Марсель Мижо - Сент-Экзюпери

• Название: Сент-Экзюпери
• Автор: Марсель Мижо
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1965

Книга рассказывает о жизни Антуана де Сент-Экзюпери (1900-1944), известного французского писателя.

---

С этой и только с этой точки зрения можно говорить, что он что-то утверждал.

Да, он утверждал приоритет человеческого духа над всем остальным. Но что может быть более оптимистично? И вместе с тем разве не в этом черпает свою основную силу подлинный гуманизм?

Думается, что так это и оценили рабочие типографии Гревэн, которые еще до поступления книги в продажу преподнесли автору один экземпляр «Земли людей», напечатанный на авиационном полотне.

Высокий уровень обобщений, на который писателя, надо думать, вознесло ремесло летчика, может показаться лишенным конкретного содержания лишь человеку недалекому. Произведения Экзюпери, и в особенности «Земля людей», как очень тонко подметил Пьер Дэкс, напоминают настойчивый вопросник. А поставить вопрос-это уже сделать шаг к его разрешению.

И так же, как и в его время, вопросы, которые настойчиво ставит писатель, требуют ответа.

«Мы хотим освобождения. Тот, кто работает киркой, хочет видеть смысл в работе киркой. И работа киркой каторжника – вовсе не то же самое, что работа киркой геолога-разведчика, которая возвеличивает его. Ужаса материального порядка не существует. Каторга – там, где работа киркой лишена всякого смысла, где работа не связывает того, кто трудится, со всеми людьми. А ведь мы хотим бежать с каторги!»

Это выдержка не из «Земли людей», как можно было бы предположить, а из статьи «Смысл жизни». Под смыслом жизни Сент-Экзюпери, как он это доказал позже, понимал все то, в борьбе за что можно отдать самое ценное достояние человека – жизнь.

«Смысл жизни» – одна из серии статей, опубликованных Сент-Экзюпери сразу же после Мюнхенских соглашении 1938 года, под общим названием «Мир или война». Содержание этих статей почти полностью использовано им в книге «Земля людей».

Сравнивая статьи и очерки Сент-Экзюпери, опубликованные в разное время, с его книгами, еще больше убеждаешься, насколько жизнь и творчество этого удивительного человека – одно неразрывное целое. Между журналистом и писателем, как и между летчиком и писателем, нет, по существу, никакой разницы. Разве только в мастерстве. Приходится лишь поражаться, открывая в этих на скорую руку написанных злободневных журнальных статьях совершенно не свойственную в западной печати этому жанру глубину мысли. Конечно, объяснить это можно только тем, что все творчество Сент-Экзюпери – размышление, действие – одно целеустремленное неделимое единство жизни. Все, что он пишет, им давно и глубоко выстрадано. Трудная жизнь, постоянное столкновение с опасностями, товарищи, необычные внешние обстоятельства – вот та закваска, на которой взошло тесто.

Сент-Экзюпери осаждают предложениями от различных журналов и газет. Но писатель не хочет размениваться на мелочи. Он соглашается сделать исключение лишь в двух случаях: предисловие к книге Анны Морроу-Линдберг «Подымается ветер» и предисловие к специальному номеру журнала «Докюман», посвященному летчикам-испытателям.

Эти две короткие статьи написаны с такой любовью и так ярко характеризуют Сент-Экзюпери второй половины тридцатых годов, что мы считаем нужным привести из одной выдержки, а другую, совсем коротенькую, дать здесь целиком:

Предисловие к книге Анны Морроу-Линдберг «Подымается ветер»

Я вспомнил в связи с этой книгой о рассуждениях одного друга по поводу замечательного репортажа американского журналиста. «Этот журналист, – говорил он мне, – проявил хороший вкус, не комментируя и не романтизируя в своем репортаже военные эпизоды, о которых он слышал из уст командиров подводных лодок. Он правильно сделал, не выявив своего авторского лица и не дав себе волю как писатель. Ибо эти скупые свидетельства, эти необработанные человеческие документы дышат замечательной, волнующей поэзией. Почему люди столь глупы, что желают всегда приукрасить действительность, когда она сама по себе столь прекрасна? Если когда-нибудь сами моряки будут писать, возможно, они и будут мучаться над составлением плохих романов или плохих поэм, не зная, какими сокровищами они располагали».

Однако я не согласен с этим мнением. Моряки, возможно, написали бы плохие поэмы, но, вероятно, те же люди вели бы и малоинтересные путевые записи. Потому что существуют не свидетельства, а люди, которые свидетельствуют. Существуют не приключения, а искатели приключений. Не существует прямого чтения реального, реальное – это груда кирпичей, которая может принять любую форму. Какое может иметь значение, что журналист, составитель книги, писал телеграфным стилем и вносил в свое повествование лишь конкретные факты? Он непременно в какой-то степени стал между реальным и воображаемым. Ведь он не все рассказал, а отобрал свой материал и придал ему какой-то порядок. Свой порядок. Придавая этому сырому материалу свой порядок, он построил свое здание.

То, что верно в отношении конкретных фактов, верно и в отношении слов. Допустим, я вам даю в беспорядке слова: «двор», «настил», «дерево» и «отзываться». Сделайте мне что-нибудь из этого. Но вы отказываетесь. Эти слова не волнуют. Между тем Бодлер, пользуясь этим материалом слов, показывает, что он умеет построить из них великолепный образ: «Гулко отзывается деревянный настил дворов...»

Эти слова: «двор», «дерево» или «настил» – так же хорошо звучат в сердце, как и какая-нибудь осень или лунный свет. И я не вижу, почему со словами «давление» или «погружение», «жироскопы», «прицел» автор не сумел бы столь же сильно нас захватить, как и воспоминаниями о любви. Но в отличие от моего друга я спрашиваю себя, почему бы с таким же успехом автор нас не захватил и воспоминаниями о любви? Правда, мне приходилось читать немало всякой сентиментальной чепухи. Но читал я и тысячи рассказов, в которых тщетно пытались вызвать волнение движениями стрелки манометра. Ибо хотя стрелка и опускалась, хотя это движение и угрожало жизни героя и жизнь этого героя была со всей очевидностью связана с судьбой его супруги, полной тревог, я вовсе не волновался, если автор был лишен таланта. Конкретные факты ничего сами по себе не выражают. Смерть героя весьма печальна, когда он оставляет после себя скорбную вдову. Но ведь чтобы взволновать нас в два раза больше, недостаточно придумать героя-двоеженца.

Основная проблема заключается, очевидно, во взаимоотношениях реального и письма, или – точнее – реального и мысли. Как передать эмоцию? Что передаешь, когда пишешь? Что основное? Это основной, как мне кажется, столь же отлично от используемых материалов, как и неф собора отличен от груды камней, из которых он построен. Ухватить и передать из внешнего или внутреннего мира можно только взаимоотношения – «структуры», как сказали бы физики. Поразмыслите над поэтическим образом. Его ценность совсем в другом плане, чем использованные слова. Ценность не заключается ни в одном из элементов, которые объединяешь или сравниваешь, а именно в специфическом характере связей, в особых внутренних взаимоотношениях, которые такая структура нам навязывает. Образ – это акт, который, хочешь не хочешь, связывает читателя. Читателя не трогают, а опутывают чарами.

Вот почему книга Анны Линдберг и в самом деле мне кажется чем-то иным, чем честным отчетом об авиационном приключении. И вот почему книга прекрасна. Возможно, в ней использованы лишь конкретные наблюдения, технические рассуждения, сырой материал из профессиональной области. Между тем дело вовсе не в этом, И какое для меня имело бы значение, что такой-то взлет был труден, такое-то ожидание долгим и что Анна Линдберг скучала во время полета или радовалась? Все это пустая порода. Но какое сокровище она из этого извлекла!

. . .

И как отличается ее повествование от всяких рассказов, в которых одно происшествие искусственно привязывается к другому с произволом, характерным для охотничьих историй! И как Анна Линдберг в своей книге втайне умело использует нечто, чему нет имени, – нечто элементарное и всеобщее, подобно мифу. Как умеет она заставить почувствовать при помощи, казалось бы, рассуждении о технике и подмеченных ее острым взглядом конкретных фактов сущность проблемы человеческого бытия! Она рассказывает не о самолете, а как бы пишет самолетом...

Предисловие к номеру журнала «Докюман», посвященному летчикам-испытателям

«Жан-Мари Конти вам расскажет здесь о летчиках-испытателях. Конти, как политехник, верит в уравнения. И он прав. В уравнениях законсервирован опыт. Но в конечном счете на практике трудно поверить, чтобы машина наподобие цыпленка из яйца рождалась из математического анализа. Математический анализ подчас предшествует опыту, но чаще довольствуется тем, что устанавливает незыблемые правила. Впрочем, это и есть основное. Самые грубые измерения показывают, что вариации данного явления вполне ясно представлены такой-то ветвью гиперболической кривой. И теоретик закрепляет эти опытные данные в уравнении гиперболы. Но при этом с помощью скрупулезнейшего анализа он доказывает, что иначе и не могло быть. Когда еще более тщательные измерения позволят ему уточнить свою кривую, теперь уже соответствующую скорее кривой, определяющейся другой формулой, он закрепит и этот факт в новом уравнении, выведенном с еще большей строгостью. Но он докажет с помощью не менее скрупулезного анализа, что это можно было всегда предвидеть.