Валентин Осипов - Шолохов

• Название: Шолохов
• Автор: Валентин Осипов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: ISBN 5-235-02797-3

Михаил Александрович Шолохов (1905–1984) стоит в ряду таких величайших мировых писателей, как Гомер, Сервантес, Лев Толстой. Его великая эпопея «Тихий Дон» — о трагедии казачества в Гражданской войне — останется памятником русского XX века на все времена. Жизнь самого Шолохова не менее драматична, нежели его знаменитого героя Григория Мелехова. Однако долгое время она находилась в тени его официального статуса — главного советского писателя, члена ЦК партии и депутата Верховного Совета. Автор книги В. О. Осипов, лауреат Всероссийской Шолоховской премии, был знаком с писателем более двадцати лет, не раз бывал у него в Вёшенской. На основе многолетних изысканий, архивных документов, до недавних пор хранившихся под грифом «Секретно», а также личных впечатлений автор попытался воссоздать жизнь великого писателя в хронологической последовательности и освободить его облик от налета привычного официоза и клеветы. Как любая первая попытка биографии для массового читателя, книга — полемична. В год 100-летия Шолохова издательство начинает свою шолоховиану и в дальнейшем надеется публиковать наиболее интересные работы о жизни и творчестве писателя.

---

Пришлось ему выслушать и Ивана Семеновича Погорелова, он недавно появился в районе. Инженер из Новочеркасска, участник Гражданской войны, орденоносец. Изливал душу он с полной откровенностью: «Мне предложили поехать в Вёшенскую, устроиться на работу, войти в доверие к Шолохову, стараться быть у него на квартире, на вечерах, а затем дать показания, что Шолохов — руководитель повстанческих групп на Дону. Что Шолохов, дескать, и меня, обиженного партией и советской властью, завербовал в свою организацию. Что Шолохов, организуя вечеринки, собирает на них руководителей повстанцев и проводит с ними контрреволюционные совещания… Я все обдумал и решил твердо: что бы со мной ни было, я на такой путь не пойду. Поэтому и пришел к тебе».

Что дальше? Как-то Шолохов взялся мне рассказывать:

«Предупредили меня, что ночью приедут арестовывать, из Ростова уже выехала бригада. Наши станичные чекисты, как сказали мне, тоже предупреждены — их у окон и у ворот поставят. Этот смелый человек (Погорелов. — В. О.), партиец с двадцать шестого года, рассказал Луговому, что начальник НКВД вызвал его и сказал: „Получено указание арестовать Шолохова. Вопрос, мол, согласован с обкомом“. Луговой ко мне поспешил. Решили мы с ним — что делать? Бежать! В Москву. Куда же еще? Только Сталин и мог спасти. Или, кто знает, что там со мной задумали… И бежал. На полуторке. Но поехал не в Миллерово, а к ближайшей станции в другой области…

— Не знаю, что стало бы с Михаилом Александровичем, — добавила Мария Петровна, — если бы он поехал тогда в Москву через Миллерово. Там его поджидали… Это я ему посоветовала запутать следы. И ехать через Михайловку. Они спохватились, да поздно».

Нелегко было слушать продолжение. В столице Шолохов повстречался с Фадеевым. Он занимал высокий пост в Союзе писателей, Сталин к нему прислушивался. Может, заступится? Не заступился. Пришлось писать письмо: «Дорогой т. Сталин! Приехал к Вам с большой нуждой. Примите меня на несколько минут. Очень прошу. М. Шолохов. 16.Х.38 г.». Сталин принял не сразу.

Истинно Голгофа: каждый день, словно шаг в неизвестное с крестом тяжкой судьбы на плечах. И так день за днем. Казнь ожиданием!

Узнал: в Ростове, в пединституте, проявилось подлое предательство по трусости. Исчез его портрет со стены в том зале, где он соседствовал с портретами великих творцов.

Рюмка водки и кабинет Сталина

Шолохов 23 октября сорвался — вспомнил для меня: «Со злости выпил рюмку водки…»

Прошло больше недели, а отклика на просьбу о встрече с вождем — нет. Уже и Погорелов добрался в Москву.

Далее рассказ Шолохова я записал таким:

«— Выпил, а тут звонок: вызов! Помощник Сталина Поскребышев говорит мне: „Будете вы, Луговой и кое-кто еще“».

До Кремля рукой подать — жил в гостинице «Националь». Шагают они с Погореловым по Красной площади и вдруг Шолохов тихохонько запел донскую, казачью песню: «Ой вы, морозы… Сморозили сера волка…» Прервался и мрачно проговорил: «Вот вернемся, тогда уж запоем во весь голос… Или попадем за решетку…» И он сложил крест на крест четыре пальца двух рук: тюремное окно. Он эту песню так любил, что она появилась в последней книге «Тихого Дона», там, где описывается бедовая жизнь Григория в банде Фомина.

«— Пришли, — продолжил Шолохов. — Смотрю, в приемной Луговой, а в сторонке от него две кучки: ростовский начальник НКВД и еще один в форме, тоже наш, ростовский Каган, а чуть поодаль наши партийные начальники. Нас позвали, всех. Мы вошли в кабинет Сталина. Смотрю — Сталин, а рядом с ним Молотов и Ежов. Сталин повернулся ко мне: „Прошу вас рассказать по существу дела“. Я ему в ответ — а что я мог в волнении еще сказать: „Товарищ Сталин, мне нечего добавить к тому, что я написал на ваше имя. Если вы мне не верите — пусть Погорелов засвидетельствует…“

Сталин выслушал и кивнул, — как продолжал рассказывать мне Шолохов, — пусть, мол, говорит. Смотрю, Погорелов волнуется, но твердо докладывает, как его вызвали и как дали задание. А эти-то стали отрицать. Но Погорелов едва не криком: „Провокаторы они, товарищ Сталин!“ Сталин подошел к Погорелову и посмотрел ему в глаза пристальным своим взглядом. Погорелов выдержал и говорит: „Товарищ Сталин! Я говорю правду. Это они говорят неправду“. И достает из кармана бумагу, листик. „Это, — говорит, — собственноручный почерк Кагана“. Тут Каган во всем сознался…»

Шолохов не раз брал в рассказе передых. Воспоминания давались с трудом:

«Сталин смотрит на меня и говорит: „Дорогой товарищ Шолохов, напрасно вы подумали, что мы поверили бы этим клеветникам“. И ткнул взглядом на энкавэдистов. Те ни живы ни мертвы. Я, конечно, радуюсь, что отвел от себя беду, и не сдержался — говорю: „Товарищ Сталин, вы, конечно, правы в пожелании, чтобы я был спокоен, но вот есть такой анекдот. Бежит заяц, а навстречу волк. Говорит волк: „Ты, заяц, чего бежишь?“ Заяц в ответ: „Как что бегу — там вон ловят и подковывают“. Волк говорит: „Так подковывают верблюдов, а не зайцев“. Заяц ему отвечает: „А когда поймают и подкуют, так пойди докажи, что ты — не верблюд!““

Помню, даже Ежов засмеялся, — заметил Шолохов, — а Сталин — так, не очень. И пристально на меня: „Говорят, вы, товарищ Шолохов, много пьете?“ Я ответил: „От такой жизни, товарищ Сталин, запьешь!“»

Шолохов к концу встречи Сталину — анекдот и горькую шутку. Сталин с шутки встречу начал, когда обратился к Ежову: «Ну, что, Николай Иванович, будем снимать с него его кавказский ремешок?», видимо, помянул правило отбирать у арестованных ремни.

Шолохова тогда поразило поведение их районного чекиста. Сталин у него что-то там спросил, тот вскочил со стула, руки по швам, и оцепенел: ни да ни нет. Каков солдат партии!

Вот какими оказались для Шолохова весна, лето и осень 1938 года. У Твардовского есть строки о тех временах: «Быть под рукой всегда — на случай нехватки классовых врагов…»

С кем быть Мелехову…

После того как Шкирятов и Цесарский в своем отчете выставили Шолохова едва ли не обманщиком, ему бы затаиться в станице. Подальше от державного внимания, переждать бы черную пору. Нет, не сложил оружия. Поехал в Москву исполнить поручение тоже несломленного Лугового. Пробился с письмом райкома о необходимости упреждающих мер в засушливых районах Донщины к заместителю председателя Совета Народных Комиссаров (так тогда именовалось правительство), Анастасу Ивановичу Микояну.

Микояну достало понимания, кто перед ним с ходатайством и о чем оно. Письмо переслал Сталину с припиской: «Секретарю ЦК ВКП(б) тов. Сталину. В связи с постановкой на Политбюро ЦК ВКП(б) вопроса о мерах борьбы с засухой в степных районах, направляю Вам письмо секретаря Вёшенского райкома ВКП(б) тов. Лугового, переданное мне тов. Шолоховым…»

И вот результат. В октябре 1938-го в «Правде» было напечатано постановление ЦК и СНК «О мерах борьбы с засухой в степных районах». Это еще одна глава из Книги шолоховских забот о Доне!

Не предает Шолохов и московских друзей. Шлет письмо Левицкой: «Будете писать Маргарите — передайте привет от нас и всякие добрые пожелания…» Это он о дочери Левицкой, которая брошена в лагерь. Интересно, сообщило ли лагерное начальство по инстанции, когда вскрыло письмо, о таком внимании писателя к жене «врага народа»?

Пишет Левицкой и о другом: «Полтора месяца не брался за перо… За „Т.Д.“ что-то боюсь браться…»

Что же у него под пером? В «Правде» появились всего три небольшие заметки Шолохова: приветствия по случаю 75-летия Серафимовича, беспосадочного перелета Москва — Дальний Восток летчиц-героинь Валентины Гризодубовой, Полины Осипенко и Марины Расковой и 20-летия ВЛКСМ.

Длинным-предлинным становится 1938 год для писателя.

Неожиданно отношение к нему изменилось. Кончился ледниковый период, началось внезапное потепление. На «Мосфильме» разрешили Сергею Ермолинскому (другу Михаила Булгакова) писать сценарий для фильма «Поднятая целина». «Роман-газета» издает седьмую часть «Тихого Дона». Ученый совет Института мировой литературы выдвигает Шолохова кандидатом в академики. Из Ростова приехал молодой поэт и журналист Анатолий Софронов с просьбой от областной студии кинохроники — снять фильм о писателе-станичнике. Подумал, подумал и не отказал. Правда, когда начались съемки, рьяно мешал восхвалению своей персоны. (С Софроновым сдружился. Особенно частыми были встречи и обмен письмами с 60-х годов, когда земляк стал главным редактором журнала «Огонек». Здесь Шолохов печатал отрывки из второй книги «Поднятой целины» и дважды выпускались его собрания сочинений.)

Шолохову невдомек: с чего бы это? Знает, что просто так кулеш не варят. Шел слух, будто бы Сталин дал указание: «Великому русскому писателю Шолохову должны быть созданы хорошие условия для его работы».