Елена Коровина - Великие авантюры и приключения в мире искусств. 100 историй, поразивших мир

• Название: Великие авантюры и приключения в мире искусств. 100 историй, поразивших мир
• Автор: Елена Коровина
• Жанр: Публицистика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-227-03666-7

Откройте эту книгу — и на ваших глазах произойдут самые таинственные и загадочные происшествия, разыграются самые романтические истории, раскроются самые гениальные аферы, связанные с деятелями искусства и бессмертными шедеврами.

Вы узнаете, как из Лувра абсолютно незаметно для всех была украдена «Мона Лиза». Как гениальный парфюмер Генрих Брокар и гениальная выдумщица Шарлотта Брокар отмыли «немытую Россию» и как на всемирном конкурсе российские духи победили французский парфюм. Почему великого живописца Караваджо церковь называла Нечестивцем. Что за проклятие преследовало владельцев бесценного синего бриллианта «Хоуп». Как английские шекспироведы опознали утерянные рукописи Великого Барда и что выяснилось в действительности. Как виртуозный мошенник Виктор Люстиг смог продать саму Эйфелеву башню и о многих других авантюрах, от которых и у современников, и у потомков захватывало дух.

---

Впрочем, и Савва не задержался в Москве, ведь главные денежки-то всегда в столице трутся. Так что Яковлев вернулся в Петербург, поступил под крыло самого светлейшего князя Потемкина — начал поставлять мясо в армию. И вот светлейший князь уже вертит в руке счет на оплату поставок мясной провизии, представленный «почетным поставщиком ея императорского двора Саввой Яковлевичем Яковлевым». Счет громаднейший — 500 тысяч рублей. Сам Яковлев переминается с ноги на ногу перед столом светлейшего, опасаясь, подпишет тот или нет.

Светлейший, однако, не спешил, видно, прикидывал что-то. Савве знак рукой подал — мол, сядь, дело не быстрое. Тот сел, да все крутился на стуле. Наконец Потемкин удовлетворенно причмокнул — видно, решил дело — и поднял на подателя хитрые глаза: «А ведь у тебя тут приписочка тысяч на двести». Савва задрожал: «Всего на сто, благодетель. Не больно и много. А жить-то надо…» Светлейший фыркнул: «Оно конечно. Ладно уж, включу твои пятьсот тысяч в свою ведомость на оплату из казны».

Податель вскочил, бухнулся в ноги Светлейшего, да тут из рукава его на пол со звоном золотая монета в 10 рублей и вывалилась. Потемкин и сам вскочил: «Что же это?! Монета эта у меня на столе лежала! Как ты посмел взять?!» Савва снова — бултых в ноги: «Прости, светлейший! Не удержался. А все глаза проклятые завидущие, руки — загребущие! Да мне и матушка государыня не раз выговаривала: убери свои руки подальше!..»

У Потемкина кровь в голову ударила, лицо красными пятнами пошло. Но упоминание имени императрицы вмиг освежило. Он, Потемкин, сейчас хоть и всесильный фаворит, да ссориться с другими, что в фаворе, не стоит. Кто знает наперед, как дальше-то повернется?.. Только и крикнул: «Пошел вон!»

Савву из покоев как ветром сдуло. А светлейший за голову схватился. Как же это возможно?! Ведь этот Яковлев из казны миллионы заполучил. Кажется, можно бы и самому для Отечества порадеть — ан нет! Словом, сколь ни возвышай Савку, он Савкой и останется.

Потемкин вздохнул, подписал счетец поставщика, потом крякнул и приписал к числу 500 единичку в начале. Получилось полтора миллиона. В конце концов, надо же и светлейшему на что-то жить.

На рождественской неделе 1784 года почетный дворянин Яковлев устроил грандиозный бал. Одежду из Парижа выписал, чтоб не ударить в грязь лицом. Вместо пуговиц да пряжек повелел пришить самолучшие самоцветы, найденные в его уральских владениях. На балу и сам блистал: вспоминая молодость, пел про телятинку, сыпал анекдотами. И не заметил, как из кармана его выпал давний золотой брегет.

«Сколько времен вышло?» — шутливо поинтересовался кто-то из гостей. Савва ухмыльнулся: «Не ходят они уж, почитай, годков десять!» Гость удивился: «Да ведь ровно полночь показывают!»

Савва воззрился на часы — те и вправду пошли. «Кажись, они моему времени отсчет начали!» — пронеслось в голове. И точно — через несколько месяцев разбил Савву апоплексический удар. Когда весть дошла до дворца, Екатерина послала к Яковлеву своих лучших докторов. Но и те не спасли больного. Узнав о том, императрица усмехнулась: «Видать, протухла телятинка! Опять Савка стал нищим — миллионы-то на тот свет не унесешь!»

Оно, конечно, так. Да только вместо одного миллионера Яковлева обнаружилось четыре — сыновья покойного. И все тоже понесли свои счета на оплату в казну. А потом и их дети обнаружились. А потом и внуки. Вот она — загадка российская: и как только казна не кончается?..

P. S. Впрочем, в начале ХХ века историки сумели-таки взглянуть на одиозную фигуру купца Яковлева по-новому — в свете открывшихся фактов. Оказалось, жизнь-то его полна была благороднейших поступков и свершений. Был он одним из первых деятельных промышленников, как отметили в книгах по истории купечества, «талантливым организатором российской промышленности, наладившим производство на целом ряде фабрик и заводов», в том числе горнорудных заводах Урала и Ярославской Большой мануфактуре. Славился он и крупной благотворительностью. Строил церкви, щедрой рукой давал деньги на школы, больницы, дома призрения для стариков и инвалидов. Словом, Яковлев-Собакин вполне заслуженно может быть признан одним из основателей промышленности России.

Всадник-хранитель, или Рождение символа

Великие новаторские произведения искусства всегда создаются в атмосфере некоего дерзновения с толикой авантюризма. А как без них? Никто ведь еще ТАК не делал — и вдруг кто-то именно такое сотворил. И без авантюрного бесстрашия тут никак нельзя. Только так — мужественно и дерзновенно — можно создать гениальное творение.

Французский скульптор

Скульптор Этьен Морис Фальконе скромно опустил глаза. Негоже пялиться на ее величество Екатерину Великую, даже если она рассматривает твою работу. Однако, даже опустив глаза, он не мог не слышать нервно-презрительные вздохи, короткое, но недовольно выдохнутое: «О!» Похоже, императрица была явно не в восторге от представленной им модели памятника Петру I. Впрочем, окончательный вердикт не заставил себя ждать. «Нет, это никуда не годится! — раздраженно проговорила Екатерина. — Пусть лучше господин Фальконет возвращается домой!»

Скульптор не понимал по-русски, но венценосное недовольство уловил. Он вообще-то не привык к таким речам — обычно его произведениями восторгались. Уже одна из первых его работ — «Милон Кротонский» на античный сюжет — произвела в Париже фурор. Сама маркиза Помпадур, всесильная фаворитка короля Людовика XV, обратила внимание на талант Фальконе. Впоследствии по ее заказу он создал немало изящных скульптур — «Грозящего Амура», «Купальщицу», «Пигмалиона и Галатею», множество моделей статуэток для знаменитой Севрской фарфоровой мануфактуры, которую возглавлял почти десять лет. И всегда был успех! Его работами восторгаются величайшие умы Европы — Дидро и Вольтер. А русской императрице не нравится.

Фальконе стиснул кулаки — и ведь ничего не скажешь: императрица всегда права! Но как будет выглядеть он, 50-летний скульптор, когда его отошлют из Петербурга на родину?! Конечно, он пробыл здесь всего-то несколько месяцев, а ему заплатили за весь нынешний, 1766 год, так что поездка через всю Европу себя с лихвой окупила. Но что он расскажет в Париже — что его модель была отвергнута?..

Нет, надо объясниться! Рассказать, каким он видит будущий памятник: Петр I должен стоять на высокой колонне посреди большой площади, чтобы все проходящие могли перед ним снимать шляпы.

Но начать объяснение Фальконе не успел. Сопровождающий императрицу президент Академии художеств статский советник Иван Иванович Бецкой по-старчески крякнул и, вынув из кармана золотую табакерку, по-свойски протянул ее Екатерине. Та в негодовании чуть не ударила Бецкого по руке. В такой диспозиции Фальконе не то что на разговор, а и на приближение к разгневанной государыне не осмелился. Только опять глаза прикрыл — думал, сейчас гроза начнется. Не знал, что Иван Иванович — лицо к императрице наиприближеннейшее. Любому другому вельможе подобное вольное обращение с государыней обошлось бы дорого, но старик Бецкой был, как говорили, «на полном доверии». Только он имел право заходить по утрам к императрице «на личный кофей и на рассуждения». Кабы речь шла о другом придворном, пошли бы слухи, что он — «любезный друг сердца». Но Иван Иванович был стар и потому годился только на роль «друга ума». И вот теперь он, сунув табакерку в карман, неспешно достал лорнет: «А я что-то не разгляжу. Стар стал, матушка…» — «Да тут и глядеть нечего!» — выдохнула Екатерина. «Неужто?.. — все так же неспешно удивился Бецкой. — А господин Дидерот усиленно рекомендовал: лучший скульптор Европы. Как он там писал, матушка? „Месье Фальконе больше всех подойдет для вашего грандиозного замысла — поставить достойнейший памятник Великому государю Петру“. Отписать философу, что он ошибся?» — лукаво осведомился Бецкой.

«Как можно? — Нетерпеливая государыня умерила пыл. — Еще подумает, что мы тут, в России, в искусствах вообще не разбираемся. Но отчего Петр стоит как истукан? Он же был весьма деятелен, азартен, авантюрную жилу во всем имел. Реформатор, полководец, любимец Фортуны. Он должен быть на коне, как римский император!» — «Вот видите, матушка, сколь вы мудры — указания для скульптора готовы!» — проскрипел Бецкой. Государыня вскинула очи: «Тогда ты, Иван Иванович, ему и объясни! Все ж он европейская знаменитость. А нашего простого желания не разумеет. Это ж толковать надо. А у меня и другие дела есть!» И Екатерина быстрой походкой вышла из залы.

Бецкой повернулся к скульптору.

«Отчего вы приехали в Россию не один?» — неожиданно спросил он, переходя на французский. «Я взял помощника», — смущенно проговорил Фальконе. «Помощницу! — сощурился Бецкой. — Скульпторшу-даму — у нас в Петербурге о таком впервые слышат. Конечно, дамы балуются акварелью, но рубить мрамор?! Это как-то не по-дамски!»