Элизабет Гаскелл - Мэри Бартон

• Название: Мэри Бартон
• Автор: Элизабет Гаскелл
• Жанр: Современные любовные романы

В 1871 году литературный критик «Отечественных записок» М. Цебрикова, особо остановившись на творчестве Гаскелл в своей статье «Англичанки-романистки», так характеризовала значение «Мэри Бартон» и других ее социальных произведений: «… Сделать рабочий народ героем своих романов, показать, сколько сил таится в нем, сказать слово за его право на человеческое развитие было делом женщины».

---

– Ах, Маргарет! – воскликнула она. – Я вижу, я чувствую, как ты меня осуждаешь, но ты и представить себе не можешь, как я корю себя сейчас, когда у меня раскрылись глаза.

И она разрыдалась, не в силах продолжать.

– Ну что ты, – начала было Маргарет, – какое право… я имею…

– Нет, Маргарет, ты имеешь право судить – тут уж ничего не поделаешь, только, осуждая, помни, что говорится в писании о милосердии. Ты праведница и не знаешь, как легко сделать первый неверный шаг и как потом трудно вернуться на истинный путь. Да разве я думала, с удовольствием слушая речи мистера Карсона, чем все это кончится? Может быть, смертью того, кто мне дороже жизни.

И Мэри горько заплакала. Чувства, сдерживаемые весь день, вырвались наружу. Потом она с трудом взяласебя в руки и, посмотрев на Маргарет так жалобно, словно эти спокойные незрячие глаза могли увидеть ее умоляющее лицо, добавила:

– Я не должна плакать, не должна поддаваться горю – для этого еще будет время, если… Я только хочу, чтобы ты не была со мной так сурова, Маргарет, потому что я очень, очень несчастна; никто и понятия не имеет о том, как я несчастна. Мне даже иной раз кажется, что столького я не заслужила. Но нельзя так думать, правда, Маргарет? Да, я поступала нехорошо и теперь наказана- ты и представить себе не можешь, как наказана.

Кто мог бы устоять против ее голоса, против этого жалобного, смиренного тона? Кто мог бы отказать в добром слове той, которая с таким раскаянием просила о нем? Только не Маргарет. Прежнее дружелюбие вернулось. А вместе с ним, пожалуй, и еще большая нежность.

– Ах, Маргарет, как ты думаешь, можно его спасти? Неужели его могут осудить, если Уилл выступит в качестве свидетеля? Неужели такого алиби будет недостаточно?

Маргарет ответила не сразу.

– Да говори же, Маргарет! – с тревогой воскликнула Мэри.

– Я ничего не смыслю в законах и в алиби, – мягко промолвила Маргарет, – но, как считает дедушка, не слишком ли ты полагаешься на то, что Джейн Уилсон сказала тебе? В самом ли деле Джем провожал Уилла? От ухода за больной, бессонных ночей, бесконечных тревог у бедняжки, по-моему, совсем в голове помутилось. Да и Джем мог сказать ей, что пошел с Уиллом, для отвода глаз.

– Ты не знаешь Джема! – воскликнула Мэри, вскочив со стула. – Иначе ты бы так не говорила.

– Я буду рада, если ошиблась, но подумай сама, Мэри, сколько против него улик. Выстрел был произведен из его пистолета; за несколько дней до этого он угрожал мистеру Карсону; все мы знаем, что в час убийства его не было дома, и, боюсь, найдется человек, который подтвердит это. И потом, ведь некого подозревать, кроме него.

Мэри тяжело вздохнула.

– Нет, Маргарет, он этого не делал, – повторила она.

Маргарет ее слова, казалось, не убедили.

– Я вижу, говорить об этом бесполезно, потому что вы все равно не верите мне, и я больше ни слова не скажу, пока не смогу доказать, что я права. В понедельник утром я еду в Ливерпуль. К суду я вернусь. О господи, господи! Я найду Уилла, и тогда, Маргарет, я думаю, ты пожалеешь о том, что так упорно верила, будто Джем виновен.

– Не сердись, милая Мэри, я бы много дала, чтобы ошибиться. А теперь давай говорить откровенно. Тебе понадобятся деньги. Законники сосут деньги, словно губка воду, не говоря уже о том, что деньги потребуются тебе на розыски Уилла, на жизнь в Ливерпуле, да и мало ли еще на что. Поэтому возьми у меня – я ведь отложила кое-что в старом тайничке. Ты не имеешь права отказываться: я даю их Джему, а не тебе – ведь ты будешь тратить их ради него.

– Я понимаю… конечно. Спасибо, Маргарет: ты очень добра. Я возьму их для Джема, и я постараюсь возможно лучше употребить их ради него. Но, конечно, не все: не думай, что я все у тебя возьму. Ровно столько, сколько мне понадобится на прожитье. Словом, я возьму вот это. – И она взяла соверен из горстки монет, которые Маргарет достала из тайника в буфете. – Пусть адвокату заплатит твой дедушка, я с ним разговаривать не хочу. – И Мэри вздрогнула, вспомнив, что говорил Джоб об умении адвокатов доискиваться истины, и зная, какую тайну ей приходится скрывать.

– Господь с тобой, тут не о чем говорить, – сказала Маргарет, прерывая Мэри, собравшуюся было снова ее благодарить. – Я иной раз думаю, что заповедь можно повернуть и иначе и можно сказать: «Дайте другим поступать с вами так, как вы хотите поступить с ними», [105] ибо гордость часто мешает нам доставить человеку радость, дав ему возможность проявить свою доброту, когда ему от всей души хочется помочь и когда сами мы с радостью поступили бы так же, очутись мы на его месте. Ах, как часто я обижалась, когда люди холодно просили меня не утруждать себя их заботами и бедами, а ведь я, видя их горе, от всего сердца хотела их утешить. Позволял же людям Иисус Христос помогать ему, ибо он знал, как счастлив бывает человек, если он может хоть что-то сделать для другого. Это самое приятное, что может быть на земле.

Но Мэри почти не слушала Маргарет: слишком занимало ее то, что происходило на улице. Со своего места у окна она увидела Джоба, шедшего с каким-то хорошо одетым господином, который, судя по проницательному взгляду, наверное, и был его знакомым адвокатом; оба оживленно беседовали. Джоб что-то доказывал – об этом говорил его поднятый вверх указательный палец, потом он кивком указал спутнику через улицу, на свой дом, как бы приглашая его зайти. Мэри испугалась, что он согласится и станет допытываться, почему, собственно, она так уверена в невиновности Джема. Она очень боялась, что адвокат сейчас придет: он даже шагнул в направлении дома. Но нет, просто он уступил дорогу ребенку, которого Мэри раньше не заметила. Теперь Джоб, увлеченный разговором, фамильярно взял адвоката за пуговицу. Тому явно хотелось поскорее уйти, но он, очевидно, побоялся обидеть старика и этим, несмотря на свою профессию, сразу завоевал симпатию Мэри. Джоб еще что-то говорил, его собеседник отвечал односложно и кивал, затем он стремительно зашагал дальше, а Джоб, с многозначительной и слегка самодовольной усмешкой на добром лице, пересек улицу.

– Ну вот, Мэри, – сказал он, входя, – я говорил с адвокатом, правда, не с мистером Чешайром: оказывается, делами об убийствах он не занимается. Но он дал мне записку к другому законнику, довольно славному малому, но уж слишком большому болтуну: сам все говорил, а мне едва слово давал вставить. Однако я все же сумел изложить ему основные пункты нашего дела, – может, ты даже видела, как мы разговаривали! Я хотел, чтобы он зашел и сам поговорил с тобой, Мэри, но он очень торопился, а потом он сказал, что твои показания едва ли могут что-либо дать. В понедельник утром он с первым поездом поедет в Ливерпуль, повидается с Джемом, выслушает все, что тот может сказать. Этот человек дал мне свой адрес, Мэри, чтобы вы с Уиллом зашли к нему (особенно ему нужен Уилл) в понедельник, в два часа. Поняла, Мэри: ты должна зайти к нему в Ливерпуле в понедельник, в два часа дня!

У Джоба были основания сомневаться, поняла ли она его, ибо все эти подробности, эти обещания адвоката, которые доставили такое удовольствие Джобу, лишь яснее показали Мэри, в какое она попала положение.

Значит, все это происходит на самом деле, это не сон, как ей начало казаться несколько минут тому назад, ибо она сидела на своем обычном месте и отдыхала, подкрепившись едой, слушая спокойный голос Маргарет. Значит, господин, которого она только что видела, через несколько часов встретится с Джемом и будет расспрашивать его. К чему же это приведет?

Понедельник – это послезавтра, а во вторник будет решаться – жить или умереть ее любимому; может быть, на смерть будет обречен ее отец.

Не удивительно, что Джобу пришлось самое важное повторить еще раз:

– Запомни: в понедельник, в два часа. Вот его карточка: «Мистер Бриджнорс, Реншоу-стрит, дом номер сорок один, Ливерпуль». Это адрес, по которому его там можно найти.

Джоб умолк, и тишина, воцарившаяся в комнате, заставила Мэри встрепенуться и поблагодарить его.

– Вы очень добры, Джоб, очень. Вы с Маргарет не покинете меня в беде, что бы ни случилось.

– Фу, фу, как не стыдно падать духом. А я вот наоборот: очень приободрился. Адвокат, видимо, считает, что показания Уилла очень важны. Вы уверены, девушки, что не ошибаетесь относительно того, где его искать?

– Я уверена, – сказала Мэри, – что, уезжая отсюда, он собирался навестить своего дядю на острове Мэн и намеревался вернуться оттуда в воскресенье вечером, потому что корабль его отплывает во вторник.

– И я тоже в этом уверена, – подтвердила Маргарет. – А корабль называется «Джон Кроппер», и остановился Джем там, где я сказала Мэри. Запиши-ка ты адрес, Мэри.

И Мэри записала его на обороте карточки мистера Бриджнорса.

– Не очень-то ему хотелось туда ехать, – сказала она, записывая адрес, – он почти не знает дядю и говорил, что вовсе не хочет познакомиться с ним поближе. Но родственники, сказал он, есть родственники, и обещания надо выполнять, поэтому он поедет туда на денек-другой, и хватит.