Джон Ирвинг - Чужие сны и другие истории

• Название: Чужие сны и другие истории
• Автор: Джон Ирвинг
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-58955-5

От знаменитого автора «Мира глазами Гарпа» и «Отеля Нью-Гэмпшир», «Правил виноделов» и «Мужчин не ее жизни», «Последней ночи на Извилистой реке» и «Четвертой руки» — единственное в его творческой биографии собрание произведений малой формы. При всем их жанровом разнообразии — рассказы и повести, размышления о жизни, воспоминания, развернутая дань уважения любимым писателям (таким, как Чарльз Диккенс и Гюнтер Грасс) — Джон Ирвинг остается верен себе: этот мастер психологической прозы, по глубине владения материалом не уступающий великим классикам, обладает удивительной способностью изъясняться притчами, и любая его книга не о том, о чем кажется…

Эксперт

Эти истории стоит читать не спеша, смакуя. «Чужие сны» — желанный оазис на пути к следующему роману Джона Ирвинга.

The Seattle Times/Post-lntelligencer

Проблемы творчества глазами одного из наиболее значительных и эмоциональных романистов Америки. Ирвинг снова доказывает, что его воображения хватит на десять авторов.

The Denver Post

---

Но самой «свинской» его особенностью было неумение говорить. Умственная отсталость либо лишила его человеческой речи, либо помешала овладеть языком людей. Пигги Снид не говорил. Он хмыкал, визжал и хрюкал, то есть воспроизводил все звуки, которым научился у свиней.

Мы, мальчишки с Фронт-стрит, любили подкрадываться к нему, когда он опрокидывал баки в кузов грузовика, устраивая пир своим хрюшкам. Мы стремились застать его врасплох, вылезая отовсюду. Кто продирался сквозь кусты, кто выползал из-под крыльца. Мы прятались за стоявшими машинами, за гаражами и под навесами погребов. Главным достижением было окружить Пигги со всех сторон (но не вплотную) и заорать во всю мощь:

— Пигги! Пигги! Пигги! Пигги! Хрю-хрю! Иииии!

И всякий раз Пигги вел себя как испуганный поросенок, готовый бежать сломя голову. Нас поражало, что пугался он всегда, словно у него отсутствовала память. Он визжал и хрюкал, как визжат и хрюкают свиньи, которых ловят, чтобы зарезать.

Мне не воспроизвести звуки, вырывавшиеся из глотки Пигги. Могу сказать только, что они здорово нас пугали, заставляя кидаться врассыпную. Но потом страх слабел, и нам было не дождаться, когда Пигги приедет снова. Он приезжал дважды в неделю. Шикарное развлечение! И почти каждую неделю моя бабушка платила ему за вывоз отходов. Она шла к его грузовику, к тому самому месту, где мы застигали Пигги врасплох, заставляя визжать и хрюкать.

— Добрый день, мистер Снид! — громко и отчетливо приветствовала его бабушка.

От этих слов Пигги Снид мгновенно начинал вести себя, как ребенок. Суетился, становился застенчивым, движения делались еще уродливее и неуклюжее. Однажды он прикрыл лицо руками. Тыльные стороны ладоней были облеплены кофейной гущей. В другой раз Пигги с такой поспешностью попытался отвернуться от бабушки, что не устоял на ногах и рухнул на землю.

— Я так рада видеть вас, мистер Снид, — обычно говорила бабушка, словно не замечая исходившего от Пигги зловония, — Надеюсь, сегодня дети не были грубы с вами. Между прочим, вы вовсе не обязаны терпеть их грубости. Думаю, вы это знаете.

Затем бабушка вручала Пигги деньги и заглядывала сквозь щели внутрь кузова, где свиньи с угрожающим похрюкиванием атаковали объедки.

— Какие красивые свинки! — восклицала бабушка. — Мистер Снид, все эти свиньи — ваши? Вы привезли с собой новых? Или это те же самые, что были на прошлой неделе?

Однако, невзирая на искренний интерес бабушки к свиньям, она была не в состоянии вытянуть из Пигги ни одного человеческого слова. Он вертелся вокруг нее, как маленький восторженный поросенок. Он понимал, что бабушка хвалит его свиней, и ему было не скрыть своей животной радости. Более того, она хвалила (причем искренне) и его самого. От переполнявших его чувств Пигги тихонько повизгивал.

Потом бабушка возвращалась домой, а Пигги начинал разворачивать грузовик, чтобы тронуться в обратный путь. И здесь мы, сорванцы с Фронт-стрит, не упускали случая вторично напугать его и хрюшек. Восторг Пигги сменялся яростным визгом. Испуганные свиньи вопили еще громче.

— Пигги! Пигги! Пигги! Пигги! Хрю-хрю! Иииии!

Он жил в Стратсме, в восьми милях от Эксетера, на дороге, ведущей к океану. Я уже говорил, что я жил с бабушкой до семи лет и накануне своего семилетия вместе с родителями выехал из бабушкиного дома. Мой отец преподавал в закрытой школе для мальчиков, и нам предоставили жилье на территории Академии (так называлась эта школа). Теперь наши пищевые отходы, равно как и прочий мусор, собирали мусорщики, нанятые школой.

Здесь мне хотелось бы написать, что я стал старше и осознал (с сожалением) всю степень своей детской жестокости, а потому решил вступить в какую-нибудь благотворительную организацию, заботящуюся о людях вроде Пигги Снида. Нет, это было бы ложью. Неписаные законы маленьких городов просты и всеобъемлющи: если в таких городах допускаются многочисленные виды безумия, то многочисленные виды жестокости там просто игнорируются. Пигги Снида терпели. Ему позволяли быть самим собой и жить, как свинья. Его терпели, как безобидное животное. Его даже поощряли быть свиньей. Но никому и в голову не пришло бы ограждать его от нападок детей.

Конечно же, став старше, мы — мальчишки с Фронт-стрит — поняли: Пигги страдает редкой формой умственной отсталости. Постепенно мы узнали и о том, что он попивает. Грузовик с дощатым кузовом, воняющий свиньями, отходами и чем-то худшим, нежели отбросы, ездил по улицам Эксетера все годы, пока я рос. Пигги позволяли заниматься этим делом, позволяли вывозить порции зловония и опорожнять кузов грузовика на его зловонной ферме близ Стратема. Тоже нашли город — Стратем! Есть ли в жизни небольшого городка что-либо более провинциальное, чем тенденция презирать обитателей совсем мелких городишек? Стратем не шел ни в какое сравнение с Эксетером (и не только потому, что был меньше).

Робертсон Дэвис[2] в своем романе «Пятый персонаж» так написал о жителях Дептфорда: «Мы были серьезными людьми, ничего не пускавшими на самотек и никоим образом не считавшими себя обделенными по сравнению с жителями крупных городов. Однако мы с презрительным любопытством смотрели на Боулс-Корнерс — городишко в четырех милях от нас, население которого составляло всего полторы сотни. В нашем понимании это было безнадежное захолустье, из которого не выбраться».

Для нас, мальчишек с Фронт-стрит, Стратем был, как Боулс-Корнерс, «безнадежным захолустьем». Когда мне исполнилось пятнадцать, я перешел учиться в Академию Филипса — заведение с давней историей и высокой репутацией. Со мною вместе учились парни из Нью-Йорка и даже из Калифорнии. Сейчас я просто удивляюсь, до чего это возвысило меня в собственных глазах, одновременно сделав Стратем еще более безнадежным захолустьем. На волне собственной значимости я вступил в добровольную пожарную команду Стратема. Сейчас я уже не помню всех обстоятельств этого шага, помню лишь, что в Эксетере добровольной пожарной команды не было. Думаю, здесь тушением пожаров занимались профессиональные пожарные. Кстати, я был не единственным жителем Эксетера, пополнившим ряды стратемских пожарных-добровольцев. Наверное, мы настолько презирали жителей Стратема, что не верили в их способность защитить свои жилища от огня.

Учеба в Академии была размеренной и однообразной, поэтому мое самолюбие приятно щекотала мысль о принадлежности к пожарной команде. Пожар мог произойти в любое время суток, но особенно драматично это выглядело поздним вечером. Любой телефонный звонок отзывался у меня в сердце воем пожарной сирены. Я сравнивал его с сигналом пейджера в кармане врача, преспокойно играющего в сквош. Люди на корте вздрагивали от неожиданности, а врач бросал ракетку и мчался в больницу, где срочно требовалось его присутствие. Принадлежность к добровольной пожарной команде придавала мальчишкам с Фронт-стрит значимости в собственных глазах. Повзрослев всего чуть-чуть, мы ощущали себя взрослыми по занимаемому положению, а такое ощущение юнцам может дать только опасное дело.

Между тем за годы, проведенные в статусе огнеборца, я не спас из огня ни одного человека. Скажу больше, мне не довелось спасти даже чью-нибудь кошку или собаку. Я не задыхался в дыму, не получал ожогов, не видел, как кто-то, выпрыгивая из горящего дома, падал мимо спасательного брезента. Самым серьезным испытанием для меня стал лесной пожар, и то лишь один. В эпицентр пожара нас не допустили. Единственную «боевую травму» нанес мне мой же товарищ по пожарной команде. Он не глядя швырнул ручной насос в кладовку, где я в то время разыскивал свою бейсболку. Насос ударил мне по носу, вызвав трехминутное кровотечение.

Иногда на побережье, в районе Хэмптон-Бич случались довольно крупные пожары. Так, однажды, по слухам, какой-то безработный саксофонист, нарядившись в розовый смокинг, поджег тамошнее казино. Но о нас вспоминали в последнюю очередь. Если случался пожар восьмой или десятой степени, нас звали, скорее, поглазеть, а не на подмогу. Нельзя сказать, чтобы в Стратеме вообще нигде ничего не горело, однако когда спохватывались, тушить было либо бесполезно, либо уже нечего. Помню, как-то мистер Скалли — он занимался проверкой показаний электросчетчиков — поджег свою машину, залив в карбюратор водку. Машину спасти не удалось, а сам владелец растерянно бормотал, что она не заводилась, вот он и вспомнил чей-то совет. В другой раз на ферме Гранта загорелся хлев, но еще до нашего приезда оттуда успели вывести всех коров и вынести большую часть сена. Нам оставалось лишь поливать из шлангов пространство вокруг ярко пылающего хлева, чтобы искры не перекинулись на другие постройки и жилой дом.

И все же пожарное снаряжение: ботинки, тяжелая прочная каска (с выведенным личным номером), блестящий черный плащ (не говоря о собственном топорике!..) были не только приятными вещами, но и символами взрослой ответственности в мире, где нас пока еще считали сопляками и не разрешали выпивать.