Гарри Веда - Инверсия

• Название: Инверсия
• Автор: Гарри Веда
• Жанр: Научная Фантастика

---

Впрочем, каждый из собравшихся прекрасно осознавал, что статус совета и практическая способность влиять на ситуацию перестали быть тождественными. Тоже — едва ли не впервые с древних времен.

— Не может быть… — Нарушил тишину сгорбленный худой человек неопределенно старинного возраста, проявлявшегося исключительно сухостью кожи и осторожностью в сидячем положении. Черты его лица были столь породистыми, что отвергали эпитет «старик».

— Более того, тепловое сканирование со спутника подтверждает аналитические данные… Наибольшее количество выживших — в районах крайнего севера, в пустыне… а также, как бы парадоксально это ни звучало — на островах Океании. Там активность животных практически не изменилась. Зафиксирована крайне высокая агрессивность пресмыкающихся и птиц. Растения функционируют, как и прежде — никаких токсинов. Население справилось, хотя потери очень велики… — Седой бородатый дядька, смахивающий на известного экономического философа девятнадцатого века, тяжело вздохнул.

Прозрачная стена бункера, обращенная к океану была мутной от намерзшей корки низкотемпературного льда, генерируемого защитной установкой. Лица заседающих казались мягкими и добрыми в струящемся голубоватом свете, а печаль на харизматичных челах выглядела глубокой и отеческой. Впрочем, отеческих эмоций у самоназванных царей не было и в помине. Основную часть их сознания занимал животный страх.

— В центральной Европе, вплоть до Уральских гор — выживших не более пяти миллионов, в совокупности… — Бородатый глотнул спазм и продолжил, стоически борясь с першащими голосовыми связками. — В Африке выживших нет. Азия — порядка трех миллионов. Основная часть — в больших пустынях и катастрофически уменьшается от нехватки воды. Южная Америка — выживших не более полумиллиона, в основном на побережье. Это… сейчас уже очевидно — ненадолго… Океания — три миллиона, я уже говорил. Северная Америка — только Аляска уцелела… два миллиона…

— Шотландия?.. — тихо проскрипел лысый старик с орлиным носом. Его услышали мгновенно, согласно незримому ранжированию.

— Присутствующие, ваше преосвященство… и персонал базы… — Борода боялся встретиться взглядом с вопрошавшим.

Худой старец поставил трость вертикально и долго с ней боролся, прежде, чем сумел опереться и встал на ощутимо дрожавшие ноги.

Он переживал новые для себя чувства. Никогда прежде его избалованная величием душа не испытывала первобытного ужаса, связанного с борьбой за собственное выживание. Бессилие, невозможность влиять на ситуацию — никогда в течение не только его жизни, но и в жизни отцов, на пару поколений вглубь. А может — значительно больше.

— Это как же так… Зверей там всяких — их же на Земле меньше, чем людей… было… в смысле… — Дедуган отвернулся к окну, прижался к нему вплотную и не мог разглядеть ничего в переливающейся кристальной прозрачности. — Не могли же они за две недели сожрать восемь миллиардов тел… Да и просто убить… В конце-концов, у людей есть оружие… Это не инопланетное вторжение — простые земные твари… Не может быть…

Марксоподобный бородач покосился на главу собрания. Старик шел, своими доводами, по давно пройденному, но оттого не менее болезненному пути. Сколько раз придется снова и снова переживать ужас осознания… Наверное, до самой смерти. И, сдается, не такой уж и далекой.

Борода вздрогнул и, как-то совсем по-детски, шмыгнул носом.

— Нет, ваше преосвященство, не простые земные твари… — Он выдержал паузу, что заставило подняться и устремиться к нему все опущенные лица в зале.

Маркс опустил косматую седую голову на руки, упертые локтями в прозрачную столешню кольцевого стола. Сгреб пальцами жидкие волосы и проговорил медленно-медленно, нечеловечески отрешенным, потусторонним голосом:

— Земля… Пошла на нас войной. Вся планета. Твари, живущие на поверхности, над ней… или в глубине… Все, что растет… все, что имеет в своей структуре углеродную органику… Кроме человека. Даже одноклеточные выделяют токсины, поражающие гомосапиенс. Нас убивает собственная планета. И в этом наша вина, только наша…

— Вы утрируете, милейший… О настоящем виновнике совет догадывается без вашей подсказки… гораздо более конкретно… Давайте без драматических этюдов. — Худой не оборачивался. Его смокинг топорщился на плечах, что было нехарактерно для привычно идеального главы совета ордена.

— Как скажете, милорд. Мой доклада закончен, премногоуважаемый совет… — Философ замолк с облегчением. Сейчас, когда он проговорил вслух сегодняшние реалии — ему стало окончательно пофиг. Внутри, в душе, перегорели последние, самые главные предохранители и полная апатия к происходящему защитила от смертельного шока.

Лишь бы не больно и как можно позже.

— Вы, как ученый, можете описать… ваше видение факторов, повлекших…

Мастер продолжал стоять спиной у окна, не шевелясь. Голос его дрогнул.

— … ну, вы поняли…

Десять присутствующих засуетились оживленно, мужчина средних лет в безукоризненно кроеной ткани позволил себе экспрессивно воздеть обе ладони вверх, тыльными сторонами к соучастникам, что должно было выражать, по его мнению, праведность возмущения.

— Да не нужно мусолить! Доигрались! Излишняя свобода государственных образований кастомных людишек должна была чревато закончиться, рано или поздно! Они подземными экспериментами довели до… к катастрофе!! Мы это прекрасно понимаем. Как и вы, ваше преосвященство… Я правильно говорю?! Мы всегда говорили, что заигрывания с дикарями будут стоить нам руки по локоть! Вы должны помнить, милорд, слова моего отца… Тогда было не поздно уничтожить их, придавить совсем… Вообще! И система нормально функционировала бы…

Седой бородач наклонил голову вперед и вбок, чтоб видеть последнего безумца бывшей популяции и не привлекать внимание излишней любопытностью.

— Возможно, вы правы, достопочтеннейший брат мой… В любом случае, нам нужно успокоиться и выслушать мнение специалиста… — Мастер был мягок, но привычка слушаться любого его замечания была выработана на собраниях ордена задолго то того, как многие из нынешних участников родились.

Мужчина в идеальном костюме кивнул всем туловищем влево и воздел кверху одну ладонь, что, похоже, символизировало презрение к любому авторитету, независимо от ранга.

Наступила тишина. Зал заседаний, последний очаг цивилизации, представленный бывшей элитой элит, затих в ожидании слова белого бородача. Человека, чье происхождение, из кастомного государственного образования — как цинично они наловчились заменять более презрительное слово, обращенное, в бытность, на целые народы — не оставило бы ему шансов увидеть в жизни хоть кого-то из собравшихся. Если бы не гениальный ум истинного ученого.

— А я не знаю… — Борода продолжал сидеть с низко опущенной головой, провинившимся школьником.

Зал зашумел, насколько мог в подавленном эмоциональном состоянии. Мастер повернулся. Лицо его было белым, безжизненным, безучастным и безвольным.

Через полминуты зал умолк до мертвой тишины.

— Я не знаю, что именно привело к желанию планеты уничтожить нас, своих детей… Может быть, «Инверсия», о которой вы говорите… нацеленная на такое же испытание… как, скажем, «Элегия» — эксперименты с магнитным полем, предпринятые их коллегами, через океан, вам на утеху… Или «Вавилон»… опыты над ноосферой, санкционированные советом ордена в прошлом году… Или отравлявшие, столетиями, выбросы наших заводов… Наплевательское отношение, тщательно смешанное с самоуправством повсюду, куда можно добраться физически… Брезгливость ко всему, куда добраться не можем… Ядерные испытания, химические соединения, транспортные потоки… Мы сами довели до необратимого финала. Природа очистит себя от скверны…

Договорить бороде не дали. Десяток людей издал шум стада слонов, а наиболее активный, в хорошем пиджаке, вскочил на ноги и взял на себя право выразить мнение ордена, раз председатель молчит.

— Не неси ерунды! Лучше закрой свой поганый рот, кастом… Не суй свой нос, куда не дорос… «Элегия», ноосфера… «Вавилон»… все было в порядке, пока эти ничтожества не начали взрывать под землей… Засунь свою бороду в… коммунист поганый…

Бородач глядел на перепуганного владыку совершенно прямо, впервые в жизни. Перед смертью все равны, высокорожденный. Занялся бы молитвой, отпустил злобу…

Философ закрыл глаза и больше не пошевелился, до самого конца.

Силантьич забежал в избу возбужденный. Сразу, с порогу схватил из потаенного закутка, над полатями, тяжелый бутыль толстого стекла с мутной жидкостью и приложился прямо там, на печке, к пряной бражке.

Нормалек, налаживается все… птицы вернулись еще вчера… а сегодня лося видел — красавец такой, сохатый… А в перелеске — лежка медвежья, свежая…