Татьяна Веденская - Гений, или История любви

• Название: Гений, или История любви
• Автор: Татьяна Веденская
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-59115-2

Иногда слова не нужны. Иногда они все только усложняют. Тем более, когда речь идет о любви, о чувствах. Соня Разгуляева это поняла давно, потому и не обсуждала ни с кем свою жизнь, не делилась сокровенным. Тем более — о своей первой любви. Он лучше всех. Он самый красивый, самый умный. Он самый настоящий гений. А каждому гению нужна муза. И Соня решает во что бы то ни стало завоевать это место.

---

Видимо, нужно было что-то придумать. Как с плаванием, к примеру. Когда Соню отдали на плавание, она поняла, что вот тут она не останется ни за что. Она попыталась (в кои-то веки) поговорить об этом, но, как она и подозревала, слова не оказали никакого серьезного влияния на процесс. На том, чтобы Соня занималась плаванием, настаивал папа. Он говорил, что если дочь останется такой же вот худой и бледной, без спорта, то однажды по дороге в школу она просто переломится пополам или ее сдует порывом ветра. Плавание было, надо признать, куда хуже, чем музыкальная школа. Там нужно было раздеваться, строиться, а потом плыть, хотя вода делала все, чтобы помешать ей в этом. К тому же для самой себя Соня не находила ровно ничего интересного ни в плавании в частности, ни в спорте в целом. Это было не ее.

Однако папе это было безразлично, какими словами ему об этом ни скажи. Соня знала это точно, потому что слова, которые для нее были затруднительны, тренер по плаванию высказал ее папе с легкостью. Он, кстати, разделял ее удивление по поводу выбора отца.

— Не думаю, что это для нее. Со всем уважением, я все время боюсь, что ее кто-нибудь локтем заденет и она пойдет ко дну. И потом, есть такое понятие — «отрицательная плавучесть». Как раз ваш случай. Есть, знаете ли, дети, с которыми надо только поработать, раскачать их. Но ваша… ей бы лучше рисовать. Или вышивать. Может, заберете? — молил тренер.

Но папа проявлял упрямство. Мужчины иногда могут быть такими, непробиваемыми. Когда даже слова совершенно бессмысленны и никак не облегчают понимание.

— Будет ходить, а там посмотрим, — сказал он, на что тренер только вздохнул. Они с папой были хорошими знакомыми. Он часто помогал тренеру с лекарствами для его жены, у нее было какое-то гормональное расстройство, из-за которого она постоянно нуждалась в таблетках, причем лекарства и витамины из-за границы почему-то помогали, а наши, родные, совершенно аналогичные по составу, — нет.

— Ну, ходите, — кивнул тренер.

И тогда Соня поняла — избавиться от жуткой необходимости раздеваться при посторонних гогочущих девахах можно, только пойдя на военную хитрость, временно пожертвовав конечностью.

Все вышло вполне натурально. Соня подгадала день, когда на тренировку ее привел именно папа, спокойно поцеловала его в щечку, пошла в зал, прыгнула с бортика в бассейн, да так неудачно, так неудачно… с четвертого раза…

— Сильный вывих! — констатировала медсестра под убедительные стоны Сони Разгуляевой. — Нужен рентген.

Таким образом, с тренировки Соню живописно вынесли на носилках, посадили в машину и настоятельно посоветовали не тянуть с рентгеном и ехать в травмопункт напрямую, без задержек, а с тренировками пока повременить. Надо ли говорить, что папа, когда увидел дочь на носилках, ужасно разнервничался и сказал, что такой спорт он «в гробу видал» и что дочь у него одна.

Соня в этот момент папу просто обожала, хотела даже вскочить и расцеловать в обе щеки, однако это бы могло испортить всю игру. Так что она только возлежала и мужественно улыбалась, подбадриваемая целым морем папиных сочувственных слов.

Позже, после рентгена, который, слава богу, ничего не показал, Соня всерьез стала подумывать о том, чтобы молотком поломать себе пальцы на руке — покончить, так сказать, с музыкальным будущим тем же методом, но согласитесь, это не так-то просто ребенку — долбануть себя молотком по руке. Кроме того, можно же не рассчитать. Вывих ноги имитируется куда легче, чем перелом пальцев.

А игра на рояле была хоть и злом, но все же вполне переносимым. Зато Соня навсегда поняла, что на свете есть кое-что куда эффективнее слов.

И так, фортепьяно по-прежнему стояло в гостиной, а она, сидя на вращающемся стуле, разучивала гаммы. Это было скучно. Но Соня решила, что, если придумает, как победить фортепьяно, родители предложат ей что-то, еще какую-нибудь альтернативную культурную нагрузку. Кто его знает, что это будет! Не дай бог, танцы или вообще лыжи! Придется еще тащиться в лыжном костюме с огромными лыжами на край света, в какое-нибудь Крылатское, на занятия. У них на Тверской на лыжах можно было разве что постоять у Вечного огня в Александровском саду.

Так что Соня осталось за фортепьяно, в настоящее время оно было наименьшим из зол.

Она играла гаммы. Этюды Черни для беглости пальцев, играла Шопена и Рахманинова. Все это было не так сложно, у нее был хороший слух и чувство ритма, а также длинные гибкие пальцы.

Надо ли говорить, что при ее характере она отличалась усидчивостью и терпением. В результате такой вот политики компромисса Соня неожиданно доигралась до того, что все с чего-то решили, что она это любит. Когда ты по большей части молчишь и улыбаешься, чертовски высокая вероятность того, что все решат, что ты счастлива. И, к сожалению, многие твои мысли, желания и чувства будут трактоваться совершенно неверно, на глазок.

— Ну что ж… — кивнул папа, искренне желая Соне только добра. — Раз ты так любишь музыку… Так тому и быть.

И позвонил знакомому. У папы на каждый случай имелся знакомый, при его работе это совершенно нормально. Ведь и он, как ни крути, был для всех этих людей ценным знакомым, а уж когда речь шла о будущем единственной дочери, о ее призвании, в котором никто, кроме нее самой, не сомневался, — тем более. Мама была просто на седьмом небе от счастья, она уже видела Сонины портреты на афишах около филармонии.

— Я всегда знала, что она особенная, с самого детства, — вдохновенно говорила мама, радуясь, что теперь все эти «странности» дочери можно так изящно и благородно объяснить. Талант — он всегда такой, его трудно понять.

Так что теперь Соня училась в Гнесинском училище, на фортепьянном отделении, заканчивала первый курс. Видимо, и правда, пересидела за фортепьяно. Потому что играла она действительно неплохо и экзамены сдала довольно легко. Проблему составило только собеседование. Отвечать на вопросы — это же совсем другое дело. Отвечать, улыбаясь, — это не совсем в рамках учебной программы. И она молчала как проклятая, надеясь этим отвратить от себя приемную комиссию.

Но иногда так бывает, что, если уж пустили какой-то слух, в него начинают верить все. И тут все почему-то решили, что раз она молчит, значит, точно — талант. Возможно, даже гений. И потом, в приемной комиссии был знакомый папиного знакомого, которого заранее предупредили о такой вот странной особенности дочери знакомого знакомого. А предупрежден — значит, вооружен. И очень опасен.

— Вы лучше послушайте, как она играет. Нам бы побольше музыкантов, которые не говорят, — предложил он комиссии, возбужденно размахивая руками.

И всем это показалось ужасно романтичным — юная пианистка, молчаливая и улыбчивая, светленькая и хрупкая, с большими синими глазами. Конечно, ее взяли. Они уже видели ее на курсовых концертах, в развевающемся элегантном платье, а Соня даже и не пыталась сопротивляться.

Она, кстати, была на самом деле довольно красивой. Правда, не очень-то это осознавала, тем более что посмотреть на себя чужими глазами не могла. А если бы смогла, то увидела бы хрупкую пепельную блондинку, довольно высокую и немного неловкую, что неудивительно, ведь так сильно вытянулась она совсем недавно — буквально за год. Но в этой неуклюжести было что-то очаровательное и живописное, что-то, что делало Соню еще более непохожей на остальных.

Конечно, далеко не всем нравится такой вид красоты. Страсть мужчин к субтильным формам сильно преувеличена силами глянца и гламура. Но Сонино бледное подвижное лицо, острый подбородок, изящные линии скул тем сильнее подчеркивали удивительную синеву ее глаз, темнеющих, когда она злилась. Движения ее рук были немного порывистыми, неравномерными, неуверенными, да и сама она выглядела несколько потерянной, — наверное, это из-за молчания и привычки уходить в себя. В то же время у Сони было очень говорящее лицо, взамен ее молчания оно выдавало почти все ее мысли, и в этом смысле она была совершенно неподражаема.

Но когда Соня смотрела на себя в зеркало, то видела там бледную и тусклую «мышку» с субтильными плечами и маленькой грудью — отражение, к которому она давно привыкла и в котором не находила ничего ни красивого, ни особенного.

Конечно, в этом она была не права. Но такое заблуждение свойственно девушкам ее возраста. В общем, Соня относилась к себе без пиетета, однако и в самокопание с неприятием тоже не ударялась. Что уже было неплохо, если сравнивать ее с подругами и друзьями. Особенно с подругами.

К слову сказать, как ни странно, из-за ее привычки молчать и улыбаться Соня не имела проблем с друзьями. При том, что она в буквальном смысле не желала и двух слов связать, у нее было достаточно много друзей не только в Гнесинке, где она тоже была на хорошем счету у однокурсников. У нее было много друзей и в школе. Бывшие одноклассники ее помнили, звонили ей, заходили в гости, таскали ее на прогулки и приносили книги. Странно, не правда ли? На самом деле, нет. Единственные, с кем она никак не смогла подружиться, были те спортивные девахи. Но остальные люди очень даже тянулись к ней — кто их разберет почему.