Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1986 год

• Название: Журнал «Вокруг Света» №11 за 1986 год
• Автор: Вокруг Света
• Жанр: Периодические издания

---

Можно было бы, наверное, восхититься этой прочностью рыбацких традиций, если бы не знание того, как горит кожа ладоней у рыбака от каната, как ломит плечи и затылок после двух-трех притонений. И честно говоря, хотелось бы нарушить эту веками освященную картину видом какой-нибудь современной удобной и практичной неводосборочной машины.

...Постепенно прорезь заполняется. В прозрачной воде под солнцем светятся нежно-розовые брюшки рыб, пунктиры квадратиков и звездочек на их боках.

Застучал мотор Сашиного катера, такого же метчика, как и у рыбаков. Прорезь цепляют к метчику, мы с Олей забираемся на борт к Саше, и уже все вместе движемся вниз по течению мимо брандвахты к большому светло-серому речному судну — плавучему икорному заводу. Как только прорезь оказывается на глубине, белуга, шевельнув длинным телом, исчезает и о ее присутствии говорит только туго натянувшаяся веревка, круто уходящая вниз.

Саша подтащил прорезь к борту завода. С палубы свесились головы. «Всего-то! — донеслось оттуда.— Это с одного притонения?»— «Нет, с трех».— «А белуга есть?» — «Есть».— «Ну, наломаемся с ней!»

— А что, действительно совсем мало привезли? — спросил я у Оли, когда мы перебрались на узкую палубу плавзавода.

— Мало, конечно. Сейчас не сезон. Идут только отдельные особи озимого осетра. Вот месяца два назад тут работали от темна до темна. Не успевали все перерабатывать.

— Раз есть озимые, значит, есть и яровые осетры? — спрашиваю я.

— Да. Озимые — это те, что идут в реку осенью и выметывают икру на следующий год. Ну а яровой осетр идет весной и сразу нерестится.

К брандвахте мы возвращаемся с Олей берегом.

— А как вообще получилось, что вы здесь, Оля? Все-таки для девушки это, похоже, не самая удобная работа. Полгода жить в глухом пустынном месте, когда, наверное, хочется окунуться в круговорот людей, хочется новых впечатлений, развлечений, наконец. Да и вообще... вот уже полдня прошло, а вы еще из этих огромных сапог не вылезали.

— Да,— засмеялась Оля,— я когда приезжаю в город, так кажется, что не иду по асфальту, а лечу... Не знаю, как кому, а мне нравится эта работа. Считаю, что мне повезло. Я ведь выросла на тоне. Родители в колхозе работали. Потом училась в рыбном институте. Работала на рыбозаводе под Киевом, в Белой Церкви, а тянуло домой. Карп, конечно, рыба хорошая, но не сравнить же с нашей. Вернулась сюда и попала в институт осетрового хозяйства да еще в лабораторию Ходоревской. Работаю с Александром Васильевичем Павловым над научной темой. К нам приезжают молодые ученые из Ленинграда, Сибири, с Дальнего Востока. Нет, работать у нас очень интересно.

— Ну а на сегодня ваша работа уже закончена?

— Что вы, сейчас начинается самая трудоемкая ее часть — считать икринки.

Я решил, что это шутка. На икорном заводе Оля, присутствуя при всех операциях, записала в журнал все, как мне казалось, данные выловленных рыб, в том числе и вес икры. Но, заглянув после обеда в рабочую комнату, я увидел Олю склоненной над столом. Перед ней стоял лоток с горкой икры, пинцетом она отделяла несколько икринок и скальпелем придвигала их к другой кучке, поменьше. Взгляд сосредоточенный, губы безостановочно шевелятся. На мое появление она не прореагировала, только качнула головой, показывая, что не может сейчас прерваться. В том же положении я застал Олю и через час — склоненная голова, равномерное позвякивание скальпеля и пинцета о лоток.

— Ну и работка у вас! Какое ж надо иметь терпение для нее? — вырвалось у меня, когда Оля наконец кончила считать, взвешивать и упаковывать горки икры в марлю, разбирать косточки плавников, заполнять журнал.

— Да. Это только женщина может. Мужчины не выдерживают,— усмехнулась Оля.— Если и считают, то лишь в приказном порядке.

— Зачем все-таки считают их? — спросил я.

— Чтобы знать, сколько потомства может дать рыба.

День кончался. Все сидели в столовой. Электричество оказалось отключенным, и на столе горела свеча. Искрилась алая мякоть огромного арбуза. За столом главенствовал Саша. Уже второй час с неистощимым азартом и редкой артистичностью он пересказывал разные истории из жизни брандвахты, и слушатели его, сами бывшие участниками этих историй, завороженно смотрели на рассказчика.

«...Это когда белуг кольцевали и Надя была с нами. Обработали одну, оттащили ее в сторону, белугу то есть, а она ни туда, ни сюда. На меляке ей не развернуться — вес-то какой! Мы ее в реку толкаем, а она носом в берег тычется. Надя, та ходит вокруг, уговаривает, по бокам шлепает — белуга как бревно, ни с места. Наконец догадалась Надя, села верхом. Белуга зашевелилась, заворочалась и тут глубину почувствовала. Эх, да как рванет она! Надя вцепилась в нее, заверещала — брызги веером в разные стороны...» Сашина огромная тень мечется по стенам. Ослабевшая от смеха Надя привалилась к Оле, которая сидела за столом тихо и незаметно, словно студентка-практикантка. «...А вот при разделке. Разрезали одну белугу, а у нее в брюхе снастей метров пятнадцать, представляете? Она, наверное, рыбу, что в ячее запуталась, схватила, а за рыбой снасть потянулась».

— И кирпич,— добавляет Ваня.

— Да, и кирпич нашли у нее в желудке.

В дно брандвахты гулко ударила волна, и немного погодя за стеной застучал мотор. Головы повернулись к дверям, и в их проеме из темноты коридора возникли двое мужчин. Один шагнул вперед, это был бригадир рыбаков, я уже его видел. Второй — пожилой, плотный, загорелый, какими бывают сельские механизаторы,— остался в дверях.

— Василий Михайлович, да вы проходите! — встала Оля.— Проходите, поешьте с нами арбуз.

— Да ну его, арбуз этот.

— Да что вам стоять, садитесь, давайте хоть чайку с нами,— уговаривала Оля, и сейчас она уже была похожа не на студентку-практикантку, а на деревенскую хозяйку, в дом которой на огонек завернули соседи.

Да, в сущности, так оно и было: Василий Михайлович еще немного потоптался в дверях и сел за стол. В зашедшем разговоре о том, что случилось в их деревне и в деревнях соседей, с одинаковой заинтересованностью участвовали и гости и хозяева. Просто здесь вместо дорог и тропинок, соединяющих дома,— протоки и нитки, и, соответственно,— лодки и моторки, а основа жизни та же — деревенская. А уж жизнь округи, как выяснилось, и Оля, и Ваня, и Колпаковы знали прекрасно. По сути, они и сами были людьми этой округи — здесь работали, здесь проводили большую часть года. Жизнь этих людей, среди которых я сидел, была скреплена одним из древнейших скрепов человека с природой — рыболовством. Вынь его, и жизнь Оли Журавлевой с ее научными интересами, жизнь Саши с его вечными хлопотами вокруг метчика и брандвахты, жизнь вот этого старика Василия Михайловича лишится всякого смысла, исчезнет то, что соединяет сейчас этих людей...

Неожиданно вспыхнула под потолком лампочка, и в ее свете стали заметны на лицах усталость и уже наплывающая сонная одурь — все-таки встали сегодня рано, весь день на ногах, а завтра такой же день.

Дельта Волги

Сергей Костырко, наш. спец. корр.

«ЛУАЗВА!» — пароль свободы

С этим намибийцем по имени Мбепа я познакомился в дни XII Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве. О себе он рассказывал так скупо, что каждое слово приходилось чуть ли не клещами вытягивать. И дело вовсе не в замкнутости. Просто Мбепа искренне считал, что история пастушка-овамбо (Африканский народ негроидной расы.), ставшего солдатом ПЛАН (Народно-освободительная армия Намибии.), не так уж интересна. Сколько я ни убеждал его в обратном, он лишь смущенно улыбался и отводил взгляд в сторону, словно невеста на смотринах. Кстати, внешность у него броская: правильный овал светло-шоколадного лица, прямой нос, сочные, может, чуть толстоватые, с европейской точки зрения, губы в обрамлении аккуратной бородки и маленьких усиков. Над высоким лбом шапка иссиня-черных мелкокурчавых волос. С кем бы он ни разговаривал, его большие карие глаза смотрели на собеседника с такой подкупающей заинтересованностью, что казалось, перед вами внимательный учитель. Между прочим, Мбепа как-то признался, что мечтает в будущем стать именно учителем, причем обязательно в сельской школе. И хотя он не объяснил, откуда возникло это желание, думаю, сыграло роль то, что Мбепа провел раннее детство в крохотной деревне где-то в Овамболенде (Область на севере Намибии на границе с Анголой.).

Его колыбелью была травяная циновка на земляном полу, а «отчим домом» круглая хижина с островерхой соломенной крышей. После сильных ливней, выпадавших в разгар лета — в январе, ее приходилось менять. Этим занимались мать и сестры. У мальчишек были свои мужские обязанности — натаскать глину и смешать ее с навозом. А потом, помогая друг другу на шатких лесах из жердей, засыпать утеплительной смесью промежуток между вкопанных двумя рядами по кругу столбов, служивших стенами жилища. Иначе в июле, когда случаются заморозки, в хижине будет стоять невыносимый холод.