Ирина Кисельгоф - Пасодобль — танец парный

• Название: Пасодобль — танец парный
• Автор: Ирина Кисельгоф
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-50211-0

Выдох. Перестук каблуков. Быстрый взгляд, брошенный так, что и не поймать, — это обычный ритм Таниной жизни. Все или ничего, любить или ненавидеть — яростно стучит в ее крови, закипающей, когда рядом он — ее муж, ее возлюбленный, ее враг.

Они кружат друг вокруг друга в сумасшедшем ритме смертельного танца и, глядя в глаза партнеру, видят там только свое отражение. Они истязают себя любовью и ненавистью, ведь вся их жизнь — это страстный танец, это коррида. Только вот кто из них матадор, а кто бык?..

---

С другой стороны, я не нежная сильфида. Я предпочитаю действовать, а не ждать манны небесной. В таком случае следует рубить гордиев узел, чтобы не мучиться. Если Иван — дурак, то «чао, бамбино, сорри». Отмучился, забыл и пошел по жизни дальше. Кстати, именно поэтому я сдавала экзамены в первой пятерке жаждущих. Отстрелял — и гуляй смело, пока другие маются в пыточной возле экзаменационного кабинета.

— Как живешь-можешь? — поздоровалась я с Люськой.

— Пока могу, живу, — философски ответила она. Как Сократ в юбке.

— А Радик?

— Что нам надо? — проницательно спросила Люська Лучше бы она не проницала больше, чем следует.

— Ванятка затих, как диверсант, — я разрубила гордиев узел.

— Он тебя боится.

— За что?

— Ты не умеешь говорить нормально. Одни ужимки и прыжки. Психологически устойчивых это утомляет, а неустойчивых пугает.

Оказывается, моя близкая подруга была неблизкой. Она терпеть меня не могла! Я позвонила ей за утешением, а она принялась читать мне нотации. Я сцепила зубы.

— Мерси. Предупредила, что он трусоват, — с наигранным благодушием произнесла я.

— В данном случае трусость не патология, а норма. Или как там у вас говорят?

Она надо мной еще и издевалась!

— Как говорят? Вовремя закончить задушевную беседу с закадычной подругой. Вот что такое норма!

Я швырнула трубку и уставилась в окно. В темном, пыльном углу края света обнаружились два, точнее, три человека, которым я активно не нравилась. Люська, Радик и Иван-дурак. Ну и скатертью дорога! Туда, где обнаружились. Я велела родителям говорить этой троице, что я в библиотеке круглыми сутками, если они будут звонить. Но мне никто не позвонил.

* * *

Я релаксировала на диване в ординаторской. Червяков был моим временным сэнсэем на ночном дежурстве. К нему явился его друг Дробышев.

— Фотосессия? — спросил меня Дробышев. — Почему в одежде?

Я вяло отмахнулась рукой от нелепого вопроса нелепого человека.

— Дробышев, ответь мне как нейрохирург. Что такое любовь в биологическом ракурсе?

— Условный рефлекс, — засмеялся Дробышев, пялясь на мои ноги.

— Ну и? — Я запахнула халат плотнее.

— Ну, попроще для самых дремучих, — Дробышев уселся на стол. — К примеру, объект Червякова — женщина.

— Мужчина — неудачный пример, — согласился Червяков. — Для меня.

— Его мозг получает индифферентный раздражитель от объекта: родинку на ее груди, звук ее голоса или запах ее волос. Если через пару секунд у Червякова произойдет выброс половых гормонов, то появятся предпосылки для возникновения условного рефлекса на данный объект.

— А если я увлекусь тату на другой женской попке, — радостно подхватил Червяков, — условный рефлекс на первый объект угаснет, едва родившись.

— Но если Червяков будет длительный период времени испытывать половое влечение к одному и тому же объекту, — развеселился Дробышев, — тогда возникнет устойчивый условный рефлекс, именуемый простым народом любовью.

— Что тебя потянуло на любовь? — внезапно заинтересовался Червяков.

— Меня на нее не тянет.

— Тебя надо вытянуть, как репку. Давай я, — блестя глазами, предложил Дробышев.

— Так уже вытягивали, — зевнула я. — В репке любви не оказалось.

Я проснулась утром от ощущения чужой руки между ног. В моих собственных трусиках. Я разлепила ресницы и увидела багровую физиономию Червякова над своим лицом. Он хрипел, как агонизирующий больной.

— Пшел вон! — рявкнула я.

Его рот захлопнулся. Лицо передернулось от переносицы до подбородка. Закрылось чадрой лютой злобы. Он прошелся когтями между моих бедер так, что я чуть не скрючилась от боли. Вытащил руку и спокойно помыл под краном.

— Скотина! — взбесилась я.

Он наклонился надо мной, вытирая руки.

— Что ты выкобениваешься? — с ненавистью спросил он. — Еще не выучила, как садиться на шпагат?

В мое поле зрения влетел его нос Я, не раздумывая, размахнулась кулаком и ударила изо всех сил. По лицу Червякова потекли две струйки крови.

— Дефлорация. Двойная, — жестко сказала я. — В следующий раз будет хуже. Тобой займутся другие люди. Их много больше, чем тебя.

Червяковым было кому заняться уже сейчас. Моему отцу и его друзьям. Они разодрали бы его как репку. Мне стоило только сказать. Но позориться? Нет уж! Если только совсем припрет к стенке.

Мне на сотку позвонила Люська. Я забыла, что с ней не разговариваю, и машинально нажала кнопку.

— Как насчет того, чтобы пива попить? — спросила она. — В кафешке.

— Я не пью пиво, — холодно ответила я.

— Там будет Ванятка.

— Мой рефлекс на него увял, едва родившись. Я увлеклась тату на чужой попке.

— Как хочешь. Тем более один он не останется. Его окучивают две красотки. Они близняшки.

Она продолжала надо мной издеваться! Ну погодите! Вы еще получите!

— Одну звать Милена, другую Мика.

— Как?! — расхохоталась я. — Пусть окучивают!

Все метросексуалки, чьи родители имели доступ в Европу до их рождения, носят нелепые метросексуальные имена — Мика, Милена, Сабина. Или Анита из моего двора. Мы произносили ее имя через акцентуированный апостроф — Ан'и'та. Чепуха, а впечатляло первое время. Мы хохотали до упаду. Я даже знаю одну Франческу. Ее родителей угораздило побывать в Венеции в медовый месяц. Ее имя навевало им лирические воспоминания, а в школе мы над ней издевались. В школе она звалась Расческа или Фря. Хорошо, что мои родители в здравом уме и твердой памяти!

— Приходи хотя бы просто так, — попросила Люська.

— Не стоит. Я становлюсь альтруистом. Боюсь кого-нибудь утомить или напугать. Во мне полно ядохимикатов.

Люська вздохнула.

— Привет «утомленным»-три, — я нажала отбой и перезвонила Мокрицкой.

Успех Ивана-дурака меня не удивил. У него была внешность самца, типичная для хорошего генофонда. Таких, как он, женщины выбирают в период овуляции. Он чем-то смахивал на теперешнего Бэкхема, только волосы темно-каштановые. Вне периода овуляции женщины выбирают мужчин с более женственной внешностью, большими глазами, пухлыми губами, округлыми лицами, курносыми носами, маленьким ростом и субтильным телосложением. От таких не стоит рожать детей, у них наследственность с брачком, с доминирующей Х-хромосомой. Это научный факт. Против науки не попрешь.

Мы с Мокрицкой провели отличный вечер в тихой кафешке. Перепробовали все ликеры, которые имелись в ассортименте. Нам нужна была медитация.

— Кучкин требует твой телефон, — вздохнула Мокрицкая. — Для Василия Алексеевича.

— Что есть Василий Алексеевич? — еле выговорила я.

— Пер…вый виц-пре…зднта. Тьфу! — заплетаясь, плюнула Мокрицкая. — Что делать?

— Кто виноват? — разозлилась я, вспомнив палеозойскую эру, живущую в полости рта.

Мокрицкая снова вздохнула. Я от злости начала трезветь.

— Дай телефон Таньки Тарнаковой. Скажи, что уехала строить новую, третью жизнь с новым, третьим мужем.

Мы расхохотались, показав друг другу синие, заплетающиеся языки.

* * *

Я обдумывала план мести Червякову. Все проекты были из области фантастики, либо недостойными моего светлого образа, либо глупыми донельзя. Сталкивать женщин лбами из-за Червякова? Много чести Червякову. Демонстрировать его половую распущенность? Все это знают. Избить? Нечего мараться достойным людям. Отправить голым по улице? Кому это надо, кроме самого Червякова? Доказать его профнепригодность? Скучно. Зашутить? Я уже так зашутила, что у него начал дергаться глаз при виде меня. Я поняла, у меня скудное воображение. Самое бедное на всем белом свете воображение. План мести должен быть изящным, но для изящного плана мести следует охладиться. А времени у меня не было. Надвигалась аттестация интернов. Другими словами, выпуск в самостоятельную, профессиональную жизнь.

— Арсеньева, завтра твое дежурство в облздраве, — непререкаемо заявила моя завотделением. — Скажи спасибо, что дежурство дневное.

— Говорю, — угрюмо ответила я.

Завтра, в субботу, дежурить должна была она, но она все устроила через знакомых в облздраве и пропихнула меня, окрестив боевой и способной. Я лично слышала разговор и лично умерла от злости, не сходя с места. Она подарила мой выходной день самой себе. Это была изящная, замороженная месть. Хотя на самом деле у завши был полевой выезд на дачу. Всего лишь навсего. Я была ни при чем. Это обидней вдвойне.

— Бабушка. Сердце больное. Совсем плохая, — залепетали в телефонную трубку. — Моя соседка. На этой неделе я трижды вызывал «Скорую», они не госпитализируют. Помогите!

— Записываю, — скучно сказала я.

Кошмарная тайна облздрава, точнее, всех здравов заключается в том, чтобы не госпитализировать одиноких бабушек в казенные больницы. Бабушки свое уже отжили. Нечего тратить казенные медикаменты.