Майкл Ондатже - Английский пациент

• Название: Английский пациент
• Автор: Майкл Ондатже
• Жанр: Романы

Книга являет собой литературную основу одноименного кинофильма, удостоившегося в 1997 г. девяти премий “Оскар”, но, как это часто бывает, гораздо шире и увлекательнее его (например, судьбы главных героев здесь прослеживаются до 1958 года, в отличие от экранной версии, заканчивающейся в 1945-м). По отзывам заокеанских литературоведов, это “приключенческий, детективный, любовный и философский роман одновременно”.

---

Следом шел один бедуин и процарапывал ножом одинаковые шифры калибров на ящиках с патронами и стволах. А он был рад движению и оживлению после стольких дней неподвижности и уединения. Своими знаниями он расплатился с ними за то, что они спасли его, пусть даже вот так небескорыстно.

* * *

В некоторых селениях, куда его приносят, совсем нет женщин. Слух об его исключительных знаниях, которые могут принести пользу, проносится от племени к племени. Восемь тысяч аборигенов, и каждый – индивидуальность. Он прикасается к особенной музыке и особенным обычаям. Он слышит ликующие песни племени мзина, воздающие хвалу воде, танцы дахия, звуки дудок, которыми пользуются, чтобы предупредить об опасности, двойных флейт макруна (одна из которых звучит монотонно, как басовая трубка волынки). А затем другая деревня – на этот раз территория пятиструнных лир. Каждое новое селение или оазис полон своих прелюдий и интерлюдий. Хлопки в ладоши. Молчаливый танец.

Он может увидеть своих спасителей и одновременно поработителей только после сумерек, когда снимают повязку. Теперь он знает, где находится. Для некоторых племен он рисует карты мест, которые расположены за пределами их границ, другим – объясняет устройство оружия.

Музыканты сидят близ костра по другую сторону. Через языки огня легкий порыв ветра доносит до него звуки лиры симсимия. Под эти звуки танцует мальчик, который так хорош в освещении пламени костра, что от него трудно оторвать взгляд. В бликах огня его худые плечи кажутся белыми, как папирус, на животе искрятся капельки пота, а нагота, которая, подобно отблескам молнии, просвечивает сквозь разрезы его синего балахона от шеи до лодыжек, соблазняет и манит.

Их окружает ночная пустыня, покой которой нарушают лишь ураганы да караваны. Его постоянно подстерегают тайны и опасности. Однажды он, опустив руку в песок, неожиданно порезался острой бритвой, которая неизвестно как там оказалась. Иногда нет возможности точно сказать, явь это или сон, но этот порез такой четкий, что не оставляет боли, и он проводит рукой по голове (до лица еще невозможно дотронуться), чтобы обтереть кровь и привлечь внимание бедуинов, в плену которых находится, к своей ране. Существовало ли на самом деле это селение, где нет ни одной женщины и куда его принесли в полном молчании? Действительно ли целый месяц он находился в абсолютной темноте, когда не видел даже луны? Может быть, ему просто приснилось, что он был окутан коконом из масла, войлока и темноты?

Они проходили мимо колодцев, где вода была проклята. На некоторых открытых участках песок поглотил города, и он ждал, когда его спутники откапывали стены или колодцы. В его памяти всплывал образ танцующего у костра подростка, чистая красота его непорочного тела, чистая, как звук голоса мальчика-хориста, как прозрачная речная вода или воды морских глубин. Здесь, в пустыне, где когда-то, очень давно, было море, ничто не застывало и не останавливалось, а находилось в медленном движении – как одежды на танцующем мальчике, словно он входил в океан или медленно выплывал из его волн, словно из последа при рождении. Подросток, пробуждающий свою страсть, его гениталии медленно покачивались в свете костра.

Затем костер засыпают песком, и только дым поднимается над ним. Звуки музыкальных инструментов похожи на ритмические удары пульса или стук капель дождя. Мальчик делает знак рукой, чтобы замолчали дудки. Мальчика нет, уже не слышно и его уходящих шагов. Только груда тряпья. Один из мужчин ползет вперед и подбирает несколько капель спермы, упавшей на песок. Он подходит к белому человеку – переводчику оружия – и пересыпает ему в руки эти капли с песком. Ничто не ценится так в пустыне, как влага.

Она стоит, ухватившись за края таза, и смотрит на стену перед собой, затем, водя головой из стороны в сторону, – на свое отражение в воде. До этого у нее не было времени и желания смотреть на себя, и она убрала все зеркала в пустую комнату. Набирая в руки воду, она смачивает голову. Это придает ощущение свежести, которое ей нравится, когда она выходит из дома и легкий ветерок обдувает ее, заставляя забыть о плохом.

II. Безучастный к жизни

Mужчина с забинтованными руками находился в госпитале в Риме уже более четырех месяцев, когда случайно услышал имя медсестры, оставшейся с обгоревшим пациентом. Он резко повернулся от двери и подошел к группе врачей, чтобы узнать, где можно найти эту медсестру, чем немало удивил их. Дело в том, что, несмотря на довольно долгий срок пребывания здесь, он неохотно шел на контакт и ни с кем не сблизился за это время. Его общение с людьми ограничивалось жестами и мимикой, иногда – усмешкой. От него ничего нельзя было узнать, даже его имя, – а в медицинской карте был поначалу записан лишь его личный воинский номер, и это могло означать, по крайней мере, что он принадлежал к армиям союзников.

Он прошел двойную проверку, а из Лондона прислали подтверждение, что человек с этим номером действительно значился в списках личного состава канадского корпуса. При осмотре врачи, глядя на его бинты, понимающе кивали. В конце концов, победителей не судят. Герои тоже хотят и имеют право помолчать.

Так он чувствовал себя спокойнее, охраняя молчанием свою безопасность, ничего не открывая и не рассказывая. Они ничего не добьются от него ни нежностью, ни уговорами, ни угрозами. Более четырех месяцев он не произнес ни слова. Когда его привезли и дали дозу морфия, чтобы заглушить боль в руках, он был большим животным, совершенно безучастным к жизни. Обычно он сидел в кресле с подлокотниками в полутемном углу, наблюдая за суетой медсестер и движением пациентов из палаты в палату.

Но сейчас, проходя мимо врачей в холле, он услышал женское имя, замедлил шаг, повернулся, подошел к ним и спросил, в каком конкретно госпитале она работает. Ему ответили, что она осталась в бывшем женском монастыре к северу от Флоренции11. Там шли ожесточенные бои, и монастырем сначала владели немцы, а потом, после осады союзниками, он был переоборудован во временный полевой госпиталь. Здание почти наполовину разрушено, и там небезопасно. Тем не менее, когда госпиталь эвакуировался, медсестра и ее пациент отказались уехать вместе со всеми.

– Почему вы не приказали им уехать?

– Она заявила, что ее пациент слишком слаб и не вынесет переезда. Мы, конечно, постарались бы доставить его как можно аккуратнее, но тогда нам было не до споров. Да она и сама была далеко не в лучшем состоянии.

– Она ранена?

– Нет. Возможно, небольшая контузия после взрыва. Ее следовало бы отправить домой, но главная проблема в том, что здесь война закончилась, и никто уже не подчиняется приказам. Пациенты самовольно уходят из госпиталей. Солдаты разбегаются, не дожидаясь, когда их отправят домой.

– На какой вилле? – спросил он.

– На той, где, говорят, в саду живут призраки, – Сан-Джироламо. А вообще-то у нее есть свой призрак – обгоревший пациент. Он так обгорел, что у него нет лица, он не реагирует ни на что. Даже если провести спичкой по его щеке, вы не увидите никакой реакции. Мертвое лицо.

– Кто он? – спросил он.

– Мы не знаем его имени.

– Он не разговаривает?

Врачи рассмеялись.

– Нет, он разговаривает, почти все время говорит, но не помнит, кто он.

– Откуда его привезли?

– Бедуины привезли его в оазис Сива. Потом он некоторое время находился в госпитале в Пизе, а потом… Возможно, у какого-нибудь араба и хранится бирка с его именем. Может быть, когда-нибудь он продаст ее, и мы, наконец, узнаем его имя. А может, и нет. Арабам очень нравятся эти бирки. У всех летчиков, которые потерпели аварию в пустыне и поступили к нам, никогда не бывает именных бирок, по которым их можно идентифицировать. А сейчас этот пациент скрывается на вилле в Тоскане, и девушка ни за что не бросит его. Просто отказывается это сделать. Союзники сумели разместить там сотню раненых. До того немцы удерживали этот монастырь – свой последний оплот – с небольшим отрядом. Стены некоторых комнат расписаны под разные времена года. За виллой расположено узкое ущелье. И все это – в горах, в тридцати километрах от Флоренции. Вам, конечно, понадобится пропуск. Может, мы попросим кого-нибудь подвезти вас. Там вокруг еще ужасные следы войны: убитые животные, мертвые лошади, наполовину съеденные, тела убитых людей, свисающие с моста. Последние злодеяния войны. Там все начинено минами – саперам хватит надолго работы. При отступлении немцы заминировали почти все. Для госпиталя это было ужасное место. Кругом стоял запах смерти. Потребуется не одна стая воронов и немало снежных метелей, чтобы очистить эту страну от мертвых тел и замести следы войны.

– Спасибо.

Впервые за все свое пребывание в римском госпитале он вышел на воздух, на солнце, вырвался, наконец, из больничных палат с зеленоватым светом, в которых чувствовал себя, как в стеклянной банке. Он стоял, вдыхая воздух полной грудью, вбирая в себя все, что видит вокруг. «Прежде всего, – подумал он, – мне нужны ботинки на резиновой подошве. И еще я хочу мороженое.»