Джек Лондон - Письма Кэмптона — Уэсу

• Название: Письма Кэмптона — Уэсу
• Автор: Джек Лондон
• Издательство: Престиж Бук
• Жанр: Разное
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-371-00267-9

Обмен мнениями между сан-францисскими социалистами-интеллектуалами Джеком Лондоном и Анной Струнской развился в эпистолярный роман о природе любви.

Джек Лондон от имени Герберта Уэса ведет дискуссию с биологических позиций; Анна Струнская от имени Дэна Кэмптона стоит на эмоциональной точке зрения.

---

Счастье этой пары послужило свидетельством правоты моей теории. Это произошло оттого, что я верю в их счастье. Как просто, не правда ли? И неоспоримо. В их присутствии я часто ловлю себя на том, что рисую себе картину их совместной жизни, представляя себе ту радость, которую каждый из них вносит в жизнь другого. «Как он должен восхищаться ею! — думаю я. — Как ей понятен язык его взглядов! Они никогда не исчерпают друг друга!» И так без конца. Обыкновенная супружеская пара часто внушает мне чувство мучительного удивления. «Как эти два человека могут жить вместе? Как это случилось? Как это может продолжаться?..»

Вчерашний вечер был событием в моей жизни. Мы с твоим отцом проводили когда-то такие вечера, но я не предполагал, что я смогу снова пережить прошлое. Мы говорили с жаром (и пониманием) молодых студентов, приходя в волнение от изжитых теорий, вновь опьяняясь былыми надеждами, сжимаясь под ударами, давно, может быть, переставшими угрожать нам. Что из этого? Не все ли равно, если мы и не разобрались в фактах? Мы не могли ошибиться в чувстве. Подставь вместо старой, не сбывшейся надежды новую, вместо былого удара новую обиду, столь же тяжкую и болезненную. Я радовался тому, что мы в состоянии еще рассуждать об изменениях и преобразованиях и что доктрина не убила в нас способности к сопротивлению. Мы разбудили друг в друге дремавшие горячие чувства, и, признаюсь, я давно так не волновался и не гордился. Мы осудили весь современный строй. Мы ставили себя вне государства, отказываясь пользоваться каким-либо из его благ; мы оформляли наш протест, ненавидя всю беспорядочность этой системы с той страстью, с какой мы призывали Справедливость грядущих времен.

Любопытно, что мы, отпрыски случайного успеха, способны на такое отрицание. Барбара принимает существующее, не задаваясь никакими вопросами. «Что вы знаете? — спрашивает эта маленькая, сияющая консервативная женщина. — Сознайте свою неправоту, иначе вы не пробьете себе дороги в жизни».

Да, Барбаре придется узнать, как тяжело жить на свете. Бороться нетрудно и оставаться нейтральным легко, но быть одновременно борцом и носителем новой идеи, стоять незыблемо и, стремясь прямо к цели, принимать все направленные на вас удары и ждать — вот подлинный путь героя. Трудно переносить свое поражение. Трудно почитать изжитый идеал, суливший нам комфорт и уважение. Молодость смеется над этой целью, но людям пожилым она дорога. Трудно остановиться на полном скаку, стремясь к фанатизму, и немыслимо гнать самого себя на страдание и мученичество. Трудно жить, милая Барбара.

Затрудняюсь рассказать о нашем времяпрепровождении. Героем вечера был Браунинг, — Мельвилл прочел нам его «Капонсакки». Голос Мельвилла сам по себе поэма, но Браунинг нуждается в толковании менее, чем кто-либо из создателей прекрасных поэм, ибо им созданы прекраснейшие и величайшие. Было четыре часа утра, когда прозвучали слова воина-святого: «Великий, справедливый Бог! Несчастные!» Как мы его слушали! Эрл ходил взад и вперед по комнате, а Барбара прильнула щекой к моей руке. Ее душа участвовала в борьбе, и моя тоже. Мы все сражались в этой битве. Прочти «Пампилию», и твоя душа преисполнится благоговением; прочти «Капонсакки», и тобой овладеет жажда деятельности. Ты воспрянешь, и тебе захочется прожечь себе дорогу подобно ему, хотя бы ты и был так утомлен, что, казалось, не в силах был бы произнести свое имя, если бы судьбе вздумалось сделать перекличку.

Внутренняя буря замкнула нам уста. Эрл первый нарушил молчание. Глаза его горели, и он мечтательным тоном начал рассказ о том, как он однажды взбирался на гору, против которой стоял его дом. Шел сильный дождь, и подниматься по скользким крутизнам было чрезвычайно трудно, но вид с горы с каждым шагом становился все прекрасней. Его дух с трудом мог вынести это чудо красоты. Маленькое селение погружалось все ниже и ниже, вокруг расстилались ласковые склоны зеленеющих холмов, под затянутым облаками небом темнела полоса воды, а вдали неусыпным стражем стояла серая громада гор. Вот тогда-то под леденящим январским дождем он, стоя на склоне, поросшем дубняком, увидел свою мать, понял свою тесную связь с нею и страстно полюбил ее. Море обширно и полно чудес, но оно чуждо нам. Оно не подпускает нас к себе — оно не наше. Ласковая земля с ее волнистыми формами и возникающими в ее недрах жизнями смягчает нам душу гармонией. Тогда-то он простил судьбе, искалечившей его тело. Скорченный дуб все же остается деревом и прекрасен на общем фоне гор и леса. Этого достаточно, чтобы продолжать жить. На лоне всей этой красоты можно и умереть. Он стоял, обдумывая новую мысль, ощущая чудо и красоту, грустя о тех, кто не может больше видеть косых полос дождя и растущей у ног травы. Раз это прекрасно, то не может ли и забвение каким-то недоступным нашему пониманию путем тоже стать прекрасным? Возбужденный подъемом и опечаленный великой радостью, он вдруг подумал: «С кем? Нельзя прожить жизнь одному. С кем же?» Он повернулся, почувствовав на плече прикосновение чьей-то руки, и увидел улыбку, взгляд и вздымавшуюся грудь той, которая стала его Евой.

В лучах стелющегося над Лондоном рассвета Эрл поведал нам свою повесть, и мы ясно представили себе холм в гряде холмов, примирившегося с жизнью юношу, взобравшегося на вершину, промокшую под проливным дождем женщину, спешащую догнать его и отдать всю себя в одном взгляде. Мы не смотрели ни на Барбару, ни на Эрла. Проникнув в их тайну, мы перекинулись немногими словами и ушли. Наш хозяин открыл нам значение празднуемой ими годовщины. Мы поняли и радовались за них.

Доброй ночи, милый мальчик. О, если бы ты мог разделить наш праздник!

Дэн.

XIV ГЕРБЕРТ УЭС — ДЭНУ КЭМПТОНУ

Ридж.

Беркли — Калифорния.

27 февраля 19… г.

Любовь — это нечто, что начинается ощущением и кончается чувством. Благодаря прекрасной и допустимой гиперболе вы начали ваше описание любви ощущением и закончили чувством. Вы говорили о любви терминами любви, а это — тщетная и ненаучная попытка. Теперь разрешите мне дать научное определение. Любовь — это болезнь ума и тела. Причиной является страсть, созданная воображением.

Любовь — одна из фаз функции воспроизведения и ведома только человеку. Любовь, говоря языком обычной речи, есть возбуждение чувств, неизвестное низшим животным. Низшие животные лишены воображения, и у них стремление к продолжению рода проявляется в чистом виде. Но человек отличается развитым воображением. Половое чувство в его чистом виде является лишь предлогом и затемняется всевозможными фантазиями, заблуждениями и бессвязными мечтами. И подлинная сущность функции настолько прикрывается, что человек забывает о ней, особенно в период любовного безумия, и между двумя силами, создающими любовь, — стремлением к продолжению рода и воображением, — возникает противоречие.

Современный романтический любовник (выражающий ощущения терминами чувства и твердо верящий, что это называется рассуждением) не в силах помирить душевную экзальтацию с требованиями тела, не в силах понять, как душа может превратиться в тело и в объятии выразить себя. У всех чувствительных, спиритуалистически настроенных мужчин и женщин бывают минуты тоски, слез и отвращения к себе, когда они смущены и убиты физическим обликом любви. Бедные люди! Они глубоко и искренно страдают вследствие такого сентиментального понимания любви. Им кажется, что тело и душа — два разных начала, которые должны жить каждое само по себе во избежание взаимного осквернения. И в конце концов, любя верной, хорошей любовью, они проявляют свою любовь, но не в состоянии стряхнуть с себя чувство греха, стыда и личного унижения. Они не понимают жизни, в этом вся беда. Животное, не наделенное воображением, не нуждается в оправдании жизненных актов, а люди нуждаются в нем и не могут его найти. Благодаря несдержанному и неуравновешенному воображению они принимают часть за целое, и когда жизнь заставляет их посмотреть правде в глаза, они потрясены и испуганы. Они не думают о том, что потребность продолжения рода является причиной страсти и что человеческая страсть, подгоняемая и переработанная воображением, становится любовью.

Стоя на этом пути, я могу отрицать, что для брака требуется нечто большее, чем расположение (я лично не нахожу в эротических явлениях ничего духовного). Если мужчина чувствует к женщине расположение, не впадая при этом в добрачное безумие, если мужчина идет, так сказать, кратчайшим путем, то я не вижу причин, почему бы ему не жениться на этой женщине. Его поступок вполне оправдан, ибо романтическая любовь после брака должна перейти в спокойное расположение. Но не поймите меня ложно, Дэн. Я не распространяю этого на всех. Человеческое стадо не подчиняется этим законам; в общежитии принята отвратительная форма брака, справедливо презираемая вами, — брак по расчету. Увы, он слишком часто прикрывается маской романтической любви. Конечно, не каждый способен идти кратчайшим путем, избегая в то же время насилия над здоровым чувством полового подбора. Не умея размышлять, средний человек выполняет требования полового подбора, проходя чрез болезнь романтической любви. Но для немногих из нас, — смею включить в это число и себя, — доступен кратчайший путь. Им-то я и пойду, как бы далеко он ни уводил от всех соображений материальной выгоды и домашнего уюта.