Говард Лавкрафт - Мифы Ктулху

• Название: Мифы Ктулху
• Автор: Говард Лавкрафт
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-46114-1

Г.Ф. Лавкрафт не опубликовал при жизни ни одной книги, но стал маяком и ориентиром целого жанра, кумиром как широких читательских масс, так и рафинированных интеллектуалов, неиссякаемым источником вдохновения для кинематографистов. Сам Борхес восхищался его рассказами, в которых место человека — на далекой периферии вселенской схемы вещей, а силы надмирные вселяют в души неосторожных священный ужас.

"Мифы Ктулху" — наиболее представительный из "официальных" сборников так называемой постлавкрафтианы; здесь такие мастера, как Стивен Кинг, Генри Каттнер, Роберт Блох, Фриц Лейбер и другие, отдают дань памяти отцу-основателю жанра, пробуют на прочность заявленные им приемы, исследуют, каждый на свой манер, географию его легендарного воображения.

---

Если ничего не случится!..

Если днем над охотничьим домиком нависала зловещая атмосфера, то к ночи сгустилось ощущение скрытой угрозы. Более того, с вероломной, обезоруживающей внезапностью начали происходить разнообразные события. Дело уже шло к ночи, мы с Лэрдом сидели над любопытными фотокопиями, присланными Мискатоникским университетом вместо книг и рукописей — слишком ценных, чтобы выносить их из хранилища. Первое из проявлений было совсем простым — настолько простым, что поначалу ни один из нас не заметил ничего странного. Всего-то-навсего шум в кронах, как если бы ветер поднялся — нарастающая песня сосен. Ночь выдалась теплая, все окна стояли открытыми. Лэрд обронил какое-то замечание насчет ветра и вновь принялся вслух недоумевать по поводу разложенных перед нами фрагментов. Но только когда минуло полчаса и шум ветра усилился до ураганного, Лэрду пришло в голову: тут что-то не так. Он поднял глаза, скользнул взглядом от одного открытого окна к другому — все яснее понимая, что к чему. И тогда меня тоже осенило.

Невзирая на гул ветра, в комнату не проникало ни сквозняка — легкие занавески на окнах даже не затрепетали!

Как по команде мы кинулись на просторную веранду.

Ветра не было. Ни единого дуновения не касалось наших рук и лиц. Только шум в кронах. Мы оба подняли глаза туда, где на фоне звездного неба четким силуэтом выделялись сосны. Мы ожидали увидеть, как клонятся их верхушки под порывами урагана, но никакого движения взгляд не улавливал: сосны застыли недвижно, а повсюду вокруг слышался рев и гул. Мы простояли на веранде с полчаса, напрасно пытаясь определить источник звука, а затем, так же незаметно, как и начался, шум ветра стих!

Время между тем близилось к полуночи, и Лэрд уже собрался укладываться. Прошлой ночью он почти не спал, и мы договорились, что я возьму на себя первое дежурство — до четырех утра. Ни один из нас не проявлял желания обсудить шум в соснах подробнее, а то немногое, что было сказано, свидетельствовало о нашей готовности поверить в любое естественное объяснение — вот только бы его измыслить! Наверное, это неизбежно: даже перед лицом самых необычных фактов человек всерьез стремится оправдать происходящее естественными причинами. Разумеется, древнейший и величайший из страхов, что владеют человеком, — это страх неизвестности; все, что можно истолковать рационалистически, страха не вызывает. Но с каждым часом становилось все очевиднее, что перед нами — нечто, опровергающее все научные обоснования и убеждения; оно держится на системе верований, еще более древних, чем первобытный человек, и — как свидетельствовали намеки, щедро рассыпанные по фотокопиям документов из Мискатоникского университета, — более древних, чем сама земля. О, этот вечно довлеющий ужас, это зловещее предвосхищение угрозы откуда-то из-за пределов понимания крохотного человеческого разума!

Так что к дежурству своему я готовился не без внутреннего трепета. Лэрд поднялся к себе в спальню на втором этаже; ее дверь открывалась на огороженный балкончик, что выходил на нижнюю комнату, где я сидел с книгой Лавкрафта, наугад перелистывая страницы. Мною владело тревожное ожидание. Не то чтобы я боялся того, что может случиться, но, скорее, опасался, что случившееся окажется недоступно моему пониманию. Однако ж, по мере того как текли минуты, я не на шутку увлекся «"Изгоем" и другими рассказами» с его зловещими намеками на зло, возникшее за миллиарды лет до нас, на сущности, сопутствующие времени и совпадающие с пространством. Я начинал понимать, хотя и смутно, как соотносятся писания этого фантаста и странные заметки профессора Гарднера. А самое тревожное в этом осознании было вот что: профессор Гарднер вел свои записи независимо от прочитанной мною книги, ведь бандероль пришла после его исчезновения! Более того: хотя к тому, что написал профессор Гарднер, ключи содержались уже в первой порции материалов, полученных из Мискатоникского университета, у меня быстро накапливались доказательства того, что профессор имел доступ и к другим источникам информации.

Но что же это за источники? Не мог ли профессор узнать что-то от Старого Питера? Маловероятно. Не мог ли он съездить к Партьеру? Возможно, хотя Лэрду он о том не сообщал. Однако ж нельзя было исключать и того, что профессор черпал свои познания из какого-то еще источника, о котором ни словом не упомянул в своих записях.

С головой уйдя в размышления, я вдруг услышал музыку. Вероятно, она уже звучала какое-то время, прежде чем я ее уловил, да только я так не думаю. Необычная то была мелодия — начиналась она как убаюкивающая колыбельная и незаметно переходила в демоническую какофонию, темп ее ускорялся, но все это время она доносилась словно бы издалека. Я слушал с нарастающим изумлением, а стоило мне переступить порог и осознать, что музыка доносится из чащи темного леса, и меня захлестнуло ощущение зла. А еще я остро чувствовал ее чужеродность: то была музыка потусторонняя, совершенно нездешняя и странная, хотя играли, похоже, на флейтах — или на какой-то разновидности флейты.

Вплоть до сего момента ничего по-настоящему тревожного не происходило. То есть ничего, кроме необъяснимой загадочности этих двух проявлений, страха не внушало. Короче говоря, всегда существовала вероятность того, что найдется естественное объяснение и ветру, и звукам музыки.

Но теперь нежданно-негаданно случилось нечто настолько невыразимо жуткое и настолько кошмарное, что я немедленно пал жертвой величайшего из страхов, человеку свойственного. То был нарастающий первобытный ужас перед неведомым, перед угрозой извне, ибо если я и питал сомнения касательно намеков, рассыпанных в записях Гарднера и сопутствующих материалах, теперь я инстинктивно понял, что все они имеют под собою веское основание. Ибо природа звука, последовавшего за переливами нездешней музыки, описанию не поддавалась — и не поддается по сей день. Леденящее завывание — на такое не способно ни одно из известных человеку животных и, уж конечно, не сам человек. Звук усилился до чудовищного крещендо — и оборвался в безмолвии, еще более ужасном из-за этого душераздирающего звука. Начинался он с двух зовущих нот, повторяющихся дважды: «Йигнаиит! Йигнаиит!» — и тут же — торжествующий вопль; завывание выплескивалось из леса в темную ночь, точно грозный глас самого ада: «Йех-я-я-я-яхаааахааахааахааа-ах-ах-ах-нгх’аааа-нгх’ааа-йа-йа-йа…»

Я застыл на месте — точно скованный льдом. Я бы не сумел позвать на помощь, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Голос стих, но в кронах словно бы дрожало эхо пугающих созвучий. Я услышал, как Лэрд скатился с постели, как сбежал вниз по ступеням, выкликая мое имя, но ответить я не мог. Он выбежал на веранду и схватил меня за руку.

— Господи милосердный! Что это было?

— Ты слышал?

— Я слышал достаточно.

Мы еще подождали немного, не повторится ли звук, но нет, все было тихо. Смолкла и музыка. Мы вернулись в гостиную и обосновались там; спать никому не хотелось.

Но остаток ночи прошел спокойно: никаких проявлений больше не воспоследовало.

III

Происшествия первой ночи больше чего-либо другого предрешили наши действия на следующий день. Обоим было очевидно: мы знаем слишком мало, чтобы понять, что происходит. Лэрд установил диктофон на вторую ночь, и мы выехали в Васау к профессору Партьеру, рассчитывая вернуться на следующий день. Лэрд предусмотрительно прихватил с собою наш список с заметок профессора, пусть и фрагментарных.

Поначалу профессор Партьер отнесся к нам не слишком любезно, но наконец пригласил в свой кабинет в самом сердце висконсинского города и освободил от книг и бумаг два стула, чтобы мы могли присесть. С виду старик с длинной седой бородой и лохмами седых волос, торчащими из-под черной ермолки, на деле он был проворен как юноша; худощавый, с костлявыми пальцами, изможденным лицом и глубоко посаженными черными глазами. В чертах его запечатлелось выражение крайнего цинизма — надменное, едва ли не презрительное. Он даже не пытался устроить нас удобнее — вот разве что место расчистил. Он узнал в Лэрде секретаря профессора Гарднера, грубо сообщил, что он человек занятой, готовит к печати, по всей видимости, последнюю свою книгу и будет нам весьма признателен, если мы изложим цель своего визита как можно короче.

— Что вы знаете про Ктулху? — спросил Лэрд напрямик.

Реакция профессора поразила нас до глубины души. Из старика, что держался с отстраненным, презрительным превосходством, он внезапно превратился в человека настороженного и подозрительного. Преувеличенно осторожно он отложил карандаш, не сводя глаз с лица Лэрда, и наклонился над столом чуть вперед.

— Итак, вы пришли ко мне, — промолвил Партьер. И рассмеялся — хриплым, каркающим смехом столетнего старца. — Вы пришли ко мне расспросить про Ктулху. И почему бы?