Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1977 год

• Название: Журнал «Вокруг Света» №08 за 1977 год
• Автор: Вокруг Света
• Жанр: Периодические издания

---

Скоро час, как мы плывем. Осталась позади шумная пристань Котону, столицы Бенина. Берега лагуны, смыкающиеся у полузанесенного песком гирла, постепенно расходятся, и кажется, что движешься по ленивой, без течения, реке. Потом пропали последние, чахлые от избытка влаги пальмы, а зеленая кромка берегов истаяла в дрожащей дымке испарений.

Легкий бриз еле рябит воду, и крохотные волны ласково похлопывают по плоскому дну пироги. Амуссу негромко поет. Мелодия у песни размеренная, без взлетов и спадов, но в то же время не монотонная, как звенящие на одной ноте песни народов сахеля (Сахель — засушливые районы у южной границы Сахары.) . Здесь, на побережье Гвинейского залива, за работой поют вот так, почти про себя, и в этих песнях есть что-то от мерных ударов прибоя, ленивого шелеста волны по песку, посвиста ветра в упрямо наклоненных в сторону океана кронах кокосовых пальм.

Мы плывем по лагуне Котону. Дело в том, что каждая часть этой проходящей параллельно океану водной ленты, то широкой — до нескольких десятков километров, то узкой — в несколько шагов, носит название города, возле которого находится. Есть лагуны Порто-Ново, Видах, Абомей-Калави, Годомей. Сейчас они сообщаются между собой лишь в период дождей, а всего полсотни лет назад можно было проплыть от Нигерии до Того, не выходя из пироги. Лагуна соединялась в нескольких местах с океаном широкими протоками, и к глинобитным стенам Порто-Ново подходили морские суда, а зачастую и канонерки, грозившие непокорным местным жителям жерлами своих пушек. Постепенно протоки забило илом и песком, лагуна потеряла постоянный контакт с морем и превратилась в громадное солоноватое озеро. Затем в дела природы вмешался человек, но об этом позднее...

В зависимости от времени дня, погоды, глубины вода в лагуне бывает разной: то зеленой, то буро-желтой, то коричневой, но никогда голубой и прозрачной — слишком много в ней ила. Вот и сейчас вода серо-стальная с серебристой зыбью, и кажется, будто лодка движется по подернутому дымкой зеркалу, постаревшему оттого, что в него никто давно не гляделся. У горизонта серебрящаяся поверхность лагуны так плотно сливается с небом, что уже и не разберешь, где вода, а где низкие свинцовые облака, медленно ползущие в сторону моря — верная примета, что ночью будет гроза.

Но вот там, на стыке неба и воды, как на рисунке из школьного учебника, иллюстрирующем шарообразность Земли, постепенно вырастает скопление каких-то невысоких строений, напоминающее серый муравейник. Это Ганвье, одна из множества деревень на сваях, рассыпавшихся вдоль берегов лагуны.

Появились эти деревни примерно в начале XVIII века — в период расцвета работорговли на побережье Гвинейского залива. Главным поставщиком рабов в этих местах, которые на старых картах так и назывались — Невольничий берег, было королевство Данхоме со столицей в городе Абомее, имевшее дисциплинированную, хорошо обученную армию. Абомейские короли вели бесконечные войны со своими соседями и захваченных в сражениях пленников продавали в рабство. Легенды рассказывают, что местные жители укрывались на лагуне от входивших в состав армии Данхоме женщин-воительниц, или амазонок (1 См. очерк Ю. Долетова «Разящие молнии», «Вокруг света», 1977, № 6.), как их окрестили с легкой руки первых европейских путешественников. Дело в том, что беспощадные в бою амазонки не умели плавать.

Похоже, что эти легенды имеют под собой реальную историческую основу: в 1729 году правивший тогда король Агаджа впервые включил в свои регулярные войска отряды амазонок. Именно к этому времени относится основание на лагуне деревень Авансори, Со-Зуко, Ганвье, Со-Тчанхуэ, Со-Ава, Уэдо, Уэме и Афотону. Их жители принадлежат к племени айзо, жившему до переселения в окрестностях города Алада. По языку и обычаям оно несколько схоже с основной этнической группой Бенина фонаджа, хотя древняя родина айзо, по мнению этнографов, находится где-то в Судане.

...Мы буквально вплыли в деревню Ганвье, самую большую свайную деревню в окрестностях Котону. Вернее, это целый город на воде, в котором обитают пятнадцать тысяч человек.

Вдоль улицы выстроились хижины с пологими крышами из пальмовых листьев. Они висят над водой на высоте полутора-двух метров, упершись десятками свай в илистое, неглубокое в этих местах дно лагуны. Мы подплываем к хижине моего спутника молодого рыбака Амуссу («амуссу» на одном из местных диалектов как раз и означает «рыбак»). В хижину предстояло подняться по уходящей отвесно в воду узенькой лестнице. С большими сомнениями я взялся за ее тонкие перекладины, в глубине души опасаясь, что это весьма хрупкое на вид сооружение рухнет, и лететь мне тогда в грязную серую воду. Но проморенное водой и солью дерево выдержало, и несколько секунд спустя я благополучно проник в жилище Амуссу. Хижина состояла из двух прямоугольных комнат. Стены, пол и потолок были сделаны из тонких бамбуковых жердей, переплетенных вымоченными в воде пальмовыми ветками. Окна отсутствовали, да в них и не было необходимости: отраженные солнечные лучи пробивались тысячами дрожащих бликов сквозь щели плетеного пола «избушки на курьих ножках».

Как я позднее убедился, все хижины построены по одному, раз и навсегда выбранному «проекту». Первая комната предназначается для приема гостей, она же — кухня, столовая, мастерская для ремонта рыбачьих снастей. Здесь же приткнулась глиняная печка для копчения рыбы. Вторая комната — спальня. Передвигаться внутри можно лишь пригнувшись, так как хижины здесь строят, похоже, по принципу — чем приземистей, тем безопасней: низкие строения лучше противостоят сильным ветрам с океана. Срок жизни такой хижины, а вернее, материала, из которого она построена, — лет восемь-десять. Потом рядом с прогнившим домом вбивают новые сваи, и на них строится точная его копия. Первые несколько месяцев «новостройка» еще отличается от соседних хижин свежестью бамбуковых стен и пальмовой крыши, и кажется, что она только что выросла на своих сваях-корнях из воды. Ho соль и ветер быстро «окрашивают» ее в преобладающий здесь серо-черный цвет гниения. Наверное, именно поэтому местные жители так любят яркие живые краски, что особенно заметно по пестрой веселой одежде, которую они надевают в праздничные дни, по их раскрашенным во все цвета радуги пирогам.

Трудные условия жизни на воде наложили отпечаток на внешний облик обитателей свайных деревень. Это высокие, ладные, с хорошо развитой мускулатурой люди. Их только несколько портит небольшая сутулость — результат каждодневной многочасовой гребли и того, что... в своих хижинах они не могут выпрямиться во весь рост. Они плохие ходоки, но зато прекрасные пловцы. Мужчины из Ганвье бреют голову наголо и отпускают волосы только на время траура. Брови также сбриты, что придает их лицам выражение доброты и наивности, но, когда они. улыбаются, становится не по себе — передние зубы у них подпилены в форме треугольников.

Все те же условия жизни продиктовали обитателям Ганвье и выбор профессии — они прирожденные рыбаки. От постоянного обращения с веслами и шестом ладони у них задеревенели, потрескались, а пальцы словно бы застыли в том самом положении, которого упрямо добиваются от начинающих пианистов учителя музыки — в положении руки, держащей яблоко. Пожатие такой пятерни корябает ладонь, но посмотрели бы вы, с какой ловкостью эти руки-клешни чинят самые тонкие сети...

Одеваются в Ганвье просто: мужчины обычно носят широкие синие или полосатые штаны из домотканой материи и только в ветренную, холодную — по местным понятиям — погоду надевают рубахи. Наряд женщин состоит из длинного куска ткани, обвитого вокруг бедер и торса. Отправляясь куда-нибудь на пироге, женщины водружают на головы громадные, до метра в диаметре, плетеные шляпы. А вот мужчины ничуть не боятся палящего тропического солнца и ходят, извините, плавают, с непокрытой головой.

Когда мы прибыли к Амуссу, жены его дома не было — она отправилась на рынок, — но как хорошая хозяйка не забыла приготовить мужу обед. Скажу сразу, что «обед» в данном случае понятие весьма растяжимое, так как здесь нет определенных часов для приема пищи и за трапезу садятся, когда чувствуют голод, а не потому, что настало время обеда — ведь эти два момента могут и не совпадать. Если расписание завтраков, обедов, ужинов у крестьянина еще как-то определяется временными факторами: раннее утро, полдень, когда из-за жары невозможно работать, и вечер — возвращение домой, то о каком постоянном «обеденном часе» может идти речь для рыбака, распорядок дня да и ночи которого зависят от времени года, направления ветра и множества других важных для рыбака причин.

По законам африканского гостеприимства Амуссу предложил мне разделить с ним трапезу, и я согласился, но без особого энтузиазма, хотя по моему распорядку было самое что ни на есть обеденное время. Дело в том, что за годы жизни в Западной Африке я перепробовал кухни многих стран, но, увы, так и не привык к главному блюду, основе основ африканской кухни, пище столь же обычной для африканца, как для нас, северян, картошка и хлеб, а для жителей востока — рис. Это блюдо, а вернее, по нашим понятиям, гарнир, именуется в разных странах по-разному, поэтому назовем его общим для франкоязычных стран Западной Африки словом «пат». Приготавливается оно десятками способов и из разных продуктов: из ямса, маниока, маиса, сорго, миля. В Бенине его называют «акаса», на юге страны оно готовится из маиса, на севере — из сорго. Зерна замачиваются на сутки, потом толкутся или мелются, и снова все высыпается в воду. Полученная смесь фильтруется, чтобы удалить шелуху, потом отстаивается. Осадок, напоминающий круто заваренный мучной клейстер, и есть акаса. Едят акасу с различными соусами: мясными, рыбными, растительными.