Сэмюэль Кольридж - Поэмы и стихи

• Название: Поэмы и стихи
• Автор: Сэмюэль Кольридж
• Жанр: Поэзия

Samuel Taylor Coleridge, 1772–1834

Родился в семье викария. Учился в Лондоне и Оксфорде, готовился стать священником. Из-за несчастливой любви и под влиянием идей Французской революции бросает учёбу и поступает в драгунский полк под вымышленным именем. Там знакомится с Саути, они дружат до 1797. Вместе они планирую основать коммуну, пишут драму в стихах, выступают с лекциями, женятся на сёстрах. Кольридж публикует серию сонетов, редактирует журнал. В 1796 знакомится с Вордсвортом. В 1796 году выходит их совместный сборник. В 1798–1799 гг они вместе посещают Германию. Кольридж слушает лекции в Геттингенском университете. Вместе с Вордсвортом публикует эстетическую пограмму «Озерной школы» в предисловии ко второму изданию их совместного сборника. Разочаровавшись во Французской революции изучает Канта, Шиллера, Шеллинга. Переводит пьесу Шиллера в стихах «Валленштайн» Пишет статьи для «Morning Post», поэмы. Работает на о. Мальта секретарём губернатора. Посещает Италию и Сицилию. Пишет серию лекций о поэзии и драме. В 1811 ссорится с Вордсвортом, переезжает в Лондон. В 1811–1814 он на грани самоубийства. С 1814 постепенно выздоравливает, увлекается христианством, переводит Канта. Издаёт книги стихов, трактаты по философии и литературе, выступает с лекциями. Умирает от сердечного приступа.

---

1798

ЛЮБОВЬ (Love)

Перевод С.Я.Маршака (ок.1915 г.)

Восторги, страсти и мечты,

Все, что волнует нашу кровь, -

Питает ясный, чистый свет

Твоих лампад, Любовь.

Мне часто снится наяву

Воспоминанье дней былых,

Когда лежал я на холме

У башен вековых.

С зарей мешался блеск луны

И предо мной стояла дева, -

Моя надежда и любовь,

Мой ангел — Женевьева.

Я пел, и слушала она,

Облокотясь у изваянья

Стального рыцаря — в лучах

Закатного сиянья.

Так мало горя и забот

В душе у юной Женевьевы,

Но любо слушать ей мои

Печальные напевы.

Я пел ей повесть старины.

Рассказ был мрачен и печален,

Суров и дик, как скорбный вид

Седеющих развалин.

Она внимала, глядя ниц,

В румянце нежного смущенья,

Боясь взглянуть и встретить взгляд

Любви и восхищенья.

О скорбном рыцаре гласил

Рассказ далекой старины

Как обожал он десять лет

Принцессу той страны.

Как он страдал… Но мой напев

Подобен страстной был мольбе,

Как будто пел я о другом,

А думал о себе.

Она внимала, глядя ниц,

С волненьем пламенным в крови,

Прощая пристальный мой взгляд,

Исполненный любви.

Когда ж я пел, с каким стыдом

Был верный рыцарь прогнан прочь,

И, обезумев, в чащах гор

Скитался день и ночь,

Как выходя из темных нор,

Иль выбегая из дубрав,

Иль возникая в блеске дня

Среди зеленых трав, -

Как у разбойников отбил

Безумец даму в поздний час, -

Не зная сам, кого от мук

И от позора спас.

И как, в раскаянье обвив

Колена рыцаря рукой,

Пыталась леди возвратить

Душе его покой.

И в тихий грот его взяла

И не смыкала ночью глаз,

Пока в себя он не пришел -

Увы, в предсмертный час,

И прошептал… Но лишь достиг

Я скорбной повести предела,

И, дрогнув, голос мой упал

И арфа онемела, -

Все то, что властно над душой,

Объяло сердце Женевьевы:

Волшебный вечер, мой рассказ,

И скорбный вздох напева,

И дум и чувств неясный рой,

И страх, дающий жизнь надежде,

И все желанья, глубоко

Подавленные прежде, -

Все потрясло ее до слез -

Любви, восторга, состраданья…

И шепот с губ ее слетел -

Чуть слышный, как дыханье.

Она звала меня — и грудь

Ее вздымалась молодая.

Поймав мой взгляд, она ко мне

Приблизилась, рыдая.

Руками шею обвила,

Приникла робко и несмело,

И мне украдкою в лицо,

Откинувшись, смотрела.

То страсть была — и страх, и стыд,

И было робкое стремленье

Тесней прижать младую грудь -

И скрыть ее волненье.

Но успокоенная мной,

В своей любви призналась дева

И с той поры она — моя,

Мой ангел — Женевьева!

1799

ОДА УХОДЯЩЕМУ ГОДУ (Ode to the Departing Year)

Перевод Михаила Лозинского (1921 г.)

Краткое содержание

Опять, опять

Меня кружит пророчества безумный вихрь

И мучит боль предчувствий. О, беда, беда!

………………………………….

Что будет — будет. Слишком вещей скоро ты

Меня, свидетель скорбный, назовешь и сам.

Эсхил. Агамемнон. 1173-75; 1199–1200.[13]

Ода начинается обращением к Божественному Промыслу, приводящему к единой великой гармонии вое события времени, как бы бедственны ни казались смертным некоторые из них. Вторая строфа призывает людей отречься от их личных радостей и печалей и посвятить себя на время делу всего человеческого рода. Первый эпод говорит о Русской Императрице, умершей от апоплексии 17 ноября 1796 года, как раз перед тем заключив дополнительный договор с Королями, направленный против Франции. Первая и вторая антистрофы описывают образ Уходящего Года и т. д., как бы в видении. Второй эпод предвещает, в сокрушении духа, гибель отечества.

I

О Дух, гремящий Арфою Времен!
Чей смелый слух, не дрогнув, переймет
Твоих гармоний чернотканый ход?
Но, взор вперяя в вечный небосвод,
Я долго слушал, сбросив смертный гнет,
В тиши душевной ум смирив земной;
И в вихре пышных риз передо мной
Пронесся мимо Уходящий Год!
Тихое забыв раздумье,
В некоем святом безумье,
Пока он в туче не исчез из глаз,
Я бурно грянул песнь и славил этот час.

II

      От оплаканных гробниц
      Из ужасной мглы темниц,
      От ночной тоски недуга,
Из нор, где Бедность тщетно кличет друга,
Оттуда, где во тьме ущелий
     Пламенник Любви заложен
Иль где Надежда в колыбели
     Охраняет детский сон, —
     Пестрый правя хоровод,
     Вы, Скорби, Радости, вперед!
     Той дикой Арфой, той рукой,
     Чьим мощным взмахом ото сна
     Тревога струн пробуждена,
Вас заклинаю всех сойтись толпой!
     Из мирного гнезда,
     Из нищенских лачуг,
     Все, в страшный час, сюда;
Чтобы из вас священный вид исторг
Природы в пытке материнских мук
     Плач и восторг!
Еще гремит, то Имя, что вокруг
Воздвигло бурю и разверзло Ад;
Уже спешат на торжество веков
И Суд, и Честь! Их поднял, как набат,
Святая Вольность, твой высокий зов!

III

Я видел в шлеме Властолюбья лик!
Царей я слышал беспокойный крик —
"О, где ж Богиня  Северных границ? [14]
Где гром ее победных  колесниц?"
      Беги, Царей собор!
  Секирой смерти сражена,
  Вовеки не вперит она
В лицо Убийства охмелевший взор!
      Души павших без числа,
      Тех, что Висла унесла,
      Тех, что с башен Измаила,
Где ров телами запружен,
      Ярость дикая скосила
Под крик детей и  вопли жен!
      Тени спящих  без  гробниц,
      Грозный трубный звук разлейте,
      Цепи мрачных верениц
      Вкруг ее могилы вейте!
      Кровожадный Дух угас —
      (Темен-путь и грязны дни) —
      Вкруг нее ведите пляс,
      Как могильные огни!
И пойте ей во тьме ночей
      Рок венчанных палачей!

IV

Отшедший Год! Не на земных брегах
Тебя душа узрела! Где одна
Пред троном облачным, тиха, мрачна,
Ждет память, ты со стоном и в слезах,
Кровавой ризой кроя рамена,
Свои часы поведал! Тишиной,
Внимая, сонм облекся неземной,
Чьи волосы венчают пламена.
      Тут огнем очей блистая,
      Хор бесплотный покидая,
Ступил вперед прекрасный Дух Земли
И стал у ступеней, где тучи залегли.

V

   Затихли арфы, смолк
   Небесный светлый полк.
   Но семь Лампад, плывущих мимо трона,
      (семь Тайных Слов Закона)
      Заветный дали знак.
   Крылатый Дух поник, восстал и молвил так:
      "Ты, во мраке гроз царящий,
      Свет, предвечный и Любовь,
      Ради слез Земли скорбящей,
      Сотряси Перуна вновь!
   Во имя попранного Мира,
   Гордыни, Зависти, Вражды!
   Во имя долгих лет Нужды
И Голода, который стонет сиро!
      Во имя страшных пут,
      Что Африку томят,
      Пока творит свой суд
   Глухой Синод, берущий кровью дань!
Во имя смеха тех, кто сыт и рад!
      Отмститель, встань!
Неблагодарный Остров хмурит взгляд,
Сложив свой лук в полный стрел колчан.
Проговори с  небесных черных круч!
      На темный вражий стан
Взгляни огнем с нагроможденных туч!
Блесни перуном! Тяжким громом грянь!
То крик былых и будущих времен!
Услышь Природы непомерный стон!
      Встань, Бог Природы, встань!

VI

Виденье скрылось, смолк глагол;
Но душу долгий ужас гнел.
И часто по ночам, во сне,
Все тот же призрак виден мне.
Холодный пот меня томит;
Пылает слух, плывут глаза;
Тяжелым гулом мозг обвит;
На сердце дикая  гроза;
 И дыханья трудный звук
 Сходен с хрипом смертных мук!
Таким же бредом обуян
На поле боевом солдат,
Когда, полуживой от ран,
Он в груды тел вперяет взгляд!
(Окончен бой, в росе трава,
Ночному ветру нет конца!
Смотри:  живая  голова
Дрожит  в  объятьях  мертвеца!)

VII

Еще не пал, не покорен
Родимый Остров, Альбион!
Твоя холмы, как райский сад,
 Солнечным дождем блестят;
Твоя луга средь мирных гор
 Оглашают бубенцы;
Их зеленеющий простор
 Ограждают скал зубцы;
И Океан под дикий вон
 Хранят, как сына, Остров свой!
 Тебе дарит свою любовь
 Граждансйий Мир из года в год;
 И никогда огонь и кровь;
В твои поля не нес чужой народ.

VIII

Покинутый Небом![15] Стяжанием пьян,
В трусливой дали, но гордыней венчан,
Ты меж пашен и стад охраняешь свой дом,
И Голод и Кровь разливаешь кругом!
 Ты проклят всеми! Жадно ждут народы,
 Не клекчет ли Погибель с вышины!
 Погибель с жутким взглядом! Только сны
 О пламени глубин, прорвавшем воды,
 Ее дремоту тешат; всякий раз,
 Когда под пеной пламенной волны
 Провидит вновь ее драконий глаз
 Твой, Альбион, неотратимый  час,
Чудовище на ложе привстает
И диким торжеством скрежещет сонный рот.

IX

 Беги, беги, Душа!
Напрасен Птиц пророческих глагол —
Чу! хищники голодные, спеша,
Крылами бьют сквозь долгий ветра стон!
 Беги, беги, Душа!
Я, непричастный к этой бездне зол,
   С молитвой жаркой и в трудах
Прося о хлебе скудной нивы прах,
Скорбел и плакал над родной страной.
Теперь мой дух бессмертный погружен
В Субботний мир довольствия собой;
И облаком страстей неомрачим
Господень Образ, чистый Серафим.

1796.