Родион Нахапетов - Влюбленный

• Название: Влюбленный
• Автор: Родион Нахапетов
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-7027-0905-5

Взлет кинокарьеры Родиона Нахапетова пришелся на расцвет советского кинематографа — семидесятые годы. В его книге — живые портреты Иннокентия Смоктуновского, Василия Шукшина, Никиты Михалкова, Марка Донского, Марины Нееловой, описания `внутренней кухни` звездного киномира, творческие поиски и душевные метания. Значительная часть воспоминаний — подкупающий безграничной искренностью рассказ русского актера и режиссера, пытающегося найти свое место в Мекке мирового кино — Голливуде.

---

…Однажды в подвале появились двое: раненый танкист и женщина лет сорока пяти. Женщина сказала, что подралась с полицаем из‑за своей коровы. Она была зла на полицаев, но со временем зло растеряла и сидела в своем углу, недовольная жизнью вообще.

У Ванюши — так звали раненого танкиста — была глубокая рана на ноге. Он разорвал свою нижнюю рубаху и попросил меня перевязать его.

— Ты знаешь, Катюша, — говорил он, пока я возилась с раной, — у нас есть «катюши», которые до Берлина достанут, до самого Гитлера. Ни за что им не победить нас!

Ванюша показал удостоверение.

— Видишь, я сержант. От немцев спрятал. У меня жена есть, двое детей. Мама старенькая. Я их очень люблю. Катюша, напиши жене, что я духом не пал. Меня ведь расстрелять могут… Нет, я не сдамся. Я хочу на Берлин идти, бить их, гадов!

К ночи танкисту стало совсем плохо, поднялась высокая температура.

— Катюша, бежим отсюда. Пойдешь со мной до Берлина? Хорошо?

— Хорошо, Ванюша, хорошо…

Он обратился к женщине, которая подралась из‑за коровы:

— Мамаша, дорогая… не подсобите? Нам только бы до окошка дотянуться. А, мамаша?

Женщина пожала плечами.

— Катюша, иди сюда! — позвал меня танкист. — Мамаша поможет до окошка добраться.

— Не собираюсь я никому помогать! — буркнула женщина и демонстративно отвернулась к стене.

Ванюша шепнул мне:

— Не нравится мне эта женщина…

Как только утром меня вывели во двор, на меня набросился разъяренный Отто:

— Ах, так? Значит, бежать собралась? А?! Говори, советская сволочь!

И изо всех сил ударил меня по зубам.

Поодаль стояли немцы, держа на поводках собак. Отто дал команду, и собаки бросились на меня и тут же повалили с ног, вцепляясь в руки, ноги, шею.

— Хватит! — приказал Отто, и собак оттянули. — Теперь поняла, Как убегать, а? В Следующий раз расстреляю!

Меня отвели на новое место жительства. В Противоположном Конце двора в небольшой хате размещалась группа «постоянных» военнопленных.

Военнопленные соорудили мне из сена постель. Раны от укусов жгли тело. Не помогали ни примочки, ни листы ПОДОРОЖНИКА. Ноги, руки, все мое тело стало отекать.

На другой день я узнала, что Ваню — танкиста расстреляли. Пленные слышали, как он кричал:

— Прощай, Катюша! Прощай!

А «Мамашу» отпустили.

Мне сделалось хуже. ноги покрылись водянками. болячки лопались И Текли. Я Едва могла Ходить. Тело заскорузло и потеряло гибкость. работать на кухне стало мучительно.

В нашей тесной, шумной хате появился новый «постоялец», виктор, — Тот Самый, которого надя спасла от ран. Мы Встретились с ним, как старые знакомые.

— Надя говорит, что ты настоящая артистка. когда тебе задают вопросы, ты делаешь такое глупое лицо, что невозможно удержаться От Смеха. Если Бы сфотографировать это…

Внимание виктора было дорого мне. говорил он обдуманно, складно.

Как‑то увидел, что я закурила. мне было плохо, и кто‑то протянул папиросу:

— Потяни, нервы успокоит.

Я Затянулась.

— Не надо, Катя, — сказал Виктор. — Это яд. Не привыкай к этой отраве, ребенка погубишь.

…Вскоре нас с Виктором отправили в другую жандармерию, размещавшуюся в бывшем животноводческом совхозе. Новая жандармерия — новые испытания.

Наутро допрос. За дверью веранды я видела Виктора и еще нескольких военнопленных, которые ждали своей очереди.

— Настоящее имя? — спросили меня. — Кто тебя послал? С Каким заданием? Кто Сообщники?

Я отвечала как всегда. выслушав мой рассказ, один из жандармов приблизился ко мне вплотную, словно хотел рассмотреть под лупой.

— Еще раз спрашиваю, — зло сказал он. — Имя? Куда шла? С каким заданием? Кто дал задание? Назови сообщников!

— Катя. Иду домой, в Граково. Любила немца. Беременна. Заданий никто не давал — так забеременела. моего вилли я любила одна — сообщников не было.

Жандарм наотмашь ударил меня по лицу. Я не устояла и, ударившись о дверь веранды, упала на лестничную площадку. Меня подхватил Виктор. Я видела, как он побледнел. В следующую секунду Виктор бросился на веранду и с размаху, сильно ударил моего обидчика. Затем вцепился в стол, за которым сидели остальные жандармы, и опрокинул его.

— Сволочи! Убийцы! Убейте ее, но не издевайтесь. Что вы сделали с нею! В «Степке» месяц издевались, мучили. Теперь здесь?! Она уже на человека не похожа!

Жандармы вскинули пистолеты.

— Не издевайтесь над Катей! — кричал Виктор. — Убийцы!

Он стоял с высоко Поднятой головой. У Него не было никакого Оружия, кроме кулака и ненависти. жандармы окружили его и связали ему руки.

Вслед за этим инцидентом нас с виктором затолкали в машину и направили в гестапо города барвенково. на всем пути виктор держал Мои руки в своих и говорил:

— Только бы у тебя хватило сил выдержать… Родишь сына, расскажи ему о нас, юных, неопытных, у которых война отобрала любовь, Жизнь…

Виктор! Боевой друг мой! Я никогда не забуду, как смело ты выступил в мою защиту. Мне сказали, что вскоре по прибытии в БарBehkobo тебя расстреляли. Но Так ли это? может быть, ты жив, виктор?

Машина остановилась во дворе гестапо. Я Едва могла передвигаться на распухших до невероятности ногах. как только мы ступили на землю, нас с виктором растащили в разные стороны: его отвели в Общую камеру — налево, меня же, как политическую, поместили в Одиночку — направо. И все. Больше я его не видела.

— Дочка! — как‑то сказал он. — За что ж тебя, такую молоденькую? Что они с тобой делают, что ты такая немощная да измученная? Сознайся, тебя помилуют и пойдешь себе домой. На кой тебе эта война? Да ты и не разбираешься, что это такое…

Я Давно уже заметила, что общую песню в тюрьме заводил один и Тот же голос. спросила охранника:

— А кто это ПОЕТ?

— Шуть.

— Кто? — не поняла я.

— Шуть. Партизан один. Его расстрелять нужно. Мутит народ. Днем вывели на прогулку. Женщины поддерживали меня, так как Я была очень слаба. мимо проходили несколько парней — заключенных. поравнявшись со мной, кто‑то выкрикнул:

— Да здравствует Катюша!

Я оглянулась, но кто из парней крикнул, не поняла: все они МНЕ улыбались. Охранник разъярился:

— Уведите Шутя!

Шуть? Снова Шуть? Кто он такой? Его приветствие прибавило мне бодрости. Обо мне знают, значит, помогут.

Сколько я ни приглядывалась к заключенным, гулявшим по двору тюрьмы, Виктора среди них не было. Сколько ни спрашивала, никто толком ответить не мог, куда его отправили.

Перекрестные допросы сводили с ума.

— Быстро называй соседей.

«Кого называть? Какие фамилии придумать, чтобы не забыть потом?»

— Дед Степан, дед Иван, баба Степаныха, баба Иваныха…

— Что плетешь? Называй близлежащие села.

«Назвать хоть одно село — значит выдать себя, навести на след». Отвечаю:

— Карла Маркса, Сталина, Ленина, XX лет Октября…

— Дура проклятая! Назови, какие улицы знаешь в Харькове?

— Хмельницкого, Д. Бедного, М. Горького, Лермонтова, Пушкина…

— Сволочь! За нос водишь?

Переводчик подбегал ко мне, прижимал к стене и тряс как грушу.

— В какой области жила до войны?

— В Харьковской.

— Какие области ее окружают, знаешь?

— Я знаю так… Харьковскую, Ростовскую, Винницкую, Рязанскую…

— Откуда они тебе известны? Там родственники живут?

— Нет. Я от людей слышала, что есть такие области.

— Дура! — кричал следователь.

— Идиотка! — терял самообладание переводчик.

Меня возвращали в камеру.

Еще несколько дней допросов — и наконец:

— Все! Проклятая! — крикнул переводчик, брызжа слюной. — Больше вызывать не будем. Расстреляем! Распишись.

Рано утром раздался лязг замка. Расстрел?

Нет. Меня перевели в общую камеру.

В камере сидели две молодые женщины и старушка лет восьмидесяти. женщины обняли меня. потом бабушка подозвала к себе. она была очень избита и не могла подняться. попросила, чтобы я села рядом и положила голову к ней на колени. Я Сделала так. целуя мою голову, бабушка сказала:

— Благословляю тебя, доченька, на жизнь! Я слышала, что ты беременна. Не горюй, наши люди спасут тебя.

Женщины опустились на колени рядом.

— Сестричка ты наша! — воскликнула одна. — Сколько ж у тебя вшей в голове! Как же ты терпишь‑то, Господи?

А другая заплакала.

— Бабуся, — обратилась она к бабушке, — что делать? У Кати все волосы склеились от мокриц и вшей!

— Бейте вшей. Облегчите ее головоньку… Она, бедняжка, уже и не чувствует, как они поедают ее, пьют ее кровь…

Сказала и вслепую, на ощупь, стала давить вшей в моих волосах.

— Сижу за сына, — сказала бабушка. — Сын ушел к партизанам, а меня взяли, чтобы сказала, где он… У женщин мужья тоже партизаны.