Евгения Марлитт - Служанка арендатора

• Название: Служанка арендатора
• Автор: Евгения Марлитт
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1900

„Служанка арендатора“, Amtmanns Magd, написана в 1881году. Входила в состав сборника „Тюрингские рассказы“, (Thüringer Erzählungen). В России издавалась в 1881 году под названием „Служанка судьи“ в тип. А.М. Котомина, в 1882 году под названием „Служанка“ в тип. бывш. А.В. Кудрявцевой. В 1900 году была издана в тип. А.А. Каспари в Собрании сочинений Е. Марлитт под названием „Служанка арендатора“.

***

Молодой фабрикант из Берлина Маркус неожиданно получил в наследство большое поместье, расположенное в лесах Тюрингии. Сам он не придавал никакого значения этому владению, сдал его в аренду, однако приехал осмотреть усадьбу. Молодая девушка, которую он встретил в первый же день, служанка судьи, удивила и заинтересовала его, лишила душевного спокойствия. "Самая лучшая из гувернанток не прельстит меня", – говорил Маркус, а сам надеялся увидеть Агнессу Франц, племянницу судьи, образованную госпожу служанки и представительницу столь ненавистного ему класса гувернанток. Кто была она – оставалось загадкой для молодого помещика.

---

Очевидно, это был черновой набросок письма стряпчему покойной: как видно, оно было составлено во время ее последней ботанической экскурсии и какое-то событие заставило ее еще дорогой составить письмо к адвокату, отсылке которого помешала смерть…

Маркус бережно закрыл книжку и спрятал ее в боковой карман: это замечательное открытие возлагало на него новую миссию, и он призадумался. Умершая жена главного лесничего не хотела иметь дела с мотом-судьей, а ее наследник не имел ни малейшего желания вступать в переговоры с „гувернанткой“, племянницей судьи…

И Маркус невольно представил себе белые выхоленные руки, которые рисуют, играют на фортепиано, но никогда не знают черной повседневной работы. Вероятно, она говорит по-французски, кокетливо щурит глазки и страдальчески морщит нежный лоб, если речь заходит о нужде и лишениях…

Много лет спустя после смерти матери отец женился вторым браком, и от этого брака родилась прелестная девочка, которую старший брат боготворил. Его мачеха, ведущая все хозяйство, боялась, что не справится с воспитанием дочки. Четыре года тому назад их тесный кружок семьи увеличился новым членом, гувернанткой.

Ироническая улыбка промелькнула по губам молодого Маркуса при этом воспоминании: он отлично изучил тип гувернанток, ставший ему ненавистным. Они почти не занимались воспитанием девочки, больше думали о себе, и употребляли все усилия к тому, чтобы занять место хозяйки дома.

Мачехе Маркуса пришлось без конца менять гувернанток, вот почему он так иронически относился к ним.

Взгляд его снова перенесся на портрет жены главного лесничего…

Нежная стройная лилия в подвенечном наряде, смотревшая на него из золотой рамки белокурых локонов, обладала твердым характером и нежной душой…

– Уж не оглохли ли вы, господин Маркус? – спросила Грибель, уставившая стол закуской и кофе. – Я стучу посудой, а вы с таким видом уставились на портрет, словно влюбились в покойную!

Маркус засмеялся.

– Вы угадали, госпожа Грибель, я влюбился по-уши в эту очаровательную женщину! И любил бы ее, не взирая на то, молода она или стара!

– Полно вам шутить, господин Маркус! Под старость она, как и все, лишилась своей прелести! Ее волосы поседели, лицо было изрезано морщинами и напоминало печеное яблоко, так что и разговора о любви с вашей стороны не могло быть и речи!

4.

Маркус собирался только осмотреть новые владения, затем совершить прогулку через Тюрингенский лес до Франкена.

Однако, прошло уже три дня со времени его прибытия, а он и не думал покидать „Оленью рощу“ и отказался от первоначального намерения продать это отдаленное имение. Ни за какую цену не расстался бы он теперь с этим прелестным уголком, где он чувствовал себя так, словно он родился в этом милом старом доме.

Маркус поселился в комнате с балконом и примыкавшей к ней спальне. Ряд комнат, начинавшийся рабочим кабинетом покойного лесничего и кончавшийся лабораторией, был тщательно проветрен и снова заперт на ключ. К великому огорчению госпожи Грибель новый владелец объявил, что туда не должен никто проникать.

И Маркус походил на отшельника, удалившегося на удаленную горную вершину и забывшего о том, что внизу, под его ногами, кипит бурная жизнь, отзвуки которой не достигали его.

Необычайная тишина царствовала в усадьбе!…

Вся деятельность сосредотачивалась внутри большого двора, отделенного от дома площадкой, усыпанной гравием, на которую выходило крыльцо. Площадка была окружена грушевыми деревьями, ветки которых ломились от тяжести плодов, а у ворот помещалась конура Султана.

Как ни деятельна была госпожа Грибель, она не терпела в главном доме суеты и не позволяла людям хлопать дверьми, а снаружи было еще тише. Там только царствовали голуби, да изредка по дороге, пересекавшей дерновую лужайку перед домом, проходила женщина со связкой хвороста на спине, или толпа ребятишек, собравшихся в лес за ягодами.

Маркус не отправился в намеченное путешествие, но не сидел, сложа руки, в усадьбе: он приводил в порядок дела.

Уже давно проектировалась железная дорога, которая должна была коснуться „Оленьей рощи“. И надо было хорошенько обдумать, чтобы железная дорога не угрожала отнять лучший кусок пахотной земли, а прошла бы по менее ценному грунту.

Маркус обошел все свои владения и всюду встретил образцовый порядок и разумное ведение хозяйства, бережно сохранявшее производительные силы почвы. Исключение составляла мыза, казавшаяся заплатой на роскошном платье.

– Пока жива была старая госпожа, земля еще возделывалась, – сказал Петр Грибель Маркусу, – судья нередко сам ходил за плугом, да и у него был работник. Но потом судья одряхлел, работник сбежал следом за служанкой, так что о полевых работах не могло быть и речи, если бы не лесничий из княжеской рощи. Он родом из той местности, где прежде судья держал в аренде княжеское имение. В юности этот лесничий служил у судьи поденщиком и, кажется, очень привязан к старым господам. Все свободное от трудной службы время он проводит на пашнях мызы, и молоденькая служанка помогает ему, я сам видел!

Маркус еще ни разу не был на мызе!

Он намерен был исполнить последнюю волю прежней владелицы усадьбы, несмотря на то, что она была выражена на клочке бумаги и не подписана свидетелями. Но ему противно было вступать в личные переговоры с судьей и „гувернанткой“, поэтому он хотел устроить это дело письменно, по возвращении домой.

Маркус не тяготился одиночеством, которое ему пришлось испытать впервые. Он не был пресыщен жизнью, большой город с его шумом имел для него притягательную прелесть. Он всей душой отдавался наслаждениям, так как был молод, и горячая кровь кипела в его жилах. Однако он был рад отдыху в этой глуши после шумного зимнего сезона и усиленной работы на фабрике.

Любимым местопребыванием Маркуса в „Оленьей роще“ сделалась маленькая беседка, находившаяся в северо-западном углу тенистого сада. Беседка была восьмиугольной формы, имела два больших окна и две стеклянные двери, что открывало вид на все четыре стороны горизонта. Стены беседки были разрисованы по серому фону поблекшими цветами и плодами. Маленький диван в углу, круглый столик, несколько соломенных стульев и полка с книгами составляли всю ее меблировку. На окнах и дверях висели пурпуровые гардины, наполнявшие комнату каким-то магическим светом.

Дверь на западной стороне выходила на узенький балкон с деревянными перилами, откуда маленькая лесенка вела прямо в поле, что очень нравилось новому владельцу усадьбы.

На четвертый день своего приезда Маркус сидел утром в беседке и писал: он перенес сюда письменные и курительные принадлежности из библиотеки тетки и очень удобно устроился в маленькой комнатке. Он закурил сигару, и синие облака дыма заглушили запах ромашки и лаванды, которые утренний ветерок приносил сюда с огорода жены главного лесничего.

Маркус сидел против двери, из которой видна была дорога в усадьбу, пересекавшая прямой линией поля и потом исчезавшая в лесу. Лишь в одном месте от нее отделялась вправо узкая тропинка, пропадавшая в сосновой рощице, за которой находилась мыза.

На тропинке вдруг показалась женская фигура – служанка с мызы; на ней сегодня вместо ужасного платка, который Грибель называла „лошадиным наглазником“, была надета соломенная шляпа с широкими полями, закрывавшими лицо.

Она шла медленно, с опущенной головой; в левой руке она несла грабли, а правой захватывала на ходу колосья и пропускала их между пальцами. Вероятно, она собиралась сгребать сено, которое скосила несколько дней тому назад на отдаленном лугу.

Девушка рельефно обрисовывалась на светлом фоне ландшафта, залитого солнцем, и не подозревала, что служила предметом наблюдения господина, находившегося в беседке, мимо которой она должна была пройти.

Маркусу захотелось еще раз поговорить с девушкой, неохотно оказавшей ему помощь и резко отказавшейся от благодарности, и он подошел к двери.

Между тем девушка, дойдя до угла забора, остановилась, вынула из кармана письмо и, казалось, ждала, не появится ли кто из усадьбы, но нигде не было ни души. Тогда она пошла по лужайке, окаймлявшей усадьбу с западной стороны, намереваясь, очевидно, пробраться к помещениям и отыскать работницу или служащего.

Маркус быстро спустился с лестницы и вышел, загородив ей дорогу, и девушка так вздрогнула, точно земля расступилась перед нею, и с испуга уронила грабли на землю.

– Письмо, вероятно, адресовано кому-нибудь из живущих в усадьбе, давай, я его передам! – произнес он с улыбкой и протягивая руку к конверту.

Она молча подала ему письмо.

– Вот как, оно адресовано мне? – воскликнул Маркус, взглянув на конверт. – От кого? Не от твоего ли хозяина?