Владимир Акимов - Поединок. Выпуск 9

• Название: Поединок. Выпуск 9
• Автор: Владимир Акимов
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1983

В девятый выпуск сборника «Поединок» вошли повести и рассказы о солдатах, проходящих службу в Советской Армии, о боевом содружестве в годы Великой Отечественной войны между советскими летчиками и французскими пилотами полка «Нормандия — Неман», о геологах, о необыкновенных изобретениях гениального самоучки И. Кулибина, о тех, кто стоит на страже социалистического порядка и законности.

---

Капитан Жан де Панж уединился в углу с походным дневником полка и, привычно начав с обозначения даты: 12 декабря 1944 года, вдруг остро, будто укол, почувствовал, что писарствует, вероятно, в последний раз. Два года подряд это было его вечерней обязанностью, и только если капитан бывал в отъезде, кто-то другой разворачивал журнал и вносил туда события дня. Де Панж не был летчиком-истребителем, он служил в полку пилотом связи. Его маленький У-2 («столь похожий на французский авион «Люсиоль»!), который капитан, ходила легенда, мог посадить на спичечный коробок и с него же поднять влет, был всеобщим любимцем полка, потому что всегда сулил сюрприз, добрую весть, какую-нибудь перемену. События дня, и особенно воздушные бои, излагались де Панжу точно, со всеми подробностями, он составлял из них лаконичный и полный отчет, который тут же вслух зачитывался, обсуждался и, если надо, подправлялся, ибо принципом было — коллективное добро на изложение хроники дня. Нет на свете книг более скупых и, однако, более красноречивых, чем всякие походные да бортовые журналы с их скрупулезной привязанностью к факту. Де Панжа тянуло и на шутку, ибо полк и состоял, казалось, из одних пересмешников, но порой и на возвышенную фразу, ведь случалось, что событие заслуживало того. Но если шуткам еще как-то удавалось уцелеть, то обороты приподнятые изгонялись беспощадно, с едким смешком. Только в память о погибших или пропавших без вести, когда воцарялся траур в живых сердцах, в дневник проникали слова торжественной боли.

В этот день, однако, остроумием словно нарочно скрывали печаль, хроника шла сухая, как бы и не рукой писано.

«Генерал Захаров объявил нам, что мы сегодня же вечером возвращаемся в Пруссию. Поезд ждет нас в 20 часов…»

Капитаново перо вдруг остановила такая мысль: он-то ведь сам возвращается не на фронт, а в Париж — так от какого же «мы» он пишет? Перед такой дилеммой — делить полк на два «мы» — де Панж еще не вставал никогда.

— Эй, Жан, — окликнули его, — ты помнишь, два года назад мы поехали в Россию, имея право только на 10 килограммов багажа?

— Помню. Ну и что?

— А то, что теперь кое у кого перевес. Кто возвращается на фронт, тем и горя нет: поезд, он потащит. А кто вылетает в Париж, да еще кружным путем?

— Какой перевес? — не понял капитан.

— А ты погляди на де ля Пуапа, на Альбера, на Андре, на Риссо… Да ведь их грудь теперь бронебойной пушкой не возьмешь, столько орденов да медалей навешано! Бьюсь об заклад, в каждом перевесу на килограмм, а то и два. Ты это запиши, запиши!

Все хохочут, тут же импровизируют тост за «вынужденный перевес». В Париж уезжают двадцать человек, на фронт возвращаются сорок, и, кто кого провожает, кто кому больше завидует, не понять. Отсмеявшись со всеми, де Панж продолжает хроники, и по тексту можно судить, как «мы» постепенно отдаляется от него:

«…Ветераны полка, побыв недолго в Москве, скоро поедут во Францию в отпуск на пару недель. В 11 часов мы нанесли визит в военную миссию, где генерал Пети предложил тост в нашу честь. В 18.30 мы прощаемся с ветеранами, которых мы увидим теперь не раньше, чем через несколько месяцев, и отправляемся на вокзал…»

Пора! В последнем тосте сдвинуты бокалы. За окном уже урчат машины, поданные, чтобы отвезти полк на вокзал. Роли, кажется, окончательно перепутываются: те, кто остается на фронте, оказываются «уезжающими», во всяком случае, они уезжают первыми. Де Панж протягивает кому-то из них журнал. Полковник Пьер Пуйяд, хотя отныне уже не он, а майор Луи Дельфино командует полком, едет на вокзал и с каждым прощается так: сначала под козырек, потом следует пожатие протянутых рук, потом короткое мужское объятие с хлопаньем друг друга по плечу. Снова под козырек, уже к другому, а по пути рука быстро, как бы вскользь, смахнет с ресницы слезу. И так сорок раз.

Плачьте, мужчины! С миром расставаться трудно, но куда труднее с войной.

Кто-то, видно уже в поезде, докончил отчет этого дня:

«В 20 часов мы покинули Москву в сильно расстроенных чувствах, но с надеждой, что в прусском небе мы пожнем урожай побед, которые стяжали за время осенней кампании…»

По черной нитке рельсов, по бескрайней белой простыне поезд помчал обратно на фронт полк «Нормандия — Неман». Где-то по обочинам этой нитки, в одиночных и братских могилах, а зачастую и в безвестных, полегло уже тридцать три французских летчика; еще девять едут навстречу своей смерти. Еще нельзя этого знать, еще только… нет, уже декабрь сорок четвертого, но еще не кончен счет победам и смертям, еще идет война, однако один итог уже бесспорен, уже можно его подводить, да он уже и подведен. Франция и СССР только что заключили договор о союзе и взаимной помощи. Ради этого полк и был полным составом вызван с фронта советским командованием и приехавшим в Москву президентом временного правительства Французской Республики генералом Шарлем де Голлем. Чистили сапоги, драили пряжки, достали парадную форму, зная, что являются не статистами на дипломатическое представление, а чуть ли не главными действующими лицами, без которых торжество было бы и не подлинно, и не полно. И если багаж каждого из них действительно потяжелел от двуправительственных наград, то, пусть и приурочено это было к событию, основанием для каждой нагрудной наколки послужил конкретный ратный труд и риск — что полковой, что личный. Война эта, как никакая другая на человеческой памяти, коллективизировала ратную работу, а вместе с ним коллективизировала и риск. Только сердце человеческое по-прежнему умирает в одиночку. Сердцам друзей дано лишь замереть от боли, чтобы она — рубцом памяти — затвердела навсегда.

Сто с лишним имен за три года, та́я в боях, но нарастая от пополнения к пополнению, включил в себя боевой состав полка «Нормандия — Неман». Сто разных биографий, разных характеров… Первый боевой командир «Нормандии» Жан Тюлян отказывался жить в избе и на любом новом аэродроме начинал с оборудования землянки метрах в двадцати от самолета, чтобы по тревоге немедленно взлететь. «Белое облачко, всего, казалось, на секунду разделившее нас в бою 17 июля 1943 года, — вспоминал Пуйяд, — скрыло его от меня навсегда…» Капитан-летописец Жан де Панж вослед полковому журналу военной поры рассказал о судьбах самых близких ему друзей, погибших в России, и вот, в частности, об одной из них — о капитане Альберте Литтольфе, сбившем 14 самолетов противника и погибшем за день до Тюляна:

«Как говорил Сент-Экзюпери, для Литтольфа было бы катастрофой умереть дома, в своей кровати. Когда спустя пятнадцать лет после войны в русском лесу были найдены его останки и доставлены во Францию рейсовым самолетом Аэрофлота, мы, с десяток ветеранов полка, пришли его встретить в Бурже. Мы были глубоко взволнованы и в то же время чувствовали, что сам он, Литтольф, иной судьбы себе бы не пожелал…»

Сама история возложила на эти 108 человек ответственную миссию первыми пройти по тропе франко-советского союза. Выбрав движение де Голля «Свободная Франция», они тем самым становились военнообязанными ее постепенно возрождавшихся вооруженных сил. Но — важно помнить — в Россию они ехали и находились там на положении добровольцев. Каждый в любую минуту вправе был покинуть полк, а значит, и страну — однако, если и покидали, то только на носилках. Хотели они того или нет, поодиночке или коллективно, но они действительно стали «чрезвычайным и полномочным послом Франции в СССР» — не зря полк в годы войны так и называли. С обеих сторон.

Да, в России им выпало представлять свой народ, его отвагу и дружелюбие, открытый и честный характер.

Но вот первые двадцать летчиков возвращаются во Францию, и… Представляли ли они себе, какой они ее найдут?

Зато они, конечно, хорошо помнили, какой покинули ее.

2

1 сентября 1939 года германские войска взломали польскую границу и быстрым маршем, на танках и мотоциклетках, топча и рассеивая полки драгун, вышли к Неману. Два дня думали французское и английское правительства. Связанные с Польшей договорами о взаимопомощи, они обязаны были ей помочь и направили Гитлеру сердитые ультиматумы с требованием повернуть назад, не то и они вступят в войну.

Но Гитлер ломился вперед — в сторону СССР. Наступило воскресенье 3 сентября. В одиннадцать часов утра истек английский ультиматум, а в семнадцать французский. Началась та самая «странная война», которую, по выражению Антуана де Сент-Экзюпери, французы «наблюдали с балкона». Восемь с половиной месяцев французские и германские войска стояли на границах друг против друга, не стреляя, не воюя, мирно стирая в Рейне белье.

За это время французская пресса успела разжаловать Германию во «врага № 2». В парламенте, особенно по настоянию группы бывшего премьера Пьера Лаваля, бесконечно дебатировался вопрос о заключении мира с Германией и объявлении войны СССР. Так продолжалось до мая, когда гитлеровские войска неожиданно через Бельгию устремились во Францию, прорвали фронт и нацелились на Париж. Шли тяжелые воздушные бои, в то время как сухопутная армия в беспорядке отступала. Эскадрилья 2/33, в которой служил де Сент-Экзюпери, за две недели потеряла 17 экипажей из 23. Франция стояла на краю катастрофы.