Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1979 год

• Название: Журнал «Вокруг Света» №10 за 1979 год
• Автор: Вокруг Света
• Жанр: Периодические издания

---

Итак, сентябрь. Солончаки усеяны красными точками — вылезшими на свет самками, готовыми к оплодотворению. В воздухе порхают их эфемерные супруги. Месяц-полтора длится этот важнейший период жизни кошенили. После спаривания самки окончательно удаляются в землю, чтобы опушиться, сотворить из восковидных нитей пуховые яйцевые мешочки, отложить яйца и... спокойно умереть. Цикл завершен, и да здравствует новый цикл!

Нора Мкртчян показывает мне высушенную кошениль, самок кошенили в формалине, в микроскоп я вижу нимфу — крохотное созданьице уже с усиками и глазами, с зачатками крыльев. Я приникаю к окулярам другого микроскопа и наблюдаю рождение «бродяжек»: из красных яичек, опутанных тончайшими нитями пухового мешочка, вылупляются красные же, меньше макового зернышка личинки. Рождение «запланированное» и идет с опережением графика: сейчас начало апреля, так что в солончаках «бродяжки» выползут на поверхность еще через месяц.

— Жалко, что здесь нет Саркисова, заведующего лабораторией, — говорит Нора Мкртчян, — он многое мог бы еще рассказать вам. Но Роберт Николаевич в поле, на опытных делянках. Дело в том, что совсем недавно, в сентябре прошлого года, нашему институту выделили 200 гектаров солончаковых земель в Октемберянском районе специально для охраны кошенили. Ведь в республике ведутся крупные мелиоративные работы, солончаки постепенно исчезают, а вместе с ними может исчезнуть и кошениль — насекомое-эндемик. Ареал обитания у него очень маленький — три тысячи гектаров. Без тростника и прибрежницы коШениль не проживет, а солончаки еще тем хороши, что там у нее меньше всего врагов. Любая иная почва не годится. В общем, выходов из положения у нас всего два: искусственное разведение «кармир вортана» и вот эти самые заказные двести гектаров.

«Живая краска» известна с незапамятных времен. В библейских легендах упоминается красная краска, полученная из «красного червя», которая «ранее всех употреблялась потомками Ноя». В III веке персидский царь подарил римскому императору Аврелиану шерстяную ткань, выкрашенную в багряный цвет. Ткань стала достопримечательностью Капитолия, Рим полнился слухами о потрясающем цвете материи, источником же краски, как оказалось, был некий червяк, культивировавшийся в далекой Армении, — «кармир вортан».

В V веке появились и письменные свидетельства об араратской кошенили. «Корни тростниковых растений не бесполезно выращивает вожделенная равнина Арарата, — писал армянский историк Лазарь Парбский. — Ими порождаются черви на украшение в красный цвет, который приносит пользу любителям доходов и роскоши». И дальше след кошенили не теряется. Он приводит к средневековым арабским хроникам, где упоминается получаемая из червя краска под названием «кирмиз»: она использовалась в Армении для окраски пуховых и шерстяных изделий и вывозилась в различные страны.

К сожалению, в более поздние времена судьба отвернулась от араратской кошенили. С XVI века промысел ее пошел на убыль. На мировом рынке появилась мексиканская кошениль. Насекомые из Нового Света были мельче араратских, но обладали рядом неоспоримых достоинств. Во-первых, краска получалась более яркая, более, что ли, «карминная». Во-вторых, в Мексике цикл жизни насекомых короче: там получают не одно, а до пяти поколений кошенили в год, и, следовательно, «урожай» не в пример обильнее. Наконец, видимо, и кормовые растения — кактусы нопал и опунция — играют определенную роль: в мексиканской кошенили практически не было жира, который так мешает при обработке кошенили араратской. Насекомых собирали на кактусах, умерщвляли, сушили и в виде сморщенных «зернышек» пускали в торговый оборот: получить из них краску на месте не составляло труда. Продукт так и назывался: grana — зерна. А в России он еще именовался «канцелярным семенем». Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона так пишет о кошенили: «...Вывезена из Мексики и разведена в Гондурасе, на Яве, Канарских о-вах, в Алжире, на мысе Доброй Надежды и в Испании... Лучшая кошениль — черная из Гондураса и Вера-Круца, состоявшая из крупных насекомых первого сбора, и темная и серебристая кошениль с Канарских о-вов...» Увы, об армянской кошенили крупнейшая дореволюционная энциклопедия не сказала ни слова.

А ведь она была, была, не исчезла никуда. Про араратскую краску, про знаменитый некогда «кирмиз» просто... забыли. И лишь в немногих армянских монастырях по-прежнему доброй Славой пользовался «кармир вортан»: кармином раскрашивали гравюры в книгах. А еще в начале прошлого столетия в Эчмнадзинском монастыре архимандрит Исаак Тер-Григорян, он же миниатюрист Саак Цахкарар, упорно ставил опыты по сбору кошенили, восстанавливал старинные рецепты получения стойкой краски.

В тридцатых годах XIX века «кармир вортаном» заинтересовался академик Императорской академии наук Гамель. Ученый написал труд о живых красителях, и фамилия его была даже увековечена в видовом названии араратской кошенили — Porphyrophora hamelii, то есть «порфироносная Гамеля».

На рубеже столетий пришла эпоха дешевых анилиновых красителей, и, казалось бы, кошениль — мексиканская ли, араратская или польская (есть и такая, ее собирали в Польше и на Украине) — должна была кануть в Лету. Но... не тут-то было. Со временем ревнители анилина и его производных умерили свою восторженность. Дешевизна, конечно, привлекательна, но у естественных красителей есть два незаменимых качества: светостойкость и полная безвредность для человека. Пищевая и парфюмерная промышленность требовала все-таки не «химию», а «канцелярное семя». И об араратской кошенили вспомнили снова. Еще в 1929 году Паркомторг РСФСР организовал первую при Советской власти экспедицию за араратской кошенилью. В дальнейшем развитию промысла помешала война, в послевоенные годы хватало иных дел. И лишь в 1971 году история «кармир вортана» началась с новой страницы: было решено изучать условия развития и изыскивать новые, более эффективные возможности использования араратской кошенили в народном хозяйстве.

...Проходит время, и меня все чаще посещает мысль, что Роберта Николаевича я, может статься, «не поймаю». С утра он был в поле, днем собирался в Академию паук, я могу отправиться туда, но уверенности, что настигну его там, у меня нет, поэтому я сижу в лаборатории и смутно уповаю на счастливый шанс. Личинки на предметном стекле под микроскопом уже «бродят» вовсю, только поиски их напрасны: кормовых растений здесь нет.

Когда я, отчаявшийся, уже начинаю видеть в «бродяжках» товарищей по несчастью, в лабораторию стремительно входит Саркисов — пропыленный, усталый, но нескрываемо воодушевленный. И даже то, что в его рабочем кабинете сидит кто-то унылый и хочет беседовать о кошенили, почему-то радует заведующего.

А разговор у нас поначалу заходит об... этимологии.

— Вы когда-нибудь задумывались, откуда происходят слова «червленый», «червление», «червонный»? — слышу я вопрос к себе, хотя собирался спрашивать сам.

— От «червя»?

— Именно! Кошенильная краска — самая древняя, и множество слов, на разных языках означающих «красный», связано с ней. В латинском «окрашенный в алое» будет «вермикулат» — от «вермис», что означает «червь»! Возьмите славянское «крвь», откуда «кровь» и «крев», «чров» и «чермное». Теперь сопоставьте такой ряд: «вермис» — в латинском, «кермис», «кирмиз» («красный») — в арабском языке (отсюда этимологи выводят слово «кармин»), в армянском — «кармир».

На санскрите «крими»... — правильно «червь». По-турецки «красный» — «кирмиси», по-азербайджански — «гырмызы»... Чувствуете, в какой узелок все завязывается?! «Красный» — изначально! — значит, «окрашенный в такой цвет, который дает порошок, полученный из червя». Только, — без перехода заметил Роберт Николаевич, — наша кошениль не такая уж и красная...

И на рабочем столе появился десяток баночек с порошками. Оттенки самые разные: темно-фиолетовый, сиреневый, малиновый, розовый... Красиво. Но вот настоящего «карминного» цвета — яркого, огненного — все же нет. Вдруг в руках Роберта Николаевича появляется новая пробирка, и я даже вздрагиваю, нетерпеливо тянусь к ней: истинный пурпур! Ведь именно такими красками переливались рисунки в Матенадаране.

— Это мексиканская кошениль, — улыбается Саркисов, видя мою реакцию. — Кто знает, когда-нибудь и мы, станется, получим такой же цвет. Но, видимо, все дело в насекомых: «мексиканка» совсем из другого рода, не порфирофора. У нашей «порфироносной Гамеля» явный уклон в сторону фиолетового и сиреневого тонов.

— А как же миниатюры в старинных рукописях? — осторожно спрашиваю я. — Ведь та самая араратская кошениль, но сиреневым не отдает — редкой силы и насыщенности алый цвет. Может быть, древние мастера знали особые секреты, которые теперь утеряны?

— Секреты, конечно, были, — Роберт Николаевич озабоченно роется в бумагах. — Но почему же утеряны? Дело совсем не в этом. Вот, прочтите, — он протягивает мне листок с типографским текстом.