Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1967 год

• Название: Журнал «Вокруг Света» №01 за 1967 год
• Автор: Вокруг Света
• Жанр: Периодические издания

---

Но где бы ни выставлял Гоген свои произведения — везде равнодушные, презрительные, недоумевающие лица. «Все грандиозные планы Гогена провалились», — писал один из друзей художника. И вскоре в газетах:

«...Гоген с грустью вспоминает счастливые дни в заморском краю, когда он с благородным жаром вдохновенного поэта работал над этими полотнами, вдалеке от нашего выродившегося общества с его кликами и интригами. Возможно, он опять уедет туда. Если так, это мы его изгнали. Он уже говорит:

— Я не хочу больше видеть европейцев».

Правда, наступившая зима еще застает Гогена в Париже в ветхой комнате в двухэтажном деревянном доме за Монпарнасским кладбищем...

Но проходит год — и Гоген решается окончательно.

...8 сентября 1895 года старый и ржавый «Ричмонд» вошел в лагуну Папеэте и причалил к деревянной пристани в восточной части залива. По скрипящему трапу Гоген сошел на берег Таити. Начались новые поиски «потерянного рая»...

Ничто не изменилось в Папеэте. А Гоген и сейчас не миновал того, чего так стремился избежать,— безденежья и болезни. То и дело приходилось откладывать в сторону кисть и краски, принимать болеутоляющее и ложиться в постель. Из-за безденежья он не мог обратиться к врачу — и лишь невыносимые боли заставили его пойти в больницу в Папеэте, хотя он знал, что не сможет оплатить лечение. Как и какими средствами врачи поставили его на ноги, остается загадкой.

А вскоре случилась новая беда. Не выдержало сердце. Приступы следовали один тяжелее другого. Конец казался близким. Через несколько недель боли прекратились, но Гоген понимал, что это только отсрочка...

И он решает покончить с собой. Но для этого надо написать последнюю картину, говоря его собственными словами, «духовное завещание».

Холсты давно кончились. Он взял обычную грубую джутовую ткань, из которой на Таити шьют мешки, отрезал четыре с лишним метра, сколотил дрожащими руками раму и с трудом натянул на нее это «полотно». Потом достал свои краски в кисти, лежавшие без применения полгода, и, забывая о боли и усталости, принялся писать.

Между приступами головокружения и невыносимых болей медленно создавалась картина, ближе всего подходящая к монументальным фрескам, писать которые Гоген мечтал всю жизнь.

В верхнем левом углу черными буквами на желтом поле он вывел название картины: «Откуда мы? Кто мы? Куда мы идем?»

...Завещание закончено. Поиски «земного рая» тоже... Отбросив последние колебания, Гоген взял коробочку мышьяка и побрел к горам. По обе стороны тропы на двести метров выстроились туземные хижины. Смех, песни и музыка говорили, что вовсю идут новогодние празднества. Таитянское лето было в разгаре, осыпанные цветами кусты и деревья насытили воздух своим благоуханием — ноа-ноа. Но Гоген был слеп и глух. Он прошел напрямик через раскинувшиеся за хижинами поля ямса и батата и, тяжело дыша, стал карабкаться вверх по крутому склону.

Как всегда, на пустынном горном плато было удивительно тихо. Деревья не заслоняли больше чарующий вид на узкий берег, лагуну и море.

Гоген опустился на мягкое зеленое ложе и достал из кармана мышьяк...

...Произошло какое-то чудо. Яд не убил человека. Гоген лежал ничем не прикрытый под палящим тропическим солнцем. Внутренности жгло огнем, голова раскалывалась от боли. Когда стемнело, ему стало немного легче. Но затем подул сырой и холодный ветер, начались новые муки. Лишь на следующий день, когда взошло немилосердное жгучее солнце, Гоген, напрягая последние силы, заставил себя встать и медленно побрел вниз, к берегу, К жизни...

Чтобы как-то перебиться, Гоген, жертвуя живописью, поступил на службу. Больше трех лет он боролся с нуждой. А затем его денежные дела неожиданно поправились, и Гоген решил немедля переехать на Маркизские острова. Еще одна попытка, обрести счастье.

И вот первый маркизский порт — Таиохае на Нукухиве. На каменной пристани — жандарм в мундире и белом тропическом шлеме, подвыпившие торговцы, миссионеры в черных сутанах.

Порт Атуона на Хиваоа — пятьсот жителей, две миссионерские станции, пять-шесть лавок, две пекарни... Снова «цивилизация солдат, купцов и колониальных чиновников». И Гоген понял, что на этот раз поиски окончены навсегда. Но он не сдавался. Если нет на земле того мира, который он искал, он сам себе создаст этот мир...

Два лучших плотника Атуоны быстро выстроили Гогену большой двухэтажный дом, такой, какой хотел сам художник.

Слева от двери Гоген поместил панно с надписью «Будь загадочным», справа — с надписью «Будь любящим и будешь счастлив». Третью доску смертельно больной человек украсил надписью: «Дом наслаждений». Но Гогену недолго пришлось наслаждаться своим уединенным покоем — снова начались перебои сердца, общая слабость и сильные боли в ноге. До сих пор он еще мог, опираясь на толстую трость, совершать ежевечерние прогулки по селению, а то и спускался к морю. Теперь нога разболелась так, что он вообще перестал выходить из дому. Боли стали невыносимыми, и приходилось — чтобы хоть немного уснуть — прибегать к морфию.

Когда он увеличил дозу до опасного предела, то, боясь отравиться, отдал шприц лавочнику и перешел на опиум. Понятно, в таких условиях он писал «мало и скверно».

Одним из немногих, кого Гоген в эти тяжелые дни пускал к себе в мастерскую, был поэт Ки Донг. Как-то раз, не видя другого способа поднять дух своего друга, Ки Донг сел за мольберт и начал писать. Как он и думал, Гоген заинтересовался и вскоре, хромая, подошел к мольберту посмотреть, что получается. Он увидел, что Ки Донг пишет его портрет. Не говоря ни слова, Гоген принес зеркало, занял место Ки Донга, взял кисти и завершил портрет.

Беспощадно реалистичное полотно показывает нам седого, одутловатого, измученного человека со смертельно усталыми глазами...

В это время и без того натянутые отношения Гогена с французской колониальной администрацией и католическим духовенством крайне обострились. Местные тузы и епископ сделали все, чтобы жизнь Гогена стала буквально невыносимой, — и это тогда, когда ему особенно нужны были силы и поддержка. Снова резко ухудшилось здоровье.

И когда опиум перестал помогать, Гоген попросил вернуть ему морфий и шприц...

В одиннадцать часов утра 8 мая 1903 г. к Гогену пришел его местный друг Тиока. Как полагалось по местному обычаю, он издали дал знать о себе криком: «Коке! Коке!» — так звали Гогена на островах, — однако не дождался приглашения войти, Тиока нерешительно поднялся по лестнице и увидел, что Гоген лежит на краю кровати, свесив ногу. Тиока подхватил его и побранил за неосмотрительную попытку встать. Ответа не было. Тиока начал трясти его. Гоген оставался недвижным.

...Тиока пронзительным голосом затянул траурную песнь. На тумбочке возле кровати стоял пустой флакон из-под наркотика. Может быть, Гоген принял чрезмерно большую дозу? «Намеренно», — говорили одни жители поселка. «Нечаянно», — думали другие. А может быть, флакон был давно пуст? Нам остается только гадать. Если в этом вообще есть смысл...

Около двух часов следующего дня грубо сколоченный гроб опустили в могилу на холме Хузакихи, в километре с небольшим к северу от Атуоны. Кроме четырех островитян, несших гроб, в эту жаркую пору дня лишь один европеец дал себе труд подняться на крутой холм.

...Речей не было, эпитафий тоже, если не считать нескольких строк в письме, которое епископ Мартен отправил своему начальству в Париж: «Единственным примечательным событием здесь была скоропостижная кончина недостойного человека по имени Гоген, который был известным художником, но врагом бога и всего благопристойного...»

Сейчас о нем написаны тысячи статей, исследований, книг. И в одной из них есть такие строки:

«Он объехал половину земного шара в поисках обетованной земли, чьи счастливые обитатели «знают лишь радостные стороны жизни», восхитительного края, где можно жить «почти без денег». Он надеялся убежать из «царства золота», но слишком скоро убедился, что даже под тропическим солнцем, в хижине, осененной пальмами, корыстолюбие и алчность века не выпустят его из своих беспощадных когтей.

...Он был одинок и бессилен разбить цепь неудач, волочившуюся за ним вокруг земного шара».

...И сорок Енисеев стремят свой бег...

Фотоочерк В. Школьного

Ты стоишь в центре Азиатского континента и почти физически ощущаешь окружающие тебя безграничные пространства степей, ковыльные седины которых отблескивают в лучах низкого солнца. Но потом ты приглядываешься и замечаешь голубую стену гор, которые ограничивают на горизонте эту бесконечность и отделяют ее от другой, не доступной твоему взгляду.

Тува — земля двух географий. Плоская, как лист карты, степная равнина и горы, поросшие Великой тайгой, Богатой тайгой — Бай-Тайгой.