Ольга Макарова - Галерея Миров

• Название: Галерея Миров
• Автор: Ольга Макарова
• Жанр: Научная Фантастика

Аннотация:…книга — дверь в иной мир… и картины, и мечты, и музыка… тоже двери. И есть люди, кому дано их открывать… Или придумывать?.. Существует ли что-нибудь там, где нас нет? Есть ли мир, вспыхнувший в воображении художника, писателя, поэта… в общем, творца… есть ли?

---

Мечты распаляют душу, и ты уже не пытаешься «сделать сердце холодным», тебе хорошо. Улыбаешься от уха до уха. Можно. Сейчас ночь, темнотища, и никто не увидит твоей улыбки, твоего детского восхищенного блеска в глазах. Никто не почувствует волнения твоего сердца и не заглянет в твои мечты.

Ты редко бывал самим собой, даже когда никого не было рядом. Боялся дать слабинку, позволить себе стать тем, кто ты на самом деле есть — ребенком.

Если бы кто сказал тебе все это, улыбка мигом бы исчезла с твоего лица, Ив, и в глазах сверкнула бы мертвая сталь, холодная, как блеск скальпеля. Вернулся бы взрослый, и энергия счастья мигом превратилась бы в чистую ненависть. Ко всему и ко всем. Ту самую ненависть, от которой наполняется адреналином кровь, ту самую ненависть, от которой входят в раж «Берсерки», легендарный клан бешеных бойцов, не ведающих страха…

Ты считал, что улыбаться и плакать — значит показывать свою слабость. Ты воспитывал себя суровым воином, равняясь на своего отца, которого, сказать честно, совсем почти не знал. Ты не знал, что он умел от души смеяться, и не видел, как он рыдал всю ночь, когда умерла твоя мать… Он был для тебя идеальным «Невидимкой», человеком, которым не владеют эмоции. И ты хотел быть таким же. Но не мог…

Влад… он старше твоего отца в два раза. И он выше того, что ты зовешь моральными принципами. Хочет смеется, хочет болтает с Рон о всякой чепухе, или вспоминает что-нибудь… дурью мается, играет в свои игры или становится серьезным, каким тебе никогда не стать…

Ты еще не понимаешь, но твои идеалы рушатся. Ты тоже хочешь быть выше. Настолько выше, что никто и ничто не помешает тебе быть самим собой. Что никто не осудит тебя за это, не назовет трусом (ну разве про Влада такое скажешь), не будет смеяться. Он свободен в своем выборе, в своем поведении — во всем. И ты тоже будешь свободен, Ив, и ты тоже перестанешь прислушиваться к мнению толпы, быть, как все.

В твоих мимолетных геройских мечтах и неуловимых мыслях уже закладывается характер нового Ива. И этот новый Ив старше и мудрее, и он совсем другой…

Ты ведешь Влада на слет… нет, он идет сам. И ты бросил эту затею — в чем-либо сомневаться. Если перед тобой вставала проблема, которую ты не мог решить, ты всегда махал на нее рукой, и она со временем решалась сама. Ты верил в судьбу. Поэтому тебе и жить было легче.

Не зная угрызений совести, сомнений, переживаний, как у Рон, ты шел и мечтал, и улыбался в темноте, уверенный, что тебя никто не видит…

50

Витаешь в облаках. Тебя не покидает чувство, что твое «я» размазалось по всей Вселенной, и что ты одновременно везде, нигде и здесь. Ты списываешь это на слабость, мол, оправился еще от раны, но чуешь, что это не так.

С тобой что-то происходит. Что-то такое, что в пору вопить от ужаса. Но ты относишься к этому спокойно, как к самому естественному процессу. И даже улыбаешься иногда. Своим мыслям, воспоминаниям, самому себе. Радость больше не душит, не бурлит раскаленной лавой — нет, теперь ты чувствуешь идеальный покой, непоколебимый баланс эмоций, установившийся в душе. Тебя не волнует, что станет с тобой через день-два. Ты спокоен так, будто все будет хорошо.

Витаешь в облаках… твои мысли далеко, так далеко, что весь реальный мир кажется изображением на экране, как… да, ты еще помнишь, что такое телевизор… вот как на нем. Ты размышляешь, только не понятно, о чем. Мысли не оформляются ни в слова, ни в картинки. Они слишком большие, чтобы выразиться так просто. Но они есть.

Ты чувствуешь чужое: радость и свободу детских мечтаний и острую боль сомнения и страха. Ты не знаешь, чье это, знаешь только, что точно не твое. Тебе лень размышлять по этому поводу, и ты продолжаешь мерно вышагивать по снегу, слыша, как он хрустит, проминаясь под снегоступами. Впереди долгий и скучный путь. В никуда.

51

Это были горы — камень, сплавленный с металлом и остекленевшим песком дикой силой взрыва. В свете дня полосато-крапчатая разноцветная масса с прозрачными включениями выглядела почти чудом, мерцая миллионами блестящих частиц, заключенных в сплавленный песок. А если светить фонарем, свет заблудится в лабиринте стеклянных жилок и выскочит на свободу сотнями солнечных зайчиков из разных частей горы…

Лед похож на стекло. Поэтому он настоящий предатель. Ступишь, поскользнешься — и полетишь вниз, если успел забраться высоко.

Ив никогда не любил эти горы, и каждый раз, поднимаясь по тропам, шептал с тревогой в душе: «Отец, защити…»

Тропа вилась между глыб, поднимаясь все выше и выше. И надо было прикидывать, где тут можно безопасно пройти и протащить сани, а куда лучше не соваться. Одно было ясно: льда на тропе стало больше. Сколько ног прошлось по ней за эти годы, стоптав мягкий снег в скользкую жесткую массу…

Он помнил: вот здесь, по этой тропе, считавшейся тогда самой надежной, самой безопасной, отряд «Невидимок» во главе с Михом, отцом Ива, возвращался на слет. Они возвращались победителями. А Ив… он тогда сиял от счастья, молодой воин, прошедший боевое крещение. Он тогда еще не боялся улыбаться. И ему это прощалось: мол, молодо-зелено…

Они возвращались победителями… И вдруг Мих нелепо взмахнул руками, упал и, скользнув по льду-стеклу, слетел с тропы, не сумев зацепиться за ее оплывший стеклянный край. Никто даже не успел ничего сообразить. Опомнились только тогда, когда Ив взвыл от ужаса, по-волчьи, не по-детски, и чуть было не бросился следом. Мальчишку тут же скрутили и накостыляли по шее, чтоб охладить пыл. Где ж вы были со своей молниеносной реакцией, когда падал его отец?! Где?!!

— Зря мы здесь пошли, — угрюмо сказал Ив.

— Почему? — Рон остановилась рядом.

— Тут слишком много народу ходит в последнее время. Уже не снег, а ледяная корка, — Ив закусил нижнюю губу, напряженно размышляя. — Вот тут вроде поменьше. Пойду посмотрю. Стой здесь. И… приглядывай за «Грифом»…

Действительно, разве придумаешь лучшую возможность избавиться от двоих «Невидимок», просто спихнув их с тропы? Хотя нет, Влад вряд ли этой возможностью воспользуется — ему это неинтересно. При условии, что ему не наскучила игра в кошки-мышки…

— Не ходи туда Ив, — окликнул его Влад. Ив не обратил внимания. Слушать еще всяких «Падальщиков»… зато Рон это насторожило… и действительно, в свете внезапной солнечной трещинки, появившейся где-то на небе, под снегом, сбоку тропы, сверкнула предательская полоса…

— Ив, стой!!! — что было сил крикнула Рон, но поздно: Ив пошатнулся, беспомощно взмахнул руками…

Время будто замедлилось, все стало, как в киселе. Казалось, можно подбежать, схватить за руку, вытащить… и она побежала бы, но рука Влада больно, мертвой хваткой, как клещи, сжала девчоночье плечо и притянула ее к себе.

В этих железных объятиях дышать-то было тяжело, не то что вырываться… И Рон замерла, захлебнулась собственным ужасом, слыша дикий крик брата, летящего вниз…

Падение показалось Иву очень долгим… вот то, что называют вечностью… потом удар о землю и этот звук, мерзкий, отвратительный, будто хрустнула сухая толстая ветка…

Солдат прополз несколько шагов, волоча за собой сломанную ногу, нашел свой автомат. Он глубоко утонул в снегу, но Ив протянул руку и вытащил его за ремень. С оружием было спокойнее, хотя вряд ли что-нибудь поможет ему теперь.

Время тянулось бесконечно. Ив слабел с каждой минутой. Хищный белый холод, медленно и не спеша, подбирался к беспомощному человеку. Сколько раз этот человек отнимал жизнь у таких же, как он! Ив едва помнил, когда начал убивать. В два или в три года он убил пленника. Убил тайно, пробравшись в погреб глубокой ночью. Всадил во врага всю обойму. Маленький Ив скалился, точно волчонок, видя, как «Коршун» умирает в муках. Когда Ива спросили, зачем он это сделал, он не смог объяснить свой поступок.

Ив убивал, и убивал жестоко, но только теперь он задумался — для чего, ради чего. Для него убивать — значило жить, значило чувствовать себя могущественнее врагов. А теперь смерть сидела рядом с ним, и он понял, что страшнее нее ничего не может быть…

Он знал, что умрет здесь. От холода. Его уже клонило в сон. От которого не просыпаются. В душе поселилась такая обида… детская… глаза наполнились горячими слезами. Ив моргнул и они покатились по щекам, и с губ сорвалось беспомощное: «Папа, защити…»

«Борись до конца! — взывал Кодекс, как живое существо, как второе „я“, как суровый учитель… — „Гриф“ не должен жить! Вставай! А не можешь — ползи! Не смей сдаваться! — и уже другим тоном: — подумай о сестре, о жене и сыне! Борись до конца…»

Сердце Ива наполнилось ненавистью, как у хорошего «Берсерка» перед боем. Он собрал остаток сил, заставил себя проползти несколько шагов и вновь упал, уронив лицо в снег, начавший таять от сбивчивого горячего дыхания. Второй раз заставить себя было уже тяжелее…