Надежда Зорина - Превращение в зверя

• Название: Превращение в зверя
• Автор: Надежда Зорина
• Жанр: Детектив
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9524-4798-1

Молодая женщина, врач скорой помощи, сбила ребенка. Уверенная в том, что совершила убийство, она скрылась с места преступления. Не сумев вынести мук совести, женщина в конце концов решилась на самоубийство. Ее спас незнакомый человек, но предложил сделку. Тогда она не понимала, в какие страшные сети угодила и какую роль ее вынудят сыграть. Если бы не Андрей Никитин, шеф детективного агентства, она никогда бы не распутала ужасный клубок коварного заговора…

---

Мне хотелось ему рассказать, как однажды во сне увидела его лицо — был такой же солнечный желтый сентябрь. Я хотела попросить его дарить мне цветы, всегда, при каждом свидании. Я хотела коснуться его лица. Я хотела, чтобы наш вечер перешел в продолжение… Но мешал Элюар. И потому мне ничего не оставалось, как только грезить.

* * *

Это была моя первая любовь. Первая любовь, которая пришла ко мне с таким опозданием. Первая любовь, продлившаяся два с половиной месяца. У моей любви был несчастливый конец. У моей любви конец был трагический. Часа через два действие транквилизатора ослабится, еще через полчаса сойдет на нет. Тогда я опять буду кричать, кричать, кричать и не смогу остановиться. Я буду безумна, я знаю, через два с половиной часа. Умереть от горя невозможно, это я тоже знаю. И потому я буду кричать… До того момента, пока я себе не разрешу сделать новый укол. У меня достаточно ампул, чтобы покончить разом… чтобы не возвращаться в крик. Но я не могу, не имею права, я должна сначала его похоронить.

А пока у меня в запасе два с половиной часа. Два часа я смогу вспоминать, спокойно, без боли. В эти два часа я проживаю свое счастье, в эти два часа я могу говорить себе: он умер.

Он не умер, его убили, но сейчас мне не больно. Я даже в состоянии улыбаться, не потому, что мне улыбается, а просто могу, если надо, если того требуют воспоминания. Язык моих воспоминаний чуть-чуть заплетается — перебрала! — но мне не страшны никакие ассоциации. Он умер, убит, его, мертвого, убитого, обнаружила я. Через два часа после смерти. Я не эксперт, я всего лишь врач скорой помощи, но время смерти определила точно.

Я не хотела определять время его смерти, я хотела нащупать пульс. Знала, что нащупать его невозможно, — я врач, к сожалению, врач, мне слишком хорошо известна анатомия человеческого тела. Удар пришелся прямо в сердце, какой уж тут пульс! Но я стала нащупывать. А в голове прозвучало: он мертв около двух часов. Это не я подумала, это какая-то посторонняя, не моя, мысль пролетела. И тогда я подумала: два часа назад я, живая, сидела в кресле и слушала Элюара.

У меня есть два часа. Нет, уже меньше, но все равно я успею вернуться к началу. До того, как сойду с ума. Был ноябрь, середина, было сыро и холодно… Ну да, и сейчас ноябрь, все еще ноябрь, ведь все случилось вчера.

Был ноябрь, я сидела в кресле. Был ноябрь, середина, вечер, я только что вернулась с работы. Я слушала Элюара и ждала Женю. К ноябрю, к середине, к этому вечеру я научилась любить Элюара, научилась чувствовать боль, научилась умирать в любви. Я так его ждала, я поняла, что значит:

Я так тебя люблю, что я уже не знаю,

Кого из нас двоих здесь нет.

Мы умирали трио, а Женя все не приходил. Тогда я поняла, что не только умирать научилась, но и предчувствовать несчастье. Мне вдруг представилось, что никогда уже его не увижу. Никогда… Я бросилась к телефону.

Ни мобильный, ни домашний его не отвечали. И тогда картина кошмара сделалась такой яркой, такой объемной, такой осязаемой, что я слегка помешалась от горя. Но потом взяла себя в руки и позвонила снова. И звонила долго, набирая по очереди номера телефонов, уговаривая себя, приговаривая: это ничего, это совершенно ничего не значит, сейчас он сам позвонит в дверь, он уже поднимается по лестнице, он уже подходит к моей двери… Ну и что, все равно ничего не значит, ничего, ничего. Потерял мобильный, такое случается, попал в пробку… Телефоны не отвечали.

Телефоны не отвечали. Я больше не могла себя уговаривать. Не дождавшись очередного конца: сбой вызова, абонент не отвечает, вызвала такси и поехала к Жене.

Не знаю, зачем я поехала к нему. На что я надеялась? На то, что он сидит дома, но почемуто не подходит к телефону? На то, что его телефоны сломались? На то, что у него появилась другая женщина? Да, надеялась. Не надеялась, а молила судьбу, чтобы все так и оказалось. Молила судьбу, но уже знала, что она меня не послушает, сделает по-своему, уже сделала.

Час двадцать семь. Мне осталось меньше полутора часов до начала безумия, но я успею. Успею дожить до конца — пережить заново его смерть. Свою смерть.

Я вышла из такси. Подняла голову — в окне большой комнаты горел свет. Я сказала себе: ну вот, что я говорила! Вошла в подъезд, поднялась по лестнице…

Час двадцать. Остался час и двадцать минут. Потом заморозка начнет отходить. Легкие покалывания сообщат о том, что процесс пошел: анестезия заканчивается, душа размораживается, скоро она превратиться в неаппетитный кровавый кусок мяса, пронизанный нервами. Я врач, я знаю. Я жертва, я знаю. Я могу начертить амплитуду страданий. Но пока время еще есть.

Я вошла в подъезд, поднялась по лестнице. Позвонила в дверь. Долго-долго звонила в дверь. Сообразила, что у меня есть ключ. Сообразила, что, если я так долго звоню и не открывают, ключ не имеет никакого значения, входить мне нельзя — и вошла. Тишину я послала к черту, а на себя прикрикнула: успокойся, дура, это ничего не значит, он спит, просто спит, и это все объясняет… он лежит на диване, в неудобной позе, без подушки, нужно поспешить…

Он лежал на полу в неудобной позе.

В конце концов, если я себе пораньше сделаю следующий укол, ничего страшного не произойдет. Мне ведь протянуть-то всего ничего — до похорон, до завтрашнего дня.

Он лежал на спине. То, что торчало из его груди, нисколько не походило на ручку орудия убийства, скорей на игрушку: трехцветный — желтый, красный, зеленый — пластмассовый жезл. Кровь… Если не придавать ей значения… Большая черная лужа… Я не сразу поняла, что со мной произошло, отчего у меня сделалось черно-белое зрение. Я пыталась нащупать пульс — кто-то чужой в моей голове сказал: смерть наступила примерно два часа назад. И тогда я подумала: два часа назад я сидела в кресле и слушала Элюара.

Кричать и биться я стала значительно позже.

Я не знаю, когда я стала кричать. Я не знаю, откуда в комнате взялась милиция. Я не звала их сюда, я никого не звала. И почему наш Иван, медбрат, так бесцеремонно распоряжается моим телом? Почему он обращается со мной как с больной, к которой вызвали скорую? Что он мне колет, зачем?

Эти занавески никуда не годятся, я давно собиралась сшить новые. Об этом я и сообщила следователю (или он не следователь, я в этом плохо разбираюсь), с которым мы на кухне составляли протокол моих показаний. Он сидел к окну спиной и обернулся, когда я это сказала. Но пришли еще какие-то люди, и наш разговор перескочил на другое. Впрочем, возможно, я ошибаюсь, я плохо помню этот разговор. Я ведь для того теперь и вспоминаю, чтобы все вспомнить.

У меня еще есть время. У меня еще почти час. Нужно немного подать назад, вернуться к моменту, когда я вошла в подъезд, и пройти этот отрезок пути заново. Тогда обязательно вспомню.

Гораздо лучше было бы не вспоминать, а уснуть — проспать до завтрашнего дня, а после похорон умереть. Но мне кажется, что необходимо вспомнить, нельзя, не вспомнив, умереть.

Я вошла в подъезд… Нет, так не годится, нужно еще немного подать назад, ведь, когда вошла в подъезд, я уже все знала, только обманывала себя, что не знаю. Впрочем, и тогда, когда смотрела на окна и увидела свет в большой комнате, знала, и когда в такси ехала, знала, и когда… Даже когда Элюара слушала, знала — вот в чем дело. Это я только что поняла. Но может, и тут лукавлю, может, и тогда, уже тогда знала.

Я знала о том, что его потеряю, с первого нашего свидания. Потому и мелодраму придумала — притворство это было одно, перед собой притворство. И счастье без страдания — притворство: я не только способна была страдать в любви, я не способна была не страдать. Зачем же я не расторгла контракт, зачем вступила в такую невозможную сделку с совестью? Я знала, что он погибнет, — я убила его. Я должна была бежать, а я осталась.

Неправда, неправда, неправда, зачем я себя так мучаю? Это просто кончается анестезия — я не знала, ничего не знала, ничего не предчувствовала.

Я умру. Но это будет еще не скоро — завтра. Еще целые сутки мне кричать и биться. Но почему, почему, почему…

Знаете, не одна я такая лгунья, я просто самая несчастная, я просто счастья хотела и думала: а вдруг обойдется? Любая бы на моем месте так поступила, любая! Все, все! Господи! Как же мне все это вынести?

Хотела сделать себе досрочный укол, но все же удержалась, не стала.

Итак… Я вошла в подъезд… Нет, раньше! Я слушала Элюара. С тех пор как мы с ним познакомились, я все время слушала Элюара, но не могла понять. И только вчера, в тот самый час, когда все было кончено, когда на полу в неудобной позе он замер, когда захлопнулась дверь за убийцей, я все поняла.

Свет вспыхнул, взорвался — перегорела лампочка. Женя так и не успел заменить мои на лампы холодного света, как я не успела сшить ему новые занавески на кухню. Мы ничего не успели. Он мечтал повезти меня в Париж. Я мечтала познакомить его с собой, настоящей. Но мы не успели. Что толку теперь кричать, что толку биться? Даже вспоминать не осталось никакого смысла.