Артем Драбкин - Я дрался в Сталинграде. Откровения выживших

• Название: Я дрался в Сталинграде. Откровения выживших
• Автор: Артем Драбкин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-59081-0

К 70-летию Сталинградской битвы! Дань памяти тех, кто выполнил сталинский приказ «Ни шагу назад!», выстояв под сокрушительными вражескими ударами, кто сдержал клятву «За Волгой для нас земли нет!» и совершил невозможное, сломав хребет «непобедимому Вермахту», кто выжил «в окопах Сталинграда», чтобы рассказать о решающем сражении Великой Отечественной. Их живые голоса, их «окопную правду» вы услышите в этой книге:

«Человек в Сталинграде жил три дня максимум. Я не успевал даже познакомиться с новыми танковыми экипажами, как они гибли. И мы, и немцы осатанели до такой степени, что, казалось, с обеих сторон воюют смертники, мечтающие побыстрей отправиться на тот свет…»

---

Я рассказывал эту историю французским туристам, они спрашивают: «Почему немцы пели тогда Интернационал?» — А я так думаю, что это был скрытый протест против войны. Они-то знали, что в Сталинграде окружены, мы еще пока этого не знали.

А у меня тогда на ногах уже были изношенные ботинки, Конрад как-то приходит и ставит на стол пару сапог и пару ботинок, немецких, солдатских, и говорит: «Александр, тебе!» Я спрашиваю: «Где же ты их?» — Он говорит: «В госпитале». Мне подарок сделал.

Потом они ушли, а тут уже так, безвластие началось. Немцы уходят. Видимо, этот полицейский хозяин дома, когда-то кому-то насолил. Мстить ему начали. Когда немцы ушли, кто-то взял и поджег дом. Мы ушли из этого дома. Ушли ближе к дороге, на Селивановку, поселились еще в одном доме, и вот там немцы еще были. Один пожилой немец собирает вещи: «Zuruck! Отступаем! Назад! Все». Мы все уже догадывались, что они отступают.

Хорошо помню, что 4 января 1943 года мы утром проснулись, а наши солдаты уже идут по улице! Освободили уже нас. Через несколько дней мы на нашей уже машине доехали до Селивановки. Вот в этой Селивановке я пробыл до ноября 1944 года.

Пимкин Иван Федорович Красноармеец 21-го отдельного лыжного истребительного батальона 21-й армии

У меня знакомые были в нашем почтовом отделении, они предложили: «Вань, приходи к нам работать в связь, телефонистом или монтером». А я говорю: «Разве сумею?» — «Да ребята тут есть, они тебя подучат, а потом будешь работать». Стал я в связи работать в 1941 году, зимой. В июле 1942-го немец сюда уже подошел к Дону. Тут все стали эвакуировать или ликвидировать, и в колхозе у нас всю аппаратуру связи ликвидировали, остался только простой полевой коммутатор, а трансляции, усилители — все поснимали и позабрали. Как раз и воинские части подошли.

Здесь в Камышах был командный пункт 62-й армии. Когда они пришли, там уже гражданских никого не было, мы только втроем ребята остались, они нас оставили. А потом, уже когда немец стал прорываться, они собрались и воинская часть ушла, а нам и говорят: «Ну, идите по домам».

В августе к нам пришел немец и пробыл у нас два месяца и двадцать два дня. Тут уже нас, пацанов, заставляли работать кого где. То на железной дороге отправляли в Сталинград снаряжение и боеприпасы. Ночью наши «кукурузники» прилетали — У-2. Он подлетает, мотор выключает, потом бросит ракету, и, пока она светится, сбрасывает бомбы. Только две или три — мало, конечно. Так наши бомбили эшелоны, а немцы говорили так: «Иван русский — хитрый! Прилетит, встанет, молчит, поглядит, а потом бомбить начинает».

В ноябре нас человек пятнадцать ребят немцы забрали, выдали нам косы. Мы косили в семи километрах от своего села под Тихоновкой неубранные посевы. А у немцев лошадей много, а кормить нечем. Вот нас утром отправили по два человека на телегу. А ездовыми на телегах — военнопленные из Средней Азии в основном. Мы садимся и поехали, накосим, наложим ему, он поедет, выгрузит и возвращается, а пока ездит, второй раз накосим и к вечеру домой.

Как раз это было 22 ноября, воскресенье, уже холодновато было. День такой солнечный, хороший. Слышим со стороны Бузиновки, с юга, артиллерийская стрельба какая-то. Подумали, немцы там занимаются, а вечером смотрим — наш узбек из военнопленных, молодой парень, с двумя монголками, прискакал к нам, аж лошади в мыле! Что такое? — «Русские наступают» — «Как так?» — «Да, это стреляли танки, шли сюда!» Они врасплох там немцев захватили. Хиви не знают куда деваться. Нам куда идти, тоже не знаем, стреляют кругом, мало ли… Да и холодно, а у них была там будка, соломой обложенная и печурка там. Хиви там сидели, а нам некуда спрятаться. Недалеко было две скирды соломы. Я говорю: «Давайте, ребята, норы выкапывать и туда залезем и забивайте снаружи, чтоб тепло сохранить». Одеты были — в сапогах, в ботинках и фуфайках.

Вот так и переночевали, а наутро военнопленные на повозке поехали в сторону Ляпичева. А мы там остались. У нас ни пить, ни есть, ничего нету. Еще одну ночь там переночевали. Ну что делать? Пошли домой, а тут стрельба как раз. Я говорю: «Кто его знает, ребят, сейчас пойдем домой и попадем на нейтральную, а там, кто знает, где немцы, где наши. Эти оттуда, а те отсюда — и побьют нас». Еще ночь переночевали. Пленные же уехали, и у нас будка осталась. В этой будке затопили печку и уснули, а будка возьми и загорись. Труба накалилась и солома схватилась. Кто-то проснулся, и спасибо выскочить успели — ни ожогов, ничего. Будка наша сгорела. Делать нечего, пойдем домой, что будет, то и будет.

Идем с косами же, нас пятнадцать человек. Недалеко была грейдерная дорога на Сталинград и на Ляпичево. Смотрим, машина едет, а там солдаты наши. Все! Наши! Лейтенант нам кричит: «Стой! Вы откуда такие вояки?» Кто в слезы… Мы три дня же ничего не ели. Он нам говорит: «Идите сюда, ребята, вот видите повозок много, давайте по трофеям, там и хлеб, и колбаса попадется». Они же все побросали, и немцы, и румыны — все свои телеги, лишь бы ноги унести. Мы пошли, кто чего нашел. Перекусили. Добирались до дому. Матери в слезы — три дня детей нету.

В село только зашли, нас сразу цап — и в особый отдел. Откуда, чего, где были? Рассказали все — «Ну идите по домам!» 22 ноября нас освободили, а 3 декабря меня забрали в армию. Забрали всех, кто 1925 года — в военкомат и в армию. Нам было по 17 лет. Тут в Калаче собрали всех с ближних районов, которые освободили, 25-й год: Калачевский, Суровикинский, Нижнечирский, Клетский, Серафимовичевский. Нас сколько набралось 1925 года, всех позабрали. Я попал в 21-й отдельный лыжный истребительный батальон 21-й армии — Чистяков командующий был.

Зима, январь наступил, холодно, землянки вырыли вдоль речки, в балках, утеплили их как-то. Там нас учить стали. Кто успел из винтовки стрельнуть, а кто и нет. Собрали нас, и в наступление. Правда, обмундировали хорошо. Нам выдали валенки новые, теплое белье, ватные брюки, гимнастерку, фуфайку. Тогда не шинели выдали, а бушлаты. Подшлемник, шапка-ушанка, рукавицы меховые, в общем, одели нас хорошо.

Выдали винтовки. Длинные, хорошие, потому что сделаны были в мирное время. А в военное время — пальцем об затвор можно было поцарапаться. Неважно делали, но все равно стреляли же. Автоматов тогда было очень мало. Были ППШ. Были 10-зарядные винтовки СВТ, но это не каждому давали, и потом они капризные: как чуть песок попадет — наперекос патроны.

После того как танки замкнули кольцо, немец был в Мариновке, это от нас семь километров, так он рванул аж до Карповки, обратно к Сталинграду. Мы пока на радостях, туда-сюда, немец вернулся и опять закрепился в Мариновке, и тут его выбивали с ноября по январь, числа только 10-го его сбили. Сколько тут народу положили! Место было такое… Это сейчас уже лесополос насажали, а тогда ведь ни кустика, ничего, голая степь. Тем более с Мариновки оттуда возвышенность, и ему оттуда все видно, весь передний край, а отсюда попробуй наступать, по снегу тем более. Снег в 1942 году был большой, морозы крепкие. Вот и попробуй наступать. Пошли мы и стали освобождать: Мариновка, Прудбой, Карповка, а недалеко от Карповки был питомник (выращивали саженцы для лесополос).

Пошли мы наступать, нас рота была таких молокососов, 100 человек — 17-летних пацанов. В ночь в наступление выдали нам сухой паек, наркомовскую водку по 100 граммов, а нам 17 лет, мы еще не знали вкуса этой водки, это сейчас и курить умеем.

Я командир отделения был. Ребята все собрались: «Что будем делать?» А старослужащие все кричат: «Давай, водку на сахар меняем или на табак!» Не, я говорю, ни на что менять мы не будем. Валентин (мы вместе учились) говорит: «Складывай все в мешок, в ночь в наступление идти, черт его знает, что будет! А то ранят, замерзать будешь, может, и придется насильно глоток выпить». Так и сделали.

В общем, пошли мы в наступление — это примерно, где станция Воропоново. Когда в Волгоград едешь, не доезжая Максима Горького, есть переезд, а от него влево железная дорога идет на Гумрак. Мы вот на нее и наступали. Вышли, а что ж — пацаны, кто знает как вперед? Книжки-то читали: Чапаев вперед, и мы вперед! Прошли мы, а немец оттуда как нас встретил, и мы залегли. Снег же, больше некуда ложиться, ни окопов, ничего же не было, хорошо, хоть снег глубокий.

Лежим, и я услышал, что кто-то вскрикнул. Я комвзвода говорю: «Это Сашка закричал». Он: «Ну, подожди, видишь какая стрельба, куда ты пойдешь сейчас? Тебя еще ранят! Подожди, немножко притихнет». Притихло, я полез. Взводный говорит: «Возвращаться будешь, захвати лотка два мин (для ротных минометов 50-миллиметровых). — «Ну, ладно». Я полез туда, а ведь это же не пешком идти, снег по колено. Пока долез, час или два прошло, как его ранило. «Ну как ты?» — спрашиваю. Сашка говорит: «Да, чую, ранило несильно, но полежал немного и чувствую, что замерзаю». Ну что делать… Давай! Я маленький был ростом, а он высокий и тонкий такой. — «Давай, цепляйся мне за шею сзади и полезем». Я проваливаюсь, а он коленями тянется по снегу. Вдруг началась такая стрельба! Ночь, трассирующие пули, кругом все сверкает. Он мне говорит: «Вань, давай полежим, а то, не дай бог, тебя ранит, и что мы тогда… вообще замерзнем!»