Евгения Марлитт - Служанка арендатора

• Название: Служанка арендатора
• Автор: Евгения Марлитт
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1900

„Служанка арендатора“, Amtmanns Magd, написана в 1881году. Входила в состав сборника „Тюрингские рассказы“, (Thüringer Erzählungen). В России издавалась в 1881 году под названием „Служанка судьи“ в тип. А.М. Котомина, в 1882 году под названием „Служанка“ в тип. бывш. А.В. Кудрявцевой. В 1900 году была издана в тип. А.А. Каспари в Собрании сочинений Е. Марлитт под названием „Служанка арендатора“.

***

Молодой фабрикант из Берлина Маркус неожиданно получил в наследство большое поместье, расположенное в лесах Тюрингии. Сам он не придавал никакого значения этому владению, сдал его в аренду, однако приехал осмотреть усадьбу. Молодая девушка, которую он встретил в первый же день, служанка судьи, удивила и заинтересовала его, лишила душевного спокойствия. "Самая лучшая из гувернанток не прельстит меня", – говорил Маркус, а сам надеялся увидеть Агнессу Франц, племянницу судьи, образованную госпожу служанки и представительницу столь ненавистного ему класса гувернанток. Кто была она – оставалось загадкой для молодого помещика.

---

– Не будь так зла, Гретхен! – сказал ей муж. – От покойной госпожи я слышал, что молодой Франц хороший человек! Он досадовал на беспорядки в управлении имением и чтобы помочь, отправился искать счастья по белу свету. Однажды он даже прислал большую сумму денег домой, затем пропал без вести, и его старая мать чуть не умерла с горя и тоски о нем!

– Неужели можно относиться с уважением к мальчишке, который не может написать несколько слов своей матери? – возразила Грибель. – Ну, уж нет, я таких людей не жалую! – заключила она и отправилась в кухню.

Петр Грибель пошел в сад, где дочь приготовила ему завтрак, состоявший из хлеба с маслом, колбасы с чесноком и стаканчика белого вина.

Маркус, оставшись один, в волнении заходил по комнате и решил по зрелом размышлении изменить свои намерения. Прежде он хотел поговорить перед своим отъездом со своим поверенным, написать письма из Берлина. Этим он исполнит волю умершей тетки, не вступая в личные сношения с антипатичными ему людьми. Но на сцену неожиданно явилось новое лицо – сын судьи.

Петр Грибель уверял, что покойная была хорошего мнения о молодом Франце, но в завещании о нем не говорится ни слова. Не был ли он так же уступчив и мягок, как и его мать, так что завещательница опасалась, что в его руках мыза не уцелеет, и потому отказала ее сестре его…

Значит, старая дама была высокого мнения о характере молодой девушки, которой вверила будущность своей несчастной подруги. И все же Маркус не понимал этого ослепления своей тетки!

Она была олицетворением трудолюбия и прилежания, всегда была занята, сама дежурила у постели больных. Ей никогда не приходило в голову пользоваться чужими услугами, чтобы надеть платье или причесать волосы…

Каким же образом эта умная, практическая женщина могла возложить серьезную задачу на девушку, которая даже в столь критическом положении продолжает разыгрывать из себя избалованную светскую даму?!

Ведь она не только не хочет пошевелить пальцем, но еще требует услуг камеристки, работающей с утра до ночи и дома, и в поле.

Маркус проклинал себя за „глупую причуду“ осмотреть содержимое зеленого ридикюля. Если бы он оставил допотопный мешок нетронутым, все было бы иначе, чем теперь, когда он принял к сердцу судьбу старой женщины и считал своей обязанностью добросовестно отнестись к этому делу…

Но, может быть, старая жена лесничего, несмотря на свой ум и проницательность, ошибалась в своей наследнице! Очень возможно, что перед нею разыгрывали комедию, чем ввели ее в заблуждение… Не лучше ли исправить ее ошибку и передать небольшое наследство молодому Францу?

Кто поручится, что у нее не окажется жениха тотчас же, как станет известно, что она получила наследство? И она, конечно, поспешит выйти замуж, чужие люди воспользуются имением, а бедная больная останется без убежища.

Все эти мысли промелькнули в голове Маркуса и он, сердито откинув волосы со лба, вслух произнес:

– Да, делать нечего, придется познакомиться с обитателями мызы и собственными глазами убедиться в справедливости своих предположений.

Весь день он был не в духе, а вечером, взяв шляпу, пошел в лес. Ему нравилось забираться в самую чащу: над головой была густая крыша зелени, под ногами хрустели ветки кустарника. Полной грудью вдыхая запах лесных испарений, он прислушивался к шуму ветвей столетних деревьев, смыкавшихся позади него. Ироническая улыбка пробежала по его губам при воспоминании о жалком подобии парка, который его отец устроил на болоте и песке.

Их вилла была окружена зелеными лужайками, гладкими дорожками и боскетами, сгруппированными, как на декорации и окруженными бесконечным песчаным полем.

Дорожка, посещаемая только лесниками и дровосеками, отделяла „Оленью рощу“ от так называемого графского леса. Здесь же оканчивалась долина, и великолепные буковые деревья громоздились на крутую гору.

Между дорогой и подошвой горы находилась узенькая лужайка, на которой стоял домик княжеского лесника. Это было прекрасное новое здание с большими светлыми окнами, сбоку был разбит маленький садик и огород. Маркус любил здесь отдыхать во время своих прогулок, остановился он и сегодня, как только из-за кустов показались красные стены домика.

Лесник, живший здесь, слыл отшельником: он был холостой человек и, уходя, брал ключ от дома с собой. Двери домика никогда не были гостеприимно открыты, из трубы не клубился дым. На окнах, правда, стояли горшки с цветами, но не было и следа занавесок, не видно было и человеческого лица, и в домике, казалось, никто не жил! Только наверху, в слуховом окне, висели три-четыре деревянные клетки, в которых порхали зяблики. По крутому склону горы, позади дома, карабкались две козы, принадлежавшие, очевидно, леснику.

Новый владелец „Оленьей рощи“ каждый раз испытывал сильное желание заглянуть в окно домика своего соседа-лесника, чтобы узнать, что делает бывший поденщик в те немногие свободные, остающиеся у него от службы и добровольных занятий на мызе, часы!

Книги, лежавшие на окне между цветочными горшками, заставляли предполагать, что он любит чтение. Может быть, лесник был интеллигентным и образованным человеком. Кроме того, он часто бывал на мызе, где даже служанка, работавшая на поле и скотном дворе, научилась салонным выражениям…

Раздвинув кусты, Маркус хотел выйти на дорогу, как вдруг одна из коз, молодое гибкое животное, стремительно спустилось с откоса. Коза побежала через лужайку, другая последовала за нею по тому направлению, откуда слышались легкие шаги.

Маркус досадливо топнул ногой: опять эта девчонка, которая начинала отравлять ему пребывание на лоне природы! Неужели служанка судьи была единственной женщиной, обитавшей в этой стране? Но это точно была она, с „лошадиным наглазником“ на голове и с большой корзиной в руках.

Козы бежали за нею и брали из ее рук куски хлеба, которые она вынимала из кармана для этих лакомок.

Не желая встречи, Маркус отступил в кусты и спрятался за ближайшим буком: девушка эта становилась ему положительно ненавистной! Опасаясь, чтобы дым сигары не выдал его присутствия, он бросил ее на землю и растоптал ногой так же старательно, как утром пускал табачный дым девушке под шляпу.

Раздав козам остатки хлеба, девушка поднялась на крыльцо и заглянула в ближайшее окно. Комната, очевидно, была пуста: никто не отозвался на стук в окно, и дверь оставалась запертой.

Приходилось терпеливо ждать!

Решив, как видно, дождаться возвращения хозяина, девушка села на зеленую скамейку, поставила подле себя корзину и развязала платок. Она откинула его на спину, и Маркус мог теперь рассмотреть высокомерную служанку судьи, которая, по словам госпожи Грибель, боялась загара.

Маркус был зол на девушку, но должен был признать, что нельзя было не беречь этого нежного личика. Подумал он и о том, что изящная головка вполне гармонировала с ее гордой благородной осанкой. И это даже рассердило Маркуса: ему в тысячу раз было бы приятнее, если бы девушка оказалась некрасивой, косой или в веснушках!…

Тугой узел волос поддерживался на затылке гребнем, и девушка слегка провела рукой, приглаживая волосы. Затем, глубоко вздохнув, она сложила руки на коленях и прислонилась головой к стене домика. Лицо ее было озабочено, огорчение ясно отражалось в глазах ее.

Она привыкла быть энергичной, не могла спокойно просидеть даже несколько минут. Вынув из корзины сверток, она внимательно осмотрела его; и Маркус увидел из своей засады, что эта была белая кружевная косынка. Этот старинный убор, вероятно, принадлежал гувернантке и должен был теперь украшать ее белую шейку. Гибкие пальчики девушки, растягивая эту изношенную тряпку, нежно разглаживали ее, но вдруг она быстро сложила кружево и встала.

По дороге шел стройный мужчина в форменном зеленом платье. Увидев девушку, он ускорил шаги, а собака, устало бежавшая подле него, бросилась вперед и с радостным лаем запрыгала вокруг девушки.

– У вас здесь очень хорошо, Фриц, но я рада, что вы пришли, я тороплюсь! – сказала она, явно копируя свою госпожу, потому что на почтительный поклон пришедшего ответила с таким достоинством, как это, вероятно, делала сама ученая племянница судьи. – Я дам вам серьезное поручение, но прежде угощу вас!

С этими словами девушка вынула из корзинки небольшой хлебец и протянула ему.

– У меня сегодня такие удачные хлебцы вышли, что вы непременно должны попробовать! Наконец-то я научилась печь хлеб, Фриц, и теперь со смехом вспоминаю о той страшной минуте, когда я впервые своими неумелыми пальцами месила тесто, и потом вынула из печки два черных кома, жестких, как камень!

– Да, немало слез было пролито, несмотря на вашу твердость! – заметил молодой человек с добродушной улыбкой.

Положив хлеб на наружный карниз окна, он внимательно посмотрел на девушку и спросил: