Виталий СЕМИРА - ТАЙЛАНД — СТРАНА БЕЗ ТАЙН? ТАЙСКАЯ ПРИРОДА И ЦИВИЛИЗАЦИЯ

• Название: ТАЙЛАНД — СТРАНА БЕЗ ТАЙН? ТАЙСКАЯ ПРИРОДА И ЦИВИЛИЗАЦИЯ
• Автор: Виталий СЕМИРА
• Жанр: Путешествия и география

Это художественный рассказ о путешествии в Таиланд: его буддийской культуре, современной цивилизации и красивых природных местах. Ставя акцент на духовной культуре страны: ее религии, мифологии и символике — он описывает достопримечательности и бытовые моменты поездки, давая рекомендации путешественнику. Книга может служить неформальным путеводителем для тех, кто хочет поездить по Таиланду самостоятельно и прикоснуться к его духовным ценностям.

---

В Ват По в Бангкоке последовательность дней недели замыкал Будда-мужчина в арке выхода — но такой образ я видела только в храме Древа Боддхи.

В этих пустынных развалинах мы с дочкой прогулялись босиком по травке — и освежились во вращающемся фонтанчике воды, поливавшем ее. До этого Яся еле ходила по жаркому Чианг Маю, и ради отдыха я остановилась в одной придорожной забегаловке, накормив дочь местным супом из вермишели с фрикадельками: возможно, наиболее удобоваримую для русского Тайскую еду, которая воспринимается более привычной, чем обычный рис. Тайцы — не вегетарианцы, в отличие от индусов, и суп бывает с курицей, а на лотках вдоль дороги часто продают свежеподжаренные сосиски. Суп едят палочками, наматывая на них длинные макароны. Я жестом показала, что нам нужны ложки (которые там раза в два короче наших). А после посещения развалин мы вышли на шоссе ловить микроавтобусы, которые ехали в монастырь Дой Сутеп.

МОНАСТЫРЬ ДОЙ СУТЕП

Микроавтобус ехал вверх минут сорок, по извилистому серпантину дороги, пока не достиг конечной точки своего маршрута — монастыря. В горах и городах, где есть горки, храмы всегда помещаются на их вершинах — и к храмовому комплексу ведет вверх бесконечно длинная лестница, по обе стороны украшенная драконами. Вход в Дой Сутеп являет такую же лестницу. Четырехголовые драконы внизу с зеленой, слегка позолоченной чешуей — выше человеческого роста. Хвосты их оканчиваются аркой ворот в монастырь, с надписью по-Тайски. Наверху — отливающий золотом храмовый комплекс. В огороженном центральном квадрате — золотая ступа посередине. Рядом статуи дней недели, и отдельно — большая золотая Будда-женщина (соответствующая Луне). Там есть и фигура Изумрудного Будды (из темно-зеленого стекла, с золотыми украшениями).

Пол выложен плитами, по которым можно скользить как на лыжах (все тут ходят босиком). Висит большой колокол и стоит несколько храмов, с резным великолепием золотой отделки. В монастыре много деревьев: я запомнила елки над одним из них и дерево с красными цветами на смотровой площадке, откуда открывается вид вниз, на Чианг Май. Он производит потрясающее впечатление вечером. Мы поднялись туда уже в сумерках, по длиннющей лестнице в гору, что типично для Тайских храмов. Перед ступой в ряд располагались монахи, которые пели мантры. Прихожане сидели вокруг и слушали — а по окончании службы пошли на площадку смотреть на вид сверху. Сияна прокатилась на гладком полу и стала там танцевать, пока я любовалась видом.

Вид на город сверху: как с самолета — рождает чувство звездного неба, которое почему-то осталось внизу. Мне вспомнился сон: он приснился мне давно, через несколько дней после рождения моей дочери. Я стою на огромной лестнице, среди бездны иссиня-черного ночного неба, а вниз летят белые снежинки — или это ангелы? Это очень стрельцовский сон: юпитерианский образ вершины и звездного неба. Столь же стрельцовским было мое впечатление от Чианг Мая внизу, на который я смотрела как завороженная. Огни улиц и домов города образовывали линии и фигуры, и казалось, в них можно увидеть скрытый смысл: как древние находили его в небесных созвездиях.

Мы спустились за пределы монастыря, но гостиниц не нашли. Ехать вниз было уже темно и поздно, и мы вернулись обратно: на лифте внутри здания, которое показалось нам похожим на гостиницу. Я спросила у монаха, нельзя ли где-нибудь тут остановиться. Он сперва не понял и сказал: "Говорите медленнее." Тогда я как можно более внятно объяснила, что мы хотим провести эту ночь вблизи буддийского монастыря. При выходе было пару небольших домиков с комнатами для иностранцев, приезжающих сюда медитировать. И буддийский монах направил нас к иностранцу, американцу. Тот понял нашу ситуацию и сказал: "На одну ночь можно", — мы не были похожи на типичных медитирующих западных людей, которые специально приезжают сюда и носят белую одежду. Он дал нам ключи от свободной комнаты (проживание на территории монастыря бесплатное), а Тайский юноша, тщательно выбрав матрасы, одеяла и подушки, проводил нас туда. "Тут все иностранцы — как и вы, — на всякий случай предупредил он нас. — Они медитируют: вы с ними не разговаривайте." "Конечно: мы и не думаем их отвлекать," — подтвердила я.

Комната была совершенно пустой. У входа в домик полагалось снимать обувь и стоял столик с термосом, вареньем и еще чем-то, с надписью: "Не берите больше, чем вам нужно". На двери висело расписание: в 6 завтрак, с 7 до 12 медитация, в 10 вечера можно отходить ко сну. И еще много разных правил, которые я не запомнила, поскольку они выглядели само собой разумеющимися. Режим этот внутреннее соблюдался самими медитирующими, потому что внешних мероприятий не было никаких. Не знаю, имело ли какое-то отношение к их медитации ритуальное пение монахов на вечерней и утренней заре: традиционный глубокий и низкий горловой звук речитатива буддийских мантр — или достаточно было самой атмосферы Дой Сутепа.

В этом монастыре под открытым небом, как и в домике для иностранцев, с его осторожной тишиной молчания, несомненно возникает очень медитативное состояние. Я чувствовала очень коллективный поток мысли. И это медитативное состояние монастыря столь ускорило ментальные процессы, что я почти пожалела, что рядом с монастырем не было какого-нибудь более земного места для отдыха, где сознание могло бы постигать что-либо в одиночестве. Ночью лавина мыслей на гране сна и яви пронеслась с такой быстротой, что я почти ничего из них не запомнила, кроме подтверждения своих смутных образов рождения души, которую формирует не одна, а несколько духовных сущностей что называется "сверху" — телесно-генетического базиса, который закладывают родственники.

Если долго путешествовать по буддийским святыням, естественно рождается желание постичь закон причинности. Пока мы ездили в автобусах по горам, у меня возникали мысли о рождении единой души многих людей, каждый из которых исполняет в ней разные функции, подобные функциям органов в теле. Я вполне могла представить родителей ногами, нас с супругом — руками, а детей — двух-головой головой такого существа. В древнем мире считались очень важны отношения между родственниками, разрушенные современным обществом. Дедушки и бабушки, дяди и тети, братья и сестры, шурины и невестки конструировали тот мир, в котором жил древний человек. Ныне их неформальные эмоциональные связи провалились куда-то в сферы генетики, до которой нелегко добраться. Они исчезли для общественного сознания, и их с трудом можно довести до ума. Более привычное сегодня представление: механизмы общественного взаимодействия объединяют людей в цепочки, и когда эти цепочки замыкаются, получается такой организм (это не моя идея, у многих она есть: у русского философа Лосского или у Кастанеды).

И еще я думала о том, что параллельность процесса мысли у людей, которым дано любить: подобная длинным параллельным драконам лестниц у входа в монастырь Дой Сутеп и другие храмы Таиланда — дает возможность осуществиться их мечтам и делам, и самым сокровенным задачам, скрытым в глубинах их души. Дела людей — их дети, рожденные покоем, как говорит одно из неканонических Евангелий христианства. Параллельный процесс слияния душ формирует душу ребенка, как воля наделяет будущий мир судьбой, ощущение единства с Богом определяет будущее счастье. Люди мыслят параллельно, происходит их встреча — это свершение любви порождает дела-детей. И мне тоже нужна встреча — без страданий, в более высокой реальности разума.

Но поскольку мы обычно слабо понимаем мысли, не поддерживаем задачи друг друга, не мыслим и не чувствуем параллельно всю конкретику процессов, то "снизу" идея-ребенок формируется как уродливое чудовище, с недоразвившимися теми или другими органами. Соответственно она и воплощается — или не воплощается: или ее должны доводить до совершенства высшие силы, бессчетное количество лет, пока ее жизненные функции доразовьются, как надо, — или мы сами корректируем ее недостатки своей судьбой. Что и говорить про ужасы истории!

В монастыре мы выспались, конечно, хорошо. Может, для моих задач мне и не надо видеть механизмы устройства мира — подумала я. А может, полет (как показывает фильм советских времен "Цирк"), лучше удается на голодный желудок (спираль которого тоже служит трубой разгона энергии, если говорить о полете мысли). Буддийские защитники не стали пугать меня моими проблемами.

И моя душа только краешком цепляла представление о будущем мире, которое у меня возникало и раньше, что люди способны видеть, слышать и чувствовать гораздо эмоционально полнее, и в этом случае они будут напрямую понимать животных, птиц и потребности окружающей среды. Представление о восприятии будущего — которым на другом витке истории обладало прошлое, если перевести на рациональный язык абстракций. Настоящее, со всем его разветвленным языковым и бытовым богатством, лишь центрирует человека на себя и свои проблемы. Прошлое обладало более целостным взглядом на реальность, раз оно было способно создавать великие мифы о творении, к которым обыденное сознание до сих пор не имеет правильного ключа. Потому оно подобно индийскому образу золотого века, который некогда был и скоро наступит вновь, после катаклизмов нашего темного времени Кали-Юги. Тогда люди не поклонялись богам, а видели их в себе и друг друге, но потом забыли о своей божественной природе. Буддизм явился самым прямым и непосредственным выразителем этой древне-индийской идеи.