Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1981 год

• Название: Журнал «Вокруг Света» №07 за 1981 год
• Автор: Вокруг Света
• Жанр: Периодические издания

---

Так, приложив к щеке деф, пел ханенде.

В круг вошел, улыбаясь, девяностойлетний Мехрали киши.

В левой руке он нес красную бархатную накидку. Она была увенчана головкой оленя, сделанной, по видимому, из папье маше, с кроткими глазками бусинками и рожками, украшенными стеклярусом.

Мехрали киши остановился на середине круга, нырнул под бархатную накидку и опустился под ней на четвереньки. Головка оленя завертелась под ритм думбула и, покачиваясь, вписалась в мелодию песни.

Олень медленно двигался по кругу. Сидящие на коленях у стариков дети взвизгивали от восторга и прятали лица, когда голова оленя наклонялась к ним. Кто-то протянул оленю четки, покачивая ими перед его мордой, но олень мотнул головой — и четки выпали из рук Может быть, олень трубку хочет? — ее протягивает, улыбаясь, другой старик. Нет, и от трубки олень отказался принюхавшись.

Жалобно ныла кеманча, полз по кругу олень и что-то просил у людей. Уже начала склоняться набок его голова изображая упадок сил или близкую смерть, когда один из сидящих наконец сжалился, вынул изо рта изъеденную палочку мундштука и полез в карман. И на твердой, морщинистой ладони появилась кучка зерен пшеницы.

Олень замер и потянулся к ней мордой. Кеманча умолкла. Олень вздыбился, человек встал на ноги и сбросил с себя накидку. Пересыпав зерно в свою руку, Мехрали киши широким взмахом рассыпал его вокруг себя Это означало настала весна, пора бросать в землю зерно, пора начинать полевые работы

На следующий день мы поехали в Алмалык в гости к Гюляндам гары.

Пересекли долину, часто встречая на своем пути небольшие озерца с железистой, красной водой — источники Истису. От озер над долиной поднимался пар. Мы остановились, чтобы попробовать воду. На камешках, окаймлявших озеро, были кем-то оставлены кружки, стаканы. Сучья, лежащие на дне, покрытые бурым солевым налетом, напоминали кораллы. Вода на вкус оказалась кисловатой. Местные жители не только пьют из этих озер, но и купаются в них круглый год. Исти-су в пере воде на русский означает: Горячая вода. Километрах в тридцати от этой долины расположен всесоюзный курорт Исти-су со здравницей, с промышленной разработкой источников.

Гюляндам гары жила на склоне горы в большом доме из дикого камня с крышей из щепы. Двор был окружен оградой из жердей и служил загоном для скота. Приподняв жерди, мы проехали к дому.

Из дверей вышла худая, высокая женщина в черной складчатой юбке до пола, кофте из бордового бархата, по верх которой спадал платок, закрывающий голову и плечи. Судя по легкой и быстрой походке, которой она шла к машине, я бы дал ей лет шестьдесят от силы. Однако это была Гюляндам гары. Глаза у нее были острые, живые, ироничные. Она подошла, мельком оглядела нас и, встретив мой пристальный взгляд, усмехнулась.

— Ему бы так на молоденьких смотреть!

Гости рассмеялись.

— А я уж стара для него,— и, поведя плечом, подбоченясь, повела нас в дом.

Я сразу же спросил, сколько ей лет, она кокетливо прикрыла ладонью рот.

— Очень много. Стыдно даже сказать. А зачем тебе?

Нуру пришел на помощь

— Кино о тебе хочет снимать. Расскажи об Ашуге Алескере.

Ашуг Алескер, известный всему Востоку народный поэт и сказитель дастанов (Дастан—поэма, сказание, былина, эпос.), жил в этих горах более ста лет назад. Как-то на свадьбе он увидел молодую красивую женщину по имени Гюляндам и посвятил ей стихи, которые поет сейчас весь Азербайджан. «Чтобы тебя увидеть, мир отдам». Но никто, наверное, и не подозревает, что та самая легендарная Гюляндам жива, прекрасно помнит Ашуга и охотно вспоминает о нем.

— Родом он был из Геокчая, а у нас пел на свадьбах.

— А какой он был из себя, Ашуг Алескер?

— Был он высокий, красивый, а на голове — черная высокая папаха.

— А песни помнишь, какие он пел тебе? — не отставал Нуру.

— Ну, не буду же я тебе петь их сейчас!

— Хоть одну две строки. Для русского гостя. Хотя бы вот эти «Зеленые джорабы, как листики блестят».

— «Ну, пощади, открой мне дверь, а люди нам простят»,— сказала она нараспев, прослезилась и засмеялась. — Старуха а пою про любовь.

— А родилась ты в этих местах? — спросил Нуру — Никуда не уезжала?

— Вон тот дом, где я родилась,— показала она в окно на развалины — Камень даже не выдержал. А я все живу. Только муж увозил меня к себе.

Гюляндам гары вышла в соседнюю комнату и вернулась с большой рамой под стеклом.

— Вон теперь у меня сколько внуков. От семнадцати детей моих.

В раме под стеклом, как мозаика,— множество фотографий сыновей, внуков, правнуков и праправнуков. Фотографии маленькие — паспортного формата, иначе всех не уместишь.

Она с гордостью стала рассказывать про каждого кто кем стал, где сейчас. Я же, вслушиваясь в незнакомый язык, вглядываясь в эту женщину, думал о загадочности ее жизни, забежавшей так далеко вперед. Разве эта женщина одинока? Разве тоскливо ей жить так долго? Нет! Семья разрослась настолько, что не умирающие старики, а непрерывно рождающиеся дети наполняют ее, Гюляндам, жизнью, заряжают ее оптимизмом...

Вдруг, легко поднявшись с ковра, Гюляндам поманила меня и Нуру за собой.

Вошли в полутемную комнату. Гюляндам-гары зажгла свет и села на тахту с разбросанными по ней маленькими подушками. Взглянув на меня снизу вверх, показала мне место рядом с собой. Я сел. Теперь прямо перед моими глазами было ее лицо с сеточкой морщин на щеках; в мочках ушей я разглядел дутые золотые шарики сережек. Такие видел в музее. Их носили персидские модницы начала прошлого века.

Улыбаясь, я взял в руки ее ладони, стал разглядывать линии. Они были глубоко врезаны в кожу, как в кору старого дерева; у запястья руку обхватывало не два, не три, а четыре кольца, по этим кольцам предсказывают длительность жизни.

— Верите в хиромантию? — спросил, подсаживаясь к нам, Нуру Аскеров.

— Нет,— сказал я.— Не верю. Но интересно, в чем разгадка ее такой долгой жизни? В чем причина?

— Я думал об этом,— откидываясь на подушки, разбросанные по тахте, начал Нуру.— Причина здесь не одна, причин несколько. Самая первая, самая главная — оптимизм. Здесь любят жить, и любят жить долго. Если кто-нибудь умирает в девяносто, удивляются: как? почему так рано? И начинают острить: наверно, ему не понравилось с нами. Здесь над смертью смеются, а не боятся ее. У этих людей почти нет отрицательных эмоций, все на свете их радует и ничто не огорчает. Это не воспитание, это мироощущение, понимаете? Если ты абсолютно здоров, тебя все должно радовать, если ты злишься на что-то, значит, ты заболел. Так с нами бывает в детстве, потом повседневные заботы отбивают охоту радоваться. Здесь же люди стойко хранят в себе радостные эмоции. Да и сама жизнь в горах не предлагает, пожалуй, стрессовых ситуаций... К тому же чистая вода, чистый воздух,— продолжал Нуру.— Почти нет дыма и пыли. Ездят здесь до сих пор на лошадях, ходят пешком. В этих краях множество минеральных источников, которые дают организму необходимые для жизни микроэлементы. Еда — всегда свежая, богатая витаминами. Свое молоко, мясо, масло. Даже хлеб они едят выращенный своими руками. Каждая семья выпекает лепешку по своему вкусу, и лепешки эти съедают с удовольствием. Это хлеб их земли, хлеб их родины...

Когда мы возвращались в Касым-бина-кенд, Нуру сказал:

— Героя для фильма мы нашли, не правда ли? Теперь увидите Гюляндам-гары еще и на празднестве...

— Каком?

— У Рустама-киши дочь родилась.

— А сколько ему лет?

— Как вы думаете?

— Пятьдесят.

— Это он выглядит на пятьдесят,— улыбнулся Аскеров.— Ему уже сто один год.

— Не может быть! — вырвалось у меня.

— Хотите поднимем старые книги, и вы убедитесь. Лесником он значится еще с 1896 года. У него даже бляха хранится с тех пор. Вы попросите ее показать...

К двадцать пятому марта был закончен ковер в честь рождения дочери Рустама-киши.

Ковер выткали двоюродные внучки новорожденной и вынесли на дорогу. Ткали его долго, почти два месяца, и я часто заходил смотреть, как двигается работа. Девушки сидели на полу у окна перед ковроткацким станком и мелкими движениями — петельками, петельками — наносили на поле узор. Над головами девушек, на отполированной до глянца перекладине, висели клубки разноцветной шерсти; делая очередной узелок, ковровщица обрезала нитку острым ножом, как травку... Только, пожалуй, в таких вот удаленных уголках Азербайджана еще и ткут ковры вручную. Работа тяжелая, трудная, долгая. А выткав, бросают ковер на дорогу: пусть топчут его прохожие. От этого он станет только лучше — распустятся скрученные нитки ворса, ковер станет упругим.

Качество ковра ручной выделки проверяется так: сложи его свернутым в трубку на пол — он должен развернуться сам...

Гюляндам-гары приехала верхом на низкорослой лошадке, с обеих сторон седла было приторочено два ковровых мешка-хурджина с гостинцами. Приехала, спешилась, взглянула на новорожденную — и сразу принялась за работу.