Георгий Блюмин - Рублевка и ее обитатели. Романтическое повествование

• Название: Рублевка и ее обитатели. Романтическое повествование
• Автор: Георгий Блюмин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-227-03668-1, 978-5-227-03746-6

Страна по имени Рублевка вытянута на карте западного Подмосковья по течению Москвы-реки по обоим ее берегам и очертаниями представляет собою узкий и длинный залив. Так оно когда-то, лет 500 назад, и было, когда многих нынешних деревень не существовало и в помине, а река, соименница нашей столицы, была могучей водной артерией, шириною доходившей в ряде мест до двух верст.

Автор обстоятельно повествует о местах вдоль Рублево-Успенского шоссе, обычно тщательно укрытых от постороннего взгляда, но своей яркой историей заслуживающих благодарного внимания читателей.

Интригуют сами названия этих западных окрестностей Москвы и ближнего Подмосковья: замок баронессы Мейендорф, Жуковка, Барвиха, Серебряный Бор, Петрово-Дальнее, Сосны, Архангельское и другие. А романтическим повествование называется потому, что такая форма наиболее соответствует историческим тайнам этих мест.

---

Первое упоминание о деревне Прусиново

Этот рассказ я нашел в государственном воеводском архиве города Познань (Польша). Запись относится к городку Пыздры под № 73, л. 177–177 об. и датирована 9 июня 1651 года. Заголовок звучит так: «Протестация шляхтича Пачинского о нападении на него пастухов и крестьян в с. Прусиновом». Аннотация сообщает: «Пачинский опротестовывает действия пастухов. Занесено в акты в Пыздрах на другой день после праздника святейшего тела Христова 1651 года». Если вести отсчет с этого времени, как это обыкновенно принято, с первого упоминания в официальных документах, то история белорусской деревни Прусиново насчитывает, таким образом, более трех с половиной веков.

Напомню моему читателю, что это было за время — самая середина XVII века. На Руси правил царь Алексей Михайлович (1645–1676), отец Петра Великого. Хотя его, в противовес сыну, именовали Тишайшим, Алексей Михайлович так же, как впоследствии и его сын, стяжал себе славу военными походами: в 1654 году он завоевал Смоленск и Полоцк, а в следующем году — Минск и Вильно. Царь лично участвовал в походах. В том же 1654 году состоялась известная Переяславская рада, постановившая Украине войти в состав Московского государства. А вот что случилось в те далекие времена в деревне Прусиново. Привожу подлинный текст архивного документа с незначительной редакторской правкой. Позже этот текст попал в Интернет, где всякий любопытствующий может с ним ознакомиться.

«В настоящий уряд книг гродских Пыздровского повета явился шляхетный Степан Пачинский и слезно жаловался перед настоящим урядом на овчаров: Мацея из села Сухи, Яна из села Чернова, [нрзб] из села Слабошова и Матвея из села Прусиновы, которые, не соблюдая гражданских законов, суровыми мерами ограждающих безопасность и спокойствие каждого гражданина, воспользовались тем, что рыцарство здешних воеводств выехало в посполитое рушение против коронных мятежников — запорожских казаков, чтобы безопаснее было совершать насилие над лицами шляхетского сословия, остающимися дома.

Неман возле Прусинова

Истец, возвращаясь вчера со своим слугой с конской ярмарки, зашел к одному корчмарю, проживающему на постоялом дворе деревни Прусиновы, желая у него получить свой долг. Там его застала ночь, и он вынужден был заночевать. В том же постоялом дворе застал он упомянутых пастухов, которые мирно беседовали в сенях. Будучи утомлен, он вместе с хозяином вышеупомянутой корчмы через сени зашел в комнату. Немного поев, он лег спать, а его слуга остался при лошадях, которые стояли в сенях, и там лег спать.

Тем временем упомянутые овчары оставались в сенях, а когда люди разошлись, стали сговариваться убить того истца. Хозяйка — жена упомянутого корчмаря, подслушав их, подняла уже спящего истца и рассказала ему об опасности, говоря, чтобы был осторожен. Тем временем один из овчаров прицелился из ружья в упомянутого слугу, который спал возле коней, и хотел его убить, но при этом затронул ружьем голову лошади, та вскочила и разбудила слугу, который, спасаясь, бросился к своему хозяину, упомянутому истцу. Упомянутые пастухи, эти родные братья зла, желая осуществить свои отвратительные замыслы, ломились с полночи до самого рассвета к упомянутому жалобщику. Одни стреляли, а другие хотели отвязать и забрать находящихся в сенях лошадей. Упомянутый истец, видя, что дело серьезное, вынужден был — рад не рад, — защищаясь, никого не пускать в комнату до тех пор, пока эти овчары, оторвав силой двери, насильно втолкнули в комнату одного из своих, а именно, того же упомянутого Мацея, с заряженным наготове ружьем. Вслед за тем, кто ворвался в комнату, а кто стрелял через окна и двери в истца, пытаясь его убить. Вместо истца (благодаря Божьему провидению и защите) они подстрелили одного из своих, а именно, того же упомянутого Мацея.

Все это случилось с вышеупомянутым жалобщиком в нарушение закона и всякого права, о чем он и рассказал присутствию, изложив в законном иске преступление нарушителей гражданских законов. В доказательство обвинений тот же истец представил настоящему присутствию гродских актов в Пыздрах два длинных ружья, которые отнял у пастухов, защищая свою жизнь, и сегодня же представил перед судом того же Мацея — пастуха, который, самолично представ перед присутствием, показал публично и добровольно, что упомянутые пастухи втолкнули его насильно в комнату в деревне Прусиновы, в которой находился тот жалобщик. Он просил, чтобы это его заявление было занесено в настоящие акты, что и сделано».

Шел николаевский солдат

Дождик на речке накрапывал.
Дедка на печке похрапывал.
Бабушка что-то вязала
И о былом вспоминала…

Рассказы моей бабушки Марии Ивановны всегда стояли на грани истинных событий, свидетельницей которых она была в своей жизни, и волшебных сказок, которых она помнила немало. По крайней мере, так я воспринимал их в детстве. Сказки я слушал перед сном, потом бабушка читала молитвы и крестила меня, отгоняя все недоброе, а я засыпал в грезах обо всем только что услышанном.

Солдатская служба при царе Николае, рассказывала мне бабушка, продолжалась 25 лет. Так что забритый в рекруты молодой деревенский парень возвращался (если, конечно, возвращался) в родные места уже в пожилом возрасте, радуясь, когда заставал в живых своих близких. Один такой николаевский солдат шел домой со службы. Была погожая летняя пора, синело небо и зеленели луга. И вот перед солдатом появился глухой и дремучий лес. Надеясь пройти лес до наступления темноты, этот путник неробкого десятка спокойно вступил под сень огромных деревьев. Но вот пропали все тропинки, и солдат продолжал свой путь, ориентируясь только по солнцу, лучи которого едва пробивались сквозь листву.

Между тем солнце село, сгустились сумерки, а лесу не было видно конца. Пришлось задуматься, а не заночевать ли где-нибудь под кустом? Но вдруг расступился круг сосен, и в трех шагах от себя солдат увидел домик. Чувствуя усталость, он решил войти в дом и попросить хозяев о ночлеге. На стук в дверь никто не отозвался. Дверь была отперта, солдат вошел в горницу. Горели свечи, перед иконой теплилась лампада. Русская печь, занимавшая добрую половину горницы, была теплой. Скатерть покрывала стол, возле него стояла деревянная скамья, а под столом лежала черная колода с обрывком цепи на ней. Заглянув в печь, путник увидел зажаренного петуха и полный горшок ухи. На полке нашелся штоф водки и каравай свежего хлеба. Дом был вполне обжитой, только хозяев нигде не было видно.

Солдат, сильно проголодавшийся, решился поесть. Он накрыл себе на стол, сел на скамью и похлебал ароматной ухи. Потом налил полную чарку водки, выпил одним духом и взялся за хлеб. Вот тут-то и начались чудеса. В чарке оказалась не водка, а вода, а хлеб превратился в дерево. Задрожало и погасло пламя свечей, только лампада перед иконой продолжала бледно озарять горницу. «Нечисто здесь», — подумал про себя поздний гость и поспешил, подхватив свой ранец, выбраться на крыльцо. Но, притворив дверь, он остановился. Непроглядный мрак окружал его. Не слышалось ни ночных птиц, ни шороха листвы. А в доме была теплая печь. Солдат вошел снова в дом, забрался на печь и заснул крепким сном.

Ночью его разбудил крик филина и стук дождя по крыше. Он глянул вниз и замер от страха. На лавке стоял гроб, в гробу мертвец, а под столом вместо черной колоды лежал, поджав хвост, огромный черный пес с обрывком цепи на шее. Солдат тихонько сполз с печи, но мертвец, поднявшись из гроба, направился к нему. Солдат уже чувствовал ледяные пальцы вампира у себя на горле, однако в этот момент черный пес с рычанием бросился на грудь мертвого, преграждая путь к жертве. Гость поспешил к двери, но и его пес не пустил.

Это продолжалось долго. Мертвец, скрежеща зубами, преследовал солдата мрачным взором и пытался его схватить. Но собака стояла перед ним, поджав хвост и оскалив клыки, и не пускала к человеку, не давая, однако, и солдату возможности убежать из страшного жилища. Но вот где-то вдали запели петухи, возвещая зарю, и ужасный призрак отступил к себе на лавку, а черный пес обратился в колоду.

Дуб на Немане

Солдат схватил с гвоздя ранец и шапку и бросился прочь, не в силах оглянуться. Заря уже осветила верхушки елей и берез, прозрачный пар поднимался ввысь, где-то на стволах деревьев постукивали дятлы. Наш путник взобрался на пенек и сквозь чащу вдалеке разглядел огонек. С большим трудом, пробравшись сквозь мокрые от росы кусты, он вышел на полянку и здесь увидел большой костер и сидящих вокруг костра людей. Конь в стороне жевал зерно. Люди выслушали рассказ солдата и поведали ему, что это их дом, что несколько ночей подряд мертвец является в их доме и ночевать там они боятся. Только днем, когда мертвец бесследно исчезает, им не страшно туда идти.