Виталий СЕМИРА - ТАЙЛАНД — СТРАНА БЕЗ ТАЙН? ТАЙСКАЯ ПРИРОДА И ЦИВИЛИЗАЦИЯ

• Название: ТАЙЛАНД — СТРАНА БЕЗ ТАЙН? ТАЙСКАЯ ПРИРОДА И ЦИВИЛИЗАЦИЯ
• Автор: Виталий СЕМИРА
• Жанр: Путешествия и география

Это художественный рассказ о путешествии в Таиланд: его буддийской культуре, современной цивилизации и красивых природных местах. Ставя акцент на духовной культуре страны: ее религии, мифологии и символике — он описывает достопримечательности и бытовые моменты поездки, давая рекомендации путешественнику. Книга может служить неформальным путеводителем для тех, кто хочет поездить по Таиланду самостоятельно и прикоснуться к его духовным ценностям.

---

Что нас поразило в этих буддийских поминках — так это полное отсутствие всякой скорби, у кого бы то ни было. Отчего издали и можно было принять это собрание людей за подготовку к вечернему концерту. "Пусть вашему дедушке будет там хорошо," — сказала я ей, указывая на небо. У меня родилась эта сама собой разумеющаяся фраза, как нечто объединяющее наши разные культуры. Она кивнула: видимо, она в этом нисколько не сомневалась — как и мы не сомневаемся в светлом счастье усопших близких на наших похоронах.

Уже в сумерках мы проделали обратный путь через монастырь, не сразу найдя лестницу, по которой поднимались и спросили дорогу у монахов. Среди нескольких монахов в оранжевом одеянии, которые указали нам путь, было пару мальчиков лет 10-12-ти.

"Мне нравятся буддийские мальчики, — сказала Сияна по дороге обратно. — Они тихие и совсем не ругаются матом, как наши." И попав под впечатление буддизма, выразила свое состояние после посещения буддийских поминок: что буддизм — все-таки очень спокойная религия, по-современному легкая и светлая, и что наше христианство совсем другое, с более тяжелым отношением к смерти и жизни тоже. "Да уж, — в сердцах отвечала я, садясь на любимого конька мировых религий. — В христианстве уж очень мрачная символика. И это связано с нашей тягой к страданию (если не сказать — садизму, глядя на передачи по телевизору). Чего стоят истории о христианских святых, все эти отрубания голов и сдирание кожи с живых людей! Что это за вера-надежда-любовь такая! Почему двигателями непременно должны быть страдание и страх? Ну цирк со львами и тиграми — еще куда ни шло. Но как-то возражает душа современного человека против Голгофы и тернового венца: такие образы могут оттолкнуть — хотя совсем она не против подъема по позвоночнику энергии кундалини или того, чтобы поделиться содержимым своего черепа хоть со всем земным шаром."

Но в целом наше настроение после посещения буддийских поминок стало каким-то просветленно-радостным, если не сказать — веселым. Мы вернулись к рядам ларьков, где продавалось все, что угодно, в том числе бусы, кулоны, кольца, сережки и присущая Таиланду разнообразная символика всех видов. Я обратила внимание на маленький железный череп быка: я видела подобные длинные белые черепа на оградах в сельской местности: как украшение, а может и заслуженная память о домашних животных, помощниках в хозяйстве. Только на амулете, который попался мне на глаза, вкруг черепа быка была перевернутая пятиконечная звезда. "О, — сказала я, совсем развеселившись, — это символ заклинания темных сил, — объяснила я дочке и купила его (дешево, конечно) как пример супер-современной символики Таиланда. — Может, я еще когда-нибудь буду преподавать Таро. Пусть думают, что я знаюсь с Бафометом!"

Пусть амулет напоминает о супер-современной символике Таиланда — и пусть наше будущее все-таки не будет похоже на настоящее западной цивилизации.

Сияна стала соблазняться на сережки с крестиками или дельфинчиками, но денег у нас было в обрез, и я сказала, что подобное можно найти и у нас, и что я ей вообще не буду покупать ничего металлического: "Железо тебе не идет — грубо: ты и так выглядишь слишком простой. Тебе надо носить что-то более изящное. Я потом куплю тебе сережки с камешком, из серебра."

Хороший способ отвлечь детей и вообще людей от лишних покупок — перейти к мечтам. "С зеленым или фиолетовым камешком, — сразу стала мечтать дочка. — Мне пойдет серебро, да?" "Да, — сказала я. — У тебя Луна в Раке. Так что серебро — это твое." "А твое золото," — сказала дочка. "Да: мое золото. У меня Солнце, где твоя Луна. Ракам хронически не хватает солнца: даже у художников часто золотой цвет на картинах. Потому и хочется поехать в теплые страны."

Мы вернулись в кафе, попросив помыть купленное за 5 бат яблоко и забрав наши вещи. Времени было еще довольно, и мы еще сколько-то ожидали поезд на пустом вокзале, где служитель на всякий случай решил проверить наши билеты и подтвердил, что мы как раз сидим против нужного вагона.

Утром мы были в Бангкоке, где долго искали знакомую на другом конце города (но ее дома не оказалось), а потом еще дольше добирались до аэропорта. (Если точнее, у меня был адрес джагати (квартиры) индийской организации "Ананда Марги", и я решила заехать туда отдохнуть до самолета. Та диди (сестра-монахиня), что дала мне адрес, была в школе, где она работала. Другая же, пожилая индуска, была не в курсе, что кто-то может их посетить. Тем не менее она пригласила нас. Мы приняли душ, и Сияна поела быстроразваривающихся макарон, что были у нас с собой. Но особо мы не пообщались, не зная, о чем нам говорить, — может из-за моей усталости, а может, из-за некоторой опаски, с которой многие нынешние ананда-марговцы, как и представители других религиозных организаций, относятся ко внешнему миру. Хозяйка была не очень открыта на контакт, только выразила опасение, что в макаронах есть чеснок и лук — раджастическая (возбуждающая) пища, не употребляемая медитирующими людьми. Впрочем, у йогов считается, что в холодном климате раджастическая пища становится саттвической (чистой) — а при наших российской морозах и сырости, как мне кажется, вообще любая пища имеет минимальное влияние на мыслительный процесс (если не переедать). Через некоторое время хозяйка предложила нам овощи и фрукты, но макароны я уже успела приготовить до того.

Мы передохнули и спросили, как добраться до аэропорта, но хозяйка не знала, какие автобусы туда ходят и где на них садиться. Это типично для Бангкока, где сами тайцы ничего не знают, но тоже демонстрирует некий отрыв от жизни духовной организации, которая согласно своим идеям не должна была бы его иметь. Но и в Ленинграде медитирующие люди зачастую лишены практической ориентации и недостаточно открыты внешнему контакту. Они нацелены внутрь себя — им и так хорошо. Основатель "Ананда Марги" как раз и ставил задачу это преодолеть. Но поскольку он уже покинул этот мир 15 лет назад, то не может отвечать за всех своих последователей.

Так что нам оставалось полагаться на собственные силы. Мы пошли, что называется, куда глаза глядят и спросили дорогу у мотоциклиста. Вместо ответа он отвел нас в состоятельный дом, рядом с которым стояла машина. Хозяйка и ее сын стали узнавать номер автобуса по компьютеру. Она удивилась, что мы забрели одни так далеко, спросила, не нужно ли нам принять душ и перекусить, в ответ на отказ вынесла два больших яблока и два стакана воды и дала 100 бат: "Это ничто, но возьмите на всякий случай" — деньги у нас почти кончились. По идее, на обычный городской автобус — даже на два или три автобуса — нам должно было хватить, но в ее понимании в аэропорт ездить лучше на такси. С утра она проводила на самолет дочку — может, потому ее и тронула наша ситуация. Ее сын подвез нас на машине до остановки нужного автобуса — дальше начались обычные проблемы.

Мы долго ждали нужный номер, а когда он пришел, кондуктор сказал, что этот автобус в аэропорт не идет, и предложил сразу же пересесть на другой. Я вынула карту, и стала решать вопрос с водителем, и поняла, что хотя бы до середины пути нам на нем доехать можно. Через пробки автобус ехал с такой скоростью, что когда мы вышли, я стала ловить моторикшу, решив воспользоваться лишней сотней бат, чтобы не нервничать и за два часа точно быть в аэропорту. Рикша тут же поймался и запросил 200 бат. "120,"— ответила я. Мы сели в коляску и поехали. Через некоторое время рикша снова сказал: "200 бат". Я снова ответила: "120", и мы поехали дальше. Но Яся стала нервничать, и мы еще раз выясняли этот вопрос. В конце-концов я так и заплатила, сказав: "У меня больше нет", и рикша, надо сказать, остался доволен. Цена для моторикши — 50–60 бат, мы ехали вдвоем, так что все нормально. Свои деньги он честно заработал, мча нас вдоль автобана почти без остановок. Хотя сначала он привез нас не в тот аэропорт: не в иностранный, а в местный, но они были близко, а я контролировала дорогу, отмечая нужные указатели на английском: в городском транспорте расслабляться нельзя.

Разборки с новосибирскими авиалиниями я уже описала, а в самолете я видела новосибирцев, которые были на Пхукете. "Да так, не зацепило. Людей, конечно, жалко," — была реакция. Только в Москве я узнала масштабы катастрофы: цифра 280 тысяч воспринималась как виртуальная реальность, восемь новых русских — это не та цифра, о которой я могла искренне переживать, но меня поразило, что погибло 9 тысяч европейцев и что волна обрушилась на воистину райские места Индии, Шри Ланки и Андаманских островов (и Суматру — тоже, наверное, рай), стерев с лица земли целые этнические группы.

Эти места юго-восточной Азии, сохранившие естественность природы и культуры в силу своего климата, не заставляющего перенапрягаться и совершать неестественные скачки истории, — мой любимый регион Земли, передачи о котором я всегда смотрю по телевизору. Моя подруга, с которой мы были в Индии, чуть раньше меня съездила на Шри Ланку (у нас с ней похожий гороскоп: она родилась на три дня позже меня, и мы с ней независимо, но синхронно решили посетить южно-буддийские страны. На Шри Ланке ее тоже тронуло пение буддистов в горах — "где земля ближе к небу", как она сказала: "Знаешь, Симка, я ходила по этому раю и говорила: Боже, сохрани эти места. А теперь многих мест, где я была, нет." Катастрофа миновала ее во времени — а меня в пространстве. Еще одна наша знакомая по Индии собиралась в Новый год на юг Индии — как раз в зону катастрофы, но только что вернулась с нашей Камчатки, уставшая, и не поехала. Так что и ее Бог миловал, если сказать по-русски.