Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1991 год

• Название: Журнал «Вокруг Света» №10 за 1991 год
• Автор: Вокруг Света
• Жанр: Периодические издания

---

В заоблачных чертогах я различал лики богов. Небо наполнилось их знаками, лес — голосами. Однажды, сидя на пороге своей хижины, я увидел, как огромная черная туча угрожающе надвинулась на тонкую сияющую полоску, оставшуюся от некогда сияющего лика луны. Противоборство продолжалось лишь мгновение. Месяц вонзился в тучи, как бивень слона в ствол дерева. Но тьма победила, охватила все небо, подмяла огни созвездия Криттика, до последнего сражавшиеся вокруг своего небесного господина. Наступил сезон дождей.

Под небом, в лесу и в долине поселилась темнота, наполненная неясными зловещими формами. Той же ночью в хижину, в мои сны вместе с ветром ворвались холод, кошмары. Где-то вдали ревел гром, как будто небесный воитель Индра пришел на помощь Сомме и вспарывал огненными стрелами черную тучу. И вот первые капли крови израненной тучи пали на лес и холмы, на крышу покосившейся лесной хижины, в которой юный ученик риши мечтал лишь об одном — чтобы прекратился небесный бой и затихли надсадные вопли туч, чтобы притупилось его сознание, оказавшееся неспособным вынести испытание жестоким даром прозрения.

Я не видел дороги, я был сметен, раздавлен собственной ничтожностью перед открывшимся мне величием мира. С трудом отогнав эти мысли, я обратился глазами и сердцем к очагу, где боролся с невидимыми ракшасами тьмы огненный дракон. Я подбросил ему хвороста, и лег на циновку.

Несколько дней подряд по утрам меня будил шум дождя. Большие прозрачные капли бились в крышу, барабанили по разлапистым листьям пальм, смачно впечатывались в красную глину. В хижину проник ностальгический запах скошенного сена, омытого дождем. По склонам холмов в долину неслись коричневые потоки воды. Я отчужденно подумал, что где-то далеко за лесом в моей деревне, на рисовых полях, утопая по щиколотку, а то и по колено, в непролазной грязи сейчас работают все члены общины. Иногда солнце пускало на землю редкие лучи света, и я с наслаждением наблюдал, как меняются оттенки неба, как скользят, чередуясь, по дну долины серые золотистые тени. Время в эти минуты замедляло свой бег, и я чувствовал себя подвешенным в недвижимом воздухе.

Тревожные мысли покинули меня, и ничто не отвлекало внимания от созерцания спокойного течения мира. Иногда мне казалось, что я вижу, как раскрывается цветок, а листья поворачивают к солнцу свои нежные лица. Я уже ощущал, как от цветов, посаженных возле хижины, идут к моей коже теплые токи. Я испытывал трогательное умиление от того, что мышка, живущая в норке рядом с хижиной, при моем появлении не убегает, а садится и настороженно рассматривает меня своими красными, как бусинки, глазами. Я бросал ей остатки своей скудной трапезы, и она прилежно, изо дня в день появлялась у моего порога. Точно так же все чаще у моей хижины по ночам стали собираться звезды. Мне казалось, что они приходят ради меня и для меня складывают на небе священные знаки. Но смысл посланий был еще неясен. А знаков становилось все больше. От них загустел воздух вокруг моей хижины. Аромат предчувствий кружил голову. Тревожно билось сердце, а ему надлежало хранить покой и смиренно ждать...

Myссонные ливни отступили, и травы рванулись к возвратившемуся на небо солнцу, поднялись в рост человека, наполнились гулом бесчисленных насекомых.

С холмов, что синели на противоположной стороне долины, ветер донес эхо больших барабанов. А под вечер там стало заметно зарево костров, и мне даже показалось, что я слышу отзвуки музыки и песен девушек. У меня защемило сердце от неожиданно вернувшихся воспоминаний о праздниках, без которых в моей деревне не обходился ни один сезон. Я едва удержал себя от того, чтобы отправиться затемно к этим кострам, пылающим на вершинах холмов. Ночью я спал плохо и мало, а чуть восход посыпал нежно-желтой сандаловой пылью пучки листьев на верхушках пальм, я оделся, повесил на шею цветочную гирлянду, чтоб придать себе хоть сколько-нибудь праздничный вид, и отправился искать деревню.

Мой путь был легок, а поиски недолгими. На противоположном конце долины я обнаружил аккуратные квадраты полей, из серо-коричневой жижи к небу тянулись нежно-зеленые стойкие ростки риса. Редкие пальмиры стояли почти без крон. Их зеленое убранство было срезано людьми для покрытия крыш хижин или плетения циновок. У поливного канала густо толпились кокосовые пальмы. Я сделал еще несколько шагов, и у меня перехватило дыхание от вида простых глинобитных хижин с красно-коричневыми стенами и желто-серыми тростниковыми крышами — все, как в оставленной мною деревне. Женщины перед открытыми дверьми варили рис, подкладывая в огонь сухие лепешки коровьего навоза. Ветер донес до меня аромат перца и шафрана. Непонятное томление, не дававшее мне спать ночью, внезапно сменилось, определенным, до желудочных спазмов, чувством голода.

По улицам праздно бродили коровы, украшенные цветочными гирляндами, рога их были вымазаны яркой охрой. Я понял, что земледельцы отмечают конец сбора зимнего урожая. Люди, которые попадались навстречу, смотрели на меня без страха и враждебности. То ли праздник настроил их на миролюбивый лад, то ли над этой землей боги держали зонт мира. У входа в просторную хижину меня встретил глава общины. Это был кряжистый и узловатый, как ствол баньяна, старик. Цветом и морщинами его лицо напоминало кору, а черные, плоские от ходьбы босиком ступни, казалось, вросли в землю. Вся его одежда состояла из белой юбки, подоткнутой по случаю жары выше колена. Он был совершенно седым, наверное, поэтому показался мне стариком, но в действительности вряд ли ему было больше пятидесяти лет.

Звали его Сомасундарам. Пригласив меня в хижину, он гордо сказал, что уже двадцать лет управляет советом общины. Жил он в достатке и довольстве. В хижине, казалось, сохранилась свежая прохлада ночи. Перед глиняным изображением почитаемого в наших краях бога Муругана — хранителя лесных холмов, бесстрашного копьеносца, стояла плошка с маслом, — и в ней плавал высокий оранжевый огонек. На полу в несколько слоев лежали свежие тростниковые циновки.

С низким поклоном в хижину вошла юная девушка. Я успел разглядеть только цветки жасмина в черных длинных волосах. Она предложила мне опустить ноги в глиняную плошку с холодной чистой водой, в которой плавали лепестки цветов. Нет ничего приятнее после долгой дороги по горячей земле! Но такой чести удостаиваются только почетные гости, поэтому я смутился. Мое смущение усилилось еще больше, когда девушка, стараясь не глядеть на меня, опустилась на колени и промокнула мои ноги чистым полотном.

Сомасундарам тем временем предложил мне чашу с холодной водой. Я напился и почувствовал себя освеженным.

— Моя дочь — Нандини, — не без гордости сказал Сомасундарам, указывая крючковатым пальцем в сторону робко потупившейся девушки. Она сложила руки ладонями у груди и, поклонившись, выскочила из хижины. Я успел заметить лишь потупленные глаза, склоненную голову и абсолютную готовность подчиняться своему отцу. Дочь в семье крестьянина мало чем отличается от домашней рабыни.

Я сидел, скрестив ноги на циновке, лицом к лицу с главой общины и, надо сказать, чувствовал себя неважно. Я отвык от людей, тем более от имеющих власть. Мне все казалось, что меня принимают за кого-то другого, словно я стал участником представления, разыгранного чаранами. Но, поскольку я не знал, какая роль предназначалась мне, постольку со скромным достоинством принимал знаки внимания и ждал, чем же все кончится. Сомасундарам сообщил мне, что они давно узнали о приходе нового риши в заповедную рощу по ту сторону долины. Оказывается, я был уже не первым обитателем заброшенной хижины. Мои попытки объяснить, что я не риши, оказались тщетными. Сомасундарам упорно величал меня то дваждырожденным, то посвященным, и я, как-то незаметно для самого себя, с этим смирился. Время от времени в хижину заглядывали крестьяне. Тогда старейшина набирал в грудь воздуха, выпрямлял спину и преисполнялся гордости.

— Не каждый день ко мне заходят для беседы странствующие отшельники, познавшие мудрость и хранящие закон, — признался он.

Я сообразил, что старейшина использовал меня для укрепления собственного авторитета, и больше не старался никого переубедить. Пока меня принимают за риши, мне будут оказывать знаки внимания и охранять. Крестьяне даже спросили, не желаю ли я, чтобы мне в хижину приносили свежевыпеченные лепешки и молоко. Но я вспомнил, что дваждырожденный должен отвергать чужие дары, и не без внутренней борьбы отказался. Впрочем, я не спешил возвращаться к своему одиночеству. Несколько дней, пока длился праздник, я ел свежий рис, пил опьяняющий напиток из сладкого сока пальмиры, смотрел, как юноши и девушки танцуют меж зажженных костров. Потом я понял, что пора уходить, но карма распорядилась по-другому...

Я сейчас уже не могу вспомнить, как, блуждая в прохладном сумраке зарослей, оказался на берегу речки, что питала сеть поливных каналов за околицей деревни. Стоя у границы горячего прибрежного песка и густых изумрудных теней, я увидел девушку, выходящую из воды прямо на меня. Солнце било ей в спину, позволяя разглядеть лишь четкие контуры ее темного и плотного тела. Ноги вызывающе шлепали по искрящейся воде, словно топтали пригоршню драгоценных камней.