Эдуард Катлас - Создатели

• Название: Создатели
• Автор: Эдуард Катлас
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9922-0968-6

Фантазии, сны и мечты — они бывают разные. И что, если где-то, в другой вселенной, ваши сны становятся реальными? И что, если там ваши грезы могут жить и сражаться, ранить и убивать? И что, если сны человечества становятся там армиями, а ваши фантазии — воинами? И что, если ваша вечерняя дрема не просто сон, но настоящая битва? Битва за ваши грезы, за ваши мечты, за ваши мысли… и вашу жизнь. И кто может стать полководцами в этой битве? Кто поведет вас за собой?

---

И потом. А если снег искрится? Если — солнце и снег перестает быть белым, а становится блестящим? Как это можно передать, какими красками? Блеск каждой отдельной снежинки, которая еще недавно считала себя принадлежащей сугробу, но только не сейчас? Сейчас она думает, что именно ей назначено стать королевой бала и ее блеск — самый совершенный.

Учитель показал и это.

Так что Лекс только сегодня поменял свое отношение к зиме.

Может быть, именно поэтому он, обычно достаточно осторожный, на этот раз пропустил появление этих троих.

Ему недавно исполнилось пятнадцать, но трое явно были старше — лет по шестнадцать, по семнадцать. Из тех, кто знает, что они не хозяева жизни, но не могут с этим смириться. И выбрали самый простой путь, чтобы прийти в равновесие с окружающим их несправедливым миром. Пиво, много пива — и взгляд на жизнь меняется. Возможно, они до сих пор не могли считать себя хозяевами жизни, но теперь стали вполне способны представить себя властелинами данного конкретного тротуара.

— Мальчик, иди сюда, — сказал один и, вместо того чтобы дождаться, когда его приглашение будет принято, сам пошел навстречу Лексу. — Иди сюда, пацан. Деньги есть вообще? — тщательно проартикулировал он еще раз, когда подошел поближе. Еще не стемнело, четвертый час — рановато даже в разгар зимы. Но не рано, чтобы успеть принять три (а то, может, и четыре?) бутылки темного пива. После такого количества еще можно считать себя абсолютно трезвым, но приходится слегка сосредотачиваться, чтобы смысл твоих слов дошел до окружающих. Проговаривать их более тщательно, особенно если хочется донести твое послание миру.

— Денег нет, — честно ответил Лекс. Пока что он вел себя относительно спокойно. Денег у него действительно оставалось рублей пятнадцать, и холод на улице не способствовал агрессии. Как он считал.

— Ты смелый, как я погляжу, пацанчик, — вступил второй. — Может, тогда хоть сигаретка есть, нет? Как-то же надо нам разойтись?

Лекс сглупил. Он мог ответить «нет». Он мог сказать, что не курит. Он мог просто мотнуть головой, в конце концов. Любой из этих вариантов, скорее всего, закончился бы парой плюх, но не более того. Он же, слишком поглощенный своим недавним осмыслением оттенков белого, ответил:

— Так я могу просто пойти, вот и разойдемся?

А это было уже предложение. Навязывание хозяевам этого куска улицы своих суждений. Глупость, кара за которую неминуема.

Ударил его третий. Ударил, не говоря ни слова, зло, жестко и в полную силу.

Обычный удар, какие мальчишки переносят десятками, а кто подрачливее — и сотнями. Некоторые даже получают дозу не по разу еженедельно, на боксе, на контактных видах различных единоборств. Ничего страшного.

Удар пришелся в челюсть. Кулак и зубы, встретившись, неожиданно обнаружили, что между ними есть еще губа. Так что губа оказалась разорванной, и из нее сразу пошла кровь.

Этот удар был идеален. Единственно, он выбивал из противника (жертвы?) всякое желание ответить, защититься, отомстить, оставляя его при этом в сознании.

Но вот снег на тротуаре, белый и чистый, только-только выпавший, скрывал под собой лед. При ударе Лекс поскользнулся и упал навзничь. Очень неудачно упал. Редкое, редчайшее стечение обстоятельств. Лед и удар пьяного, лишивший на миг нормальной реакции, которая, наверное, помогла бы Алексею. Он просто откинулся назад и упал, ударившись затылком. Снова о тот самый лед, который подвел его равновесие мгновением ранее.

Так что драки трех пьяных хулиганов и хорошего мальчика не получилось. Так же как не получилось и непродолжительного, но крайне важного для троих разговора, который позволил бы им еще раз доказать самим себе, что можно быть хозяевами, если сильно сузить зону желаемых владений. До одного тротуара. До одного пацаненка, проходящего мимо.

— Ты чего-то грубо заговорил, — запоздало прояснил свою позицию третий. Первый и второй согласно закивали.

Лекс не ответил. Из разорванной губы потекла кровь, но не быстро. Начала стекать по щеке, но коснулась снега лишь секунды через три.

— Чего, теперь ты вежливый стал… и молчаливый? — Первый ткнул ботинком, и от этого движения голова мальчика качнулась в сторону, откинулась. Щека его прижалась к снегу. Первый, сам того не подозревая, спас Лексу жизнь и вычел из их совокупного срока лет десять, не меньше. Только это движение не позволило жертве захлебнуться быстро наполняющей рот кровью.

— Валим, — сказал второй. — Валим, пока не спалили!

Почему-то ни один из них ни на мгновение не задумался об альтернативах. Ни у одного не возникло ни малейшей мысли, ни малейшего желания помочь своей жертве.

Кто-то выходил из подъезда, кто-то проезжал мимо на машине, кто-то случайно наблюдал за происходящим из окна. В городе слишком много глаз, и далеко не всегда эти глаза остаются равнодушными.

«Скорая» увезла Лекса через двадцать минут.

Линейный наряд задержал троицу через полчаса.

Первый спился, умерев от цирроза печени к тридцати. Второй жил долго, родил двоих, у него были внуки. Третий, выйдя через четыре года, тут же влез в драку и получил ножом в живот. Он умер раньше, чем приехала «скорая» (справедливость иногда торжествует, как и на кубиках, бывает, выпадают две шестерки). Впрочем, «скорую» вызвали далеко не сразу.

Но что стоит упомянуть: никто из них ни разу не вспоминал Лекса, мальчика, лежащего на заснеженном тротуаре, с тонкой струйкой крови, стекающей по щеке. Наверное, они просто не были впечатлительны?

Кровь смешалась со снегом, создавая еще одно, пусть далеко не новое и не редкое, сочетание. Оттенок белого, требующий уникальной комбинации красок.

* * *

Лекс лежал на больничных простынях, под капельницей, в комнате, напичканной множеством непонятных никому, кроме врачей, приборов. В помещении царил полумрак, словно больному дали возможность спокойно уснуть и не хотели будить до поры до времени.

Его мать сидела рядом и держала правую руку мальчика. Теплую, но совершенно безвольную. Врач что-то бубнил, но мать его не слышала. Не слушала. Ее состояние сейчас немногим отличалось от состояния сына.

Отец встряхнулся, сумел оторвать взгляд от жены и ребенка и посмотрел на врача, который продолжал говорить:

— Вы должны понять, что наше вмешательство сейчас бесполезно. Реанимационная бригада вашему ребенку попалась хорошая. Они вовремя накачали мозг кислородом. Ваш мальчик стабилен, и это хорошо, но сколько он пробудет в коме — предсказать не возьмется никто. Может, он очнется прямо сейчас, а может…

Врач замолчал. Похоже, он сам не верил, что родители пациента его слушают, поэтому говорил скорее механически, потому что это оставалось частью его обязанностей, не более. Он наткнулся на сфокусировавшийся взгляд отца, и это выбило его из ритма прямо посередине фразы.

Врач не был готов сказать отцу ребенка, что тот может пролежать в коме годы. И умереть, так ни разу из нее не выйдя.

— Страховка все покрывает, поэтому вашему сыну будет обеспечен лучший уход, какой только возможен в подобных случаях. Но травма серьезная. Томография показывает, что задеты затылочные доли мозга, сильное сотрясение…

— Что… — прервал врача отец, — что мы можем сделать?

Врач пожал плечами:

— С точки зрения медицины — ничего. Просто будьте рядом с ним. Читайте ему, разговаривайте. Говорят, что даже в коме люди слышат, что происходит вокруг. Может быть, он сам захочет вернуться, если будет знать, что здесь его ждут родные?

Врача прервала жена.

Сначала она вздохнула, чуть приподнявшись со стула, а потом взвыла. Негромко, но мука и боль настолько насытили этот вой, что врач бы предпочел, чтобы она орала во весь голос.

Муж подошел к жене и слегка, несильно, приобнял.

Она этого даже не заметила. Не почувствовала. Всхлипнула, заглатывая воздух, и взвыла снова.

— Он еще жив, — тихо, только ей, сказал отец. — Не хорони его так быстро.

Эти слова сразу успокоили женщину. Она замолчала.

Врач решил, что лучше дать им посидеть с сыном. Он точно мог сказать, что беседа с ним не главное в их нынешнем состоянии. Да и не знал он, что еще сказать.

В таких случаях оставалось только уповать на удачу. На чудо. Молиться. Но как бы это выглядело, если бы он, дипломированный травматолог, произнес подобное вслух?

* * *

Несмотря на домыслы врача, Лекс родителей не слышал. Ни родителей, ни самого врача, ни тихого мерного писка кардиомонитора.

Он вообще ничего не слышал. В этом месте звуки отсутствовали полностью. Не только звуки — краски, запахи. Место обнажало полную импотенцию, неспособность дать Лексу хоть какие-то ощущения.

Его разум старательно обрабатывал абсолютный ноль информации от глаз, от ушей, от носа. От кожи, которая тоже не чувствовала ничего — ни дуновения ветерка, ни холода, ни жара.