Василий Топильский - Розы на снегу

• Название: Розы на снегу
• Автор: Василий Топильский
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1973

Жестоким смерчем обрушилось на Европу фашистское нашествие. Пепел и слезы, кровь и руины оставались там, где прошли полчища гитлеровцев.

В воскресный солнечный день 22 июня 1941 года мутный нацистский поток хлынул и на территорию нашей Родины. Везде, где ступала нога оккупантов, вспыхивали очаги сопротивления: зажигали костры в лесах партизаны, действовали подпольщики. Многие из них погибли, но не дрогнули, не согнулись под пытками.

Был свой незримый фронт и в битве за Ленинград. Он проходил по берегам Плюссы и Шелони, Волхова и Великой. Явки его бойцов были в Луге и Острове, в «столице» озерного края далеком Себеже, в избах осьминских колхозников.

В этом сборнике рассказывается о малоизвестных и неизвестных подвигах наших разведчиков, подпольщиков и партизан в годы Великой Отечественной войны.

---

И еще были походы у связной подпольного райкома партии. И в метель, и по весенней распутице. В марте 1942 года Печатников и его товарищи покинули Ореховый остров, ушли в рейд по Гдовскому краю. Евдокия Васильевна в те дни присоединилась к отряду сланцевских партизан.

* * *

Под вечер ненастного осеннего дня в нейтральной полосе на участке фронта вблизи Холма послышался чей-то крик. Фашисты немедля обрушили на «голос» десятки мин. Открыли огонь в поддержку неизвестного и пулеметчики одного из подразделений советских войск.

Перестрелка продолжалась добрых минут двадцать. Но вот в землянку командира роты вошла худая, оборванная женщина в сопровождении красноармейца.

— Кто вы? — удивленно спросил старший лейтенант.

— Зайцева я, из группы партизан, направленных в советский тыл.

Старший лейтенант обошел Евдокию Васильевну вокруг, точно не веря, что перед ним живой человек, и также удивленно сказал:

— Долго тебе, бабушка, на роду жить написано, коли из-под такого огня до меня добралась.

Иван Жилин ОНА ПОБЕДИЛА СМЕРТЬ

Надежда Туганова с подругами ждала отхода поезда. В вагон электрички вошел человек в модном светло-коричневом пальто.

— Ишь как уставился, — шепнула Лена. — Это на тебя.

— С чего ты взяла? — смутилась Туганова.

На следующий день незнакомец снова появился в вагоне и опять стал поглядывать на подруг. Лена рассмеялась:

— Ишь зенки пялит. Наверное, влюбился в Надюшку. Ей-богу, влюбился.

А спустя некоторое время в обед прибежала Лена и говорит:

— Надя, тебе, наверное, квартиру дадут… Был у меня инструктор райисполкома. Представляешь, это тот самый, что ездил с нами в электричке! Интересовался, как ты живешь, как одеваешься, какая семья, когда домой возвращаешься. Хочет поговорить с тобой.

Туганова насторожилась: «Зачем ему знать, как я одета и когда приезжаю домой? Что-то здесь не то». Всю дорогу в электричке она сидела как на иголках, то и дело поглядывала на дверь. Ждала странного незнакомца, но он не появился. Доехав до станции Тосно, Надя успокоилась, как всегда, торопливо распрощалась с подругами и по затемненной вечерней улице побежала домой. У самого дома ее вдруг окликнули. Подошел человек. Это был он, «тот самый». Тихо спросил:

— Вы узнаете меня?

Надежда Туганова.

Похолодев от страха, Туганова с трудом произнесла:

— Нет… А вам кого?

— Надю Туганову, — все также приглушенно ответил незнакомец.

— Ошиблись… Я — Люба, ее сестра, — сама не зная почему, схитрила Туганова. — А Надежда осталась в Ленинграде, будет дома только через три дня. Заходите.

— Она тоже носит красный плащ?

— Да, мы вместе покупали. — Надя ощущала дыхание незнакомого человека. Подавшись вперед, он старался рассмотреть в темноте лицо женщины. Чувствуя, что вся дрожит и силы ее покидают, Туганова заторопилась: — Ну, мне пора. До свидания.

Стараясь сдержать шаг, Надя направилась к своему подъезду. Войдя в парадную, бросилась бежать, и сама не помнит, как влетела в комнату. Сердце бешено колотилось. Ноги подкосились, и она рухнула на диван. Так, не раздеваясь, Надежда пролежала несколько минут. Медленно возвращались силы, и так же медленно приходило ощущение того, что она дома и что ей уже ничто не грозит.

В квартире было тихо. Сбросив туфли, Надя подобрала под себя ноги, прислонилась к стене. Откуда-то из темноты тотчас выплыло лицо незнакомца: «Кто? — спрашивала себя Туганова. — Где я могла видеть его?» И вдруг Надежда вздрогнула. «Шрам. На лице шрам. Конечно, это же — он». Возникнув из той же темноты, словно кадры киноленты, сначала медленно, а потом все быстрее замелькали события страшной осени сорок первого года…

* * *

Наде едва исполнилось в то лето четырнадцать. Горько плакала она, провожая на фронт старших братьев. А потом мимо дома Тугановых, опустив головы, шли молчаливые бойцы. Они отступали. Это было непонятно и жутко.

Однажды утром Надя услышала отчаянный лай собак. Бросилась к окну. На улице увидела чужих солдат… С их появлением исчезло все, что делало жизнь радостной и счастливой. Исчезла и улыбка у отца, которую так любила Надя. А вскоре он стал уходить по вечерам, возвращался лишь на рассвете. Мать не спала в такие ночи, сидела у окна и плакала.

Как-то поздно вечером отец привел с собой в дом Серегу Гущева. Серега появился в поселке незадолго перед приходом гитлеровцев и поселился в бане Тугановых в конце огорода. Ходил он по улицам в старых больших галошах, в изодранной фуфайке, перехваченной грубой веревкой, и пел. Что он пел, разобрать было трудно. Говорил быстро, заикаясь, нес несусветную чепуху. Взрослые считали Гущева душевнобольным, жалели, давали еду, ребятишки же дразнили его, называли цыганом-дурачком.

В тот вечер Надя не спала. Отец с Гущевым ужинали. И вдруг девочка услышала, как в комнате, не торопясь, приглушенным, но совершенно нормальным голосом заговорил он, Серега-дурачок.

— Вам, товарищ Туганов, нужно уходить в лес. Рисковать сейчас, не выполнив задания, не имеем права. С нас спрос иной. Затем и оставлены здесь.

— Ясно, — также глухо ответил отец. — Когда уходить?

— Завтра ночью.

Проводив Гущева, отец вернулся в дом.

— Так-то, мать, — ласково произнес он. — Береги ребятишек. Ну, а мое дело, сама понимаешь…

Надя слышала, как мать тихо-тихо шепотом ответила ему:

— Понимаю, Ваня.

Отец не успел уйти. Рано утром, когда все еще спали, в дом ворвались гитлеровцы: пятеро солдат, командир отряда карателей фон Брем и предатель Терехов.

Ивана Туганова, разутого, в нижней рубашке и кальсонах, вытолкали во двор, по снегу подвели к бане и расстреляли. Он упал без единого слова, крика, стона. На крыльце, прижавшись к матери и Наде, стояли Люба, Вера и Яша. Онемевшие от страха, глазами, полными слез, смотрели они на убийц. Фон Брем остановился и плеткой ткнул в сторону Нади:

— Взять! Тэриков, взять!

Рванулась вперед Мария Сидоровна, закричала:

— Не дам! Помилуйте! Она же ребенок!

Терехов, грубо оттолкнув мать, выволок Надю на улицу.

Туганову отправили в лагерь. До самой весны она работала на заготовке леса, колола камень для строительства дорог, грузила снаряды в вагоны. Кормили в лагере арестованных баландой, стать загоняли в бывший скотный двор.

По ночам в сарай врывались пьяные охранники. Они освещали лица спящих карманными фонариками и тех, кто был здоровей и красивей, уводили. Возвращались девушки покрытые синяками, с застывшими взглядами обезумевших глаз. Иные совсем не возвращались.

Однажды вечером забрали и Надю Туганову. Солдат в очках притащил ее за руку к бане и втолкнул туда. Сквозь белые клубы пара Надя увидела парившегося офицера.

— Мыть, девка, мыть! — хохоча, кричал он.

Надя вырвалась и в ужасе выбежала из бани. Уже около барака ее догнал солдат и долго бил, пиная сапогами.

Офицер не забыл дерзости русской девчонки. Утром, когда все выходили на работу, Туганову окликнул конвоир. За непослушание ее отправили в лагерь штрафников, в село Молосковицы. Тут были люди, согнанные из разных мест — из Пушкина, Гатчины, Урицка, — едва живые старики, женщины, чьи глаза казались стеклянными. Они держали на руках полумертвых детей, покрытых чесоточными язвами.

Зима выдалась ранняя.

Каждое утро из барака, где жила теперь Надя, выносили мертвых. Морозы стояли сильные. Опухшие от голода люди коченели на ледяном полу.

В лагере Надя встретилась с Людой Бровченко, с которой когда-то училась в одной школе. Подружки решили бежать. Ждали подходящего случая, попеременно наблюдая в щелку за часовым. Укутанный в тулуп солдат ходил вдоль забора, изредка бросая взгляд на ворота барака. Он был уверен: никуда полумертвые узники уйти не смогут. Часовой все чаще и чаще посматривал на стоящий в стороне дом, из трубы которого валил густой черный дым. Вот он решительно повернулся и зашагал туда, где можно наконец спрятаться от пробирающего до костей мороза. Тогда-то Надя с Людой выскользнули из барака.

Всю ночь, утопая в снегу, напрямик через лес бежала Надя домой. Едва хватило сил подняться на крыльцо. Мария Сидоровна открыла дверь, подхватила упавшую ей на руки дочь, внесла в комнату, разула и ахнула:

— Ироды проклятые! Что они сделали с тобой, доченька…

Надя металась в забытьи, бредила, кричала, звала маму. Мать была рядом. Обливались слезами сестры, а маленький Яшка вообще не отходил от постели. Он все понимал и ни о чем не спрашивал, а когда молчал, очень походил на отца, Ивана Туганова. У него были отцовские ласковые глаза и мягкая улыбка. Порой взгляд его становился жестким, мальчик втягивал голову в плечи и шептал сестре: