Вадим Сухачевский - Загадка Отца Сонье

• Название: Загадка Отца Сонье
• Автор: Вадим Сухачевский
• Издательство: Гелеос
• Жанр: Мистика
• Год: 2004
• ISBN: 5-8189-0276-5

Роман основан на реальных событиях, которые лет сто назад взбудоражили многих. Рядовой сельский священник из Южной Франции вдруг обнаружил некие древние свитки и попал в центр сверхзагадочных событий. Сильно изменилась вся его судьба. И умер он так же необычно, как жил. Другой герой романа, пройдя сквозь череду страшных испытаний, в конце концов сумеет разгадать тайну сельского кюре.

---

— Вы шутите, господин кюре, — растерялась тетушка. — Одно дело свистулька, а тут…

— Да то же самое! — перебил ее преподобный. — Вспомните, мадам Готье, в какую сторону дул ветер этой ночью?

— Кажется, в северо-западную…

— Именно так! А дорога идет в каком направлении?

— Ну, в юго-восточном…

— И зажата она между гор.

— Ясно, зажата.

— И ветер дул вдоль дороги. Вот и получается, мадам Готье, что дорога – это желоб, такая же, если угодно, свистулька, с тем лишь отличием, что она огромных размеров, потому и голос у нее куда более зычный. Надеюсь, теперь вы, мадам Готье, будете по ночам спать спокойнее.

— Ох, не знаю… — вздохнула тетушка Катрин. — Не грех ли такое говорить, отец Беренжер?

— По-моему, — отозвался господин кюре, — гораздо худший грех силиться проникнуть разумом в промысел Божий, повелевающий голосами душ, когда все объясняется хорошо известной наукой аэродинамикой. Вы со мной не согласны, мадам Готье?

— Да как сказать… — проговорила она, и по ее виду было ясно, что, несмотря на авторитет господина кюре, она большей частью осталась при своем мнении. На какое-то время повисла тишина, наконец тетушка все-таки отважилась спросить: — Ну а то, что возле храма Марии Магдалины человеческие кости выступают из-под земли – это что, тоже аэро… как бишь вы там изволили выразиться?

— А это еще проще, — словно не заметив ее иронии, сказал отец Беренжер. — Храм построен в шестом веке, еще при первых Меровингах. Вплоть до Альбигойской войны, то есть пять-шесть столетий, на его земле хоронили людей. Сколько там человеческих костей – только представьте себе! А почва там плохая – глина, песок, весенние ветры ее понемногу выдувают. Вот к нынешнему времени и начали обнажаться слои тех старых захоронений. Посему слова Святого Писания о том, что возгласят трубы Господни, и восстанут мертвые из праха, тут, право же, ни при чем.

Признаюсь, мне после его объяснений стало несколько легче, и даже тетушкина ароматная баранина с тмином показалась еще слаще на вкус, а то, признаться, я все же несколько трусил идти на ночь глядя в место со столь дурной славой. Не такова, однако, была моя тетушка, чтобы сдаться так легко.

— Но ведь не станете же вы отрицать, отец Беренжер, — несколько поразмыслив, сказала она, — что в этом храме служили свои мессы и еретики-катары, и пруклятые тамплиеры?

— Это, безусловно, так, — согласился господин кюре. — Только неплохо бы еще разобраться, в чем заключалась их ересь.

— Вы, конечно, человек ученый, господин кюре, — несколько даже покровительственно сказала тетушка, — но нам тут, людям простым, и без науки, без этой вашей "аэро…" ясно, что еретики – на то они и называются еретиками, что, прости, Господи, служат сатане.

— И для этого строят христианский храм?.. Нет, госпожа Готье, кабы все было так просто, как вы говорите… Ересь в том, что по-своему трактуются некоторые догматы, кои считаются общепринятыми. Взять, к примеру, тех же помянутых катаров. Среди длинного списка их прегрешений числится и тот грех, что даже на Пасху они ели только постную пищу, даже курицу не могли зарезать.

Тетушка Катрин смотрела на него недоуменно:

— Вы хотите сказать, что – только за это их?..

— Ну, не только. Были также обвинения в манихействе и гностицизме, иудохристианстве, приверженности к диспозитской доктрине, но это уже такие сложные материи, что едва ли я мог бы сейчас вот так вот, коротко… Зато крестовый поход против них возглавлял граф Симон де Монфор – он-то уж был отъявленным безбожником, это я вам точно говорю. Бойня шла тридцать пять лет, мученической смерти предали сотни тысяч людей, в одной только семинарии в Монсегюре заживо сожгли три сотни человек, места, некогда благодатные, совсем опустели. Потому, кстати, и наша Ренн-лё-Шато из большого в ту пору города превратилась в захолустную деревушку. В истории Лангедока вообще было много крови… Если же взять тамплиеров, то некогда сам папа благословил этот орден рыцарей-монахов, известный своим благочестием, а заботой их было – сопровождать паломников в святую землю Палестины. Но богатство ордена не давало покоя нашему королю Филиппу Красивому, а на расправу он был весьма скор. Лучше, чем ересь, конечно, предлога не придумаешь, и за грехами дело не станет. К примеру: они почитали Марию Магдалину выше, нежели Христовых апостолов…

— Гм… — вставила тетушка, — но вот это уж, по-моему, все-таки грех! Хоть и не смертный – но грех!

— Как знать, как знать, мадам Готье, — возразил отец Беренжер. — Вопрос достаточно спорный. В Святом Евангелии сказано, что Господь наш Иисус Христос называет ее своей любимейшей ученицей, а Ему, надо полагать, было видней, чем нам с вами… Впрочем, в списке обвинений значилось и то, что они не признают святой силы в изображении распятия…

— А вот это уж грех так грех! — восторжествовала тетушка Катрин, но отец Беренжер сказал задумчиво:

— Ах, не торопитесь с выводами, мадам Готье. Здесь тоже возможны самые разные толкования. Может, мы когда-нибудь после с вами и об этом потолкуем, а пока… Премного благодарен за великолепное угощение… — Но прежде, чем он успел встать из-за стола, тетушка спросила, глядя на него теперь уже подозрительно:

— Одно только скажите мне, господин кюре: ко всей этой аэро… ко всему, о чем вы только что говорить изволили – как нынче Святая Церковь относится к этому всему?

Отец Беренжер в эту минуту думал уже о чем-то своем.

— Не могу сказать, что однозначно, — проговорил он. — Но там ведь тоже не все закостенело навеки. Вон, еще и четырехсот лет не прошло, а уже в самом Ватикане подумывают о признании гелиоцентрической модели Коперника, так что, глядишь, со временем…

— Понятно, — произнесла тетушка Катрин, и по ее лицу было видно, что таким ответом господин кюре изрядно уронил себя в ее глазах. — А куда это, позвольте полюбопытствовать, — спросила она, — вы собрались с лопатой и киркой.

Своим ответом отец Беренжер на миг ввел ее в оцепенение.

— Да вот как раз в храм Марии Магдалины, — просто, как о чем-то зауряднейшем, сказал он. Потом, видя, как округлились глаза, поспешил прибавить: — Не извольте волноваться, мадам Готье, это уж, видит Бог, с одобрения Святой Церкви. Недавно епископ одобрил мое и аббата Будэ прошение о ремонте сего древнейшего и весьма почитаемого храма и уже выделил некоторую сумму денег. Как раз я и отправляюсь на предварительный осмотр. А если вы еще, взаправду, любезно предоставите мне своего ослика… Не беспокойтесь, обещаю вернуть не позже одиннадцати часов вечера…

Ссылка на достопоченного аббата Будэ и на самого епископа, правда, поубавили тетушкин испуг, но сказать, что наша затея с походом туда сразу пришлась ей по душе – это было бы все-таки чересчур.

— Другой печали не было как волноваться из-за какого-то паршивого осла, — лишь буркнула она, поджав губы. — Забирайте, коли так надобен.

Меня же объяснение отца Беренжера полностью устроило. До сих пор я втайне побаивался, что мы идем заниматься гробокопательством или еще какой некроманией, но если вправду все обстояло так, как он говорил…

Во дворе уже перебирали землю шесть копытцев, из которых четыре принадлежали тетушкиному полуторагодовалому ослику Дуду, а два – моему столетнему прадедушке Анри.

— Она горела, как факел, — подводя к нам ослика, приговаривал он. — Вот так вот: пшш! пшш! Она вся сгорела дотла: пш-ш-ш! — и все!.. — Настолько он, бедняга, путался во временах, что было неясно – говорит он это о сожженной им на пару с Наполеоном Первым русской Москве или о катарской семинарии в Монсегюре, уже, наверно, все ему было едино. Вон, даже зубы у него до того заплутались во времени, что торчали из бескровных десен беленькие, словно принадлежали не столетнему старику, еще полгода назад беззубому, как новорожденный, а молоденькому, бравому говньюку-капралу артиллерийской батареи, который еще и не вступил в Москву вместе со своим императором.

Солнце уже клонилось к закату, когда мы наконец снова двинулись в путь. Отец Беренжер сразу же наотрез отказался садиться на ослика, — ну да при его гренадерском росте это, пожалуй вправду, выглядело бы несколько забавно, — мы лишь водрузили на спину Дуду наш мешок и вдвоем вели его под уздцы.

Дальше дорога сузилась и стала круто забирать вверх. Это и был путь к храму Марии Магдалины, мрачно возвышавшемуся на голом холме. Даже налегке, без мешка, идти становилось с каждой минутой все труднее. О чем я думал в те минуты, когда мы туда поднимались? О том, почему это от нашего Кюре после тетушкиных харчей не разит ни бараниной, ни чесночным соусом, а уж путом-то – и подавно. О том, что восстановить такую развалину, как этот храм, должно быть, влетит в хорошенькие деньги. О том, что сапоги у нашего господина кюре совсем износились, — вот о чем бы ему тоже подумать, а не только о старых руинах и об этой его аэродинамике. О том, развеется ли к вечеру матушкин гнев на меня. И уж конечно, не могло у меня быть мыслей о том круге невероятных, порой отдающих жутью событий, который мы с ним нынче же разомкнем.