ждать. Я всегда жду тебя. Ты это знаешь…

* * *

Описать мое состояние после этого разговора можно в четырех словах: из меня вынули душу. В эту ночь, перед тем, как лечь спать, я собрала по всей квартире плед, покрывала, бабушкин платок, даже сдернула старую скатерть со стола в гостиной — и бросила все это поверх одеяла. Было холодно.

Мертвый холод пробирался под мое укрытие, не давая уснуть, прокаливал меня морозом одиночества до самых костей, до самой последней клеточки тела. Я еще не умирала, но уже чувствовала, что скоро умру. Что-то подсказывало мне: так было бы лучше для всех нас…