Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1972 год

• Название: Журнал «Вокруг Света» №09 за 1972 год
• Автор: Вокруг Света
• Жанр: Периодические издания

---

— Но я не каждый день бываю в Латвии.

— Ничем не могу помочь.

— Я бы мог приехать в субботу или воскресенье.

— В эти дни у меня научная работа.

— Хорошо, тогда я приеду в понедельник?!

— В понедельник начнется другая работа...

В это время в разговор вклинилась телефонистка, и я крикнул:

— Я приеду во вторник!

— Когда? — скорее удивился, чем переспросил, Упитис.

— Утром, — быстро сказал я и бросил трубку.

Облегчение, которое пришло после этого разговора, было моментально рассеяно в Союзе писателей, где мне объяснили, что Упитис после звонка может принять меня, но у калитки спросит, что я хочу от него, и затем скажет «до свидания». И чтобы этого не случилось, посоветовали переговорить с поэтом Имантом Зиедонисом, который одну главу своей книги «Курземите» посвятил Упитису.

...Уже сейчас, когда наша встреча с Упитисом состоялась и прошло немало времени, а я все еще нахожусь под впечатлением этого человека, — я с удовольствием перечитываю строки о нем и его доме, написанные Зиедонисом:

«В темноте кажется, что ящики разваливаются, семена как бы пробуждаются внезапно, все луковицы лопаются одновременно — и мы, наверное, не выйдем живыми из этого дома. Ростки разрывают бандероли с марками всего мира, а из чашечек лилий, как из труб огромных граммофонов, течет в комнату благоухание. Смешение запахов, и красок, и звуков, и очень хочется жить с такой же чертовской одержимостью, с какой живет этот старик и благодаря которой сады цветут, и люди замедляют шаг и удивляются: что же это за человек, создающий все это? И существует ли он вообще?..

Я проследил одну данную природой черту, которая доведена в этом человеке до гениальности, до такой самоотдачи, что многим это кажется ненормальным или курьезным. Как будто гениальность может и не быть чудной, как будто гениальность уже сама по себе не является отступлением от нормы. Я хочу сказать, что слишком мало мы помогаем тем людям, которые в силах создать нечто неповторимое, нечто такое, что могут создать только они. Нельзя приказать молнии: «Ты пока не сверкай! Накопятся еще две-три молнии, тогда и сверкайте все вместе». Талант — сила стихийная, и если он посылает свою молнию туда, где необходимы нам свет и дождь, то пусть он сверкнет, озарит, пусть полыхает, даже если он один-единственный. Наша обязанность помочь ему... И еще я думал о стиле человека, о том, как он приходит в мир, как он идет по нему и как из него уходит. Упитис как-то сказал: «У каждого облачка есть серебряный краешек». Имел ли он в виду мою, или свою, или вашу жизнь?..»

Но тогда я всего этого не знал, и поэт Зиедонис был для меня трамплином, с помощью которого я хотел долететь до «чудака» Упитиса. Однако Имант Зиедонис сказал мне, что если я хочу действовать наверняка, то лучше всего связаться со старым другом Упитиса Раймондом Бочем, чтобы тот сам позвонил в Добеле.

...Три дня Боч не мог дозвониться Упитису — похоже, тот и ночь проводил в саду. В понедельник, в двенадцать ночи, Боч назначил мне встречу на углу улицы Алояс у троллейбусной остановки. Он сказал, что приготовил письмо для Упитиса. Мы не уточняли, кто в чем одет и как выглядит. За эти три дня, пока Боч дозванивался Упитису, а я осаждал телефон Боча, казалось, мы легко отыщем друг друга даже в толпе, во всяком случае, так казалось мне.

Опустевший троллейбус шуршит по блестящим от дождя улицам.

Раймонд Боч одиноко стоит на углу. Едва я подошел, он протянул мне руку:

— Пойдемте, я вас провожу, — сказал Боч, и мы направились по маршруту троллейбуса к центру.

Несмотря на моросящий дождь, Боч шел с непокрытой головой. Я все ждал, когда он передаст мне письмо для Упитиса, но Боч шагал молча и наконец спросил:

— Расскажите, как вы ему позвонили. Я рассказал все, подробно и честно.

— Я бы не хотел, — заговорил Раймонд Боч, — чтобы Маэстро показался вам странным. Вы представьте, как ему трудно. Он работает в день по восемнадцать-двадцать часов, и у него на другое (он выделил это слово) не остается ни времени, ни сил. У Маэстро тридцать девять тысяч растений, только одних абрикосовых деревьев шестнадцать тысяч. Понимаете? Абрикосы на севере. По-моему, нет ничего странного, что человек, который является членом крупнейших в мире обществ по выращиванию ирисов, роз, северного ореха, человек, который ведет переписку с северным и южным полушариями, получает пыльцу роз из Японии, в Австралию отправляет свои лилии (кстати, он один из двух селекционеров нашей страны, кто числится во всемирном списке людей, выращивающих лилии, второй — москвич Еремин), — нет ничего странного в том, что Маэстро отмежевывается от лишних людей, от ненужных встреч... Когда Маэстро упрекают в нелюдимости, он вспоминает Омара Хайяма: «Ты лучше голодай, чем что попало ешь, и лучше будь один, чем вместе с кем попало...»

Было совершенно очевидно, что Боч старается развеять нелепый миф о чудачествах своего друга. Чувствовалось, что он готов ходить со мной до утра под дождем, лишь бы встреча с Упитисом не оказалась для Маэстро ненужной, лишь бы я не стал для него лишним человеком, и я благодарен Бочу от чистого сердца...

— Он все делает один и рядом с собой не терпит людей, не умеющих работать так, как он сам, будь то друг или просто его коллега... Вот вы пошли бы к нему работать? Могли бы выдержать ежедневно по восемнадцать-двадцать часов? Молчите? Нет, конечно же, нет... Я часто говорю ему: «Тебе нужен ассистент», хотя отлично понимаю, что такой человек едва ли найдется. Маэстро живет в другом измерении, по другим временным масштабам. Однажды к нему пришел человек из Института земледелия и спросил, как бы Упитис хотел отметить свое семидесятипятилетие. Он просто хотел помочь отметить этот день, но Маэстро ответил: «Я люблю круглые даты, и буду отмечать только столетие, стопятидесятилетие, двухсотлетие...» Человек схватился за голову и больше не появлялся. Многие не понимают, что это не чудачество. Ведь различные сорта плодовых деревьев запрограммированы Упитисом на сто, на двести лет, то есть они дадут удивительные плоды на севере через многие-многие годы. Разумеется, и самому Маэстро понятно, что человеческая жизнь имеет пределы, но он терпеливо продолжает свой труд. Раймонд Боч осторожно посмотрел на меня уставшими голубыми глазами и так же осторожно продолжил:

— Как-то Маэстро со свойственной ему прямотой, которая иным кажется грубостью, сказал одному известному ученому: «Покажите мне свое яблоко... Вы же все пишете и пишете... Покажите мне ваше яблоко!!!»

Незаметно мы дошли до центра города и остановились у Академии художеств.

— Жаль, что я не могу с вами поехать, — сказал Боч. — Мне очень хотелось бы встретиться с Маэстро...

— Разрешите, теперь я вас провожу, — предложил я, и мы направились обратно по ночной Риге.

...И вновь, уже здесь, в Москве, перелистывая Зиедониса, читаю: «Около 1910 года была издана книга о вежливости. В ней говорилось: «Если ты в гостях, то никогда не требуй, чтобы там было так же, как в твоем доме». И понимаю, что Боч деликатно намекал мне на это, рассказывая о Маэстро. Зная нашу суетную городскую жизнь, наши пристрастия и привязанности, он осторожно проводил грань между нашими домами, с уважением относясь, к обоим, но предпочтение отдавал дому Упитиса.

— Последний раз я был у Маэстро с Имантом Зиедонисом. Была теплая осень, и цветы начали вторую жизнь. Хозяин нас отправил в сад и сказал, что сейчас подойдет. Гуляя по саду, мы неожиданно увидели странную картину: большие клумбы роз словно разворочены бульдозером. Мы стоим и волнуемся — вот-вот подойдет Маэстро, и что же с ним будет, когда он увидит все это? И тут мы услышали за собой его бодрый и громкий голос: «Вот как природа помогла селекционеру, — и, повернувшись к прекрасным розам, добавил: — Природа сама определила сильных, слабые погибли». А затем объяснил, что ночью были заморозки и выжили лучшие... Представляете, Маэстро двадцать пять лет работал над грушей и только на двадцать пятом году признал плод. Он с деревом на «ты». Он слышит дерево, понимает его. Одно из абрикосовых деревьев он назвал «Мой прекрасный друг»... После войны он с мешком за спиной на велосипеде объездил всю республику, изучал каждое дерево. В то время нас с ним попросили отобрать сорта яблок, картофеля для наглядных пособий техникумам и вузам. Тогда же Маэстро предложили место лаборанта в институте, он удивился: «Зачем мне эта должность? Лаборант моет посуду...»

Я наконец-то понял, что мой ночной собеседник Раймонд Боч агроном, но мне почудилась грустная нотка в его голосе, и я спросил Боча об этом.

— Да, я неудавшийся агроном, а сейчас работаю «бюрократом», — с юмором ответил Боч, — управляющий издательством «Сельхозучснаб»...

Мы уже подходили к остановке, откуда начали ночную прогулку. Оба изрядно продрогли, но меня спасали сигареты. Боч протянул мне письмо к Упитису и то ли в шутку, то ли всерьез предупредил: